Владимир Святой (3-е издание)

Одобрял ли Рогволод откровенно оскорбительный тон своей дочери? И не сделал ли он ошибку в том, что слова Рогнеды были услышаны людьми Владимира? Последний вопрос, конечно, риторический, ибо мы хорошо знаем, чем завершился конфликт между Полоцком и Новгородом.

Владимир сумел даже из унижения извлечь для себя очевидную выгоду — как политическую, так и военную. И вновь большая часть заслуги в этом принадлежала его дяде. Добрыня счел себя оскорбленным в той же мере, что и племянник. Ведь унижалась честь его сестры, матери Владимира Малуши. Владимир «пожалился» дяде своему, читаем мы в летописи, и «исполнился ярости» Добрыня.

Ко времени переговоров с Полоцком Новгород в основном уже подготовился к войне. «Исполчилась» княжеская дружина, к набранным «за морем» варягам присоединились новгородцы и жители подвластных или союзных Новгороду земель. И Добрыня, по-прежнему остававшийся наставником и руководителем своего племянника, решился на немедленное возмездие. Обиду надлежало смыть кровью самих обидчиков. «И пришел Владимир к Полоцку, и убил Рогволода и двух его сыновей, а дочь его поял себе в жены», — кратко сообщается в «Повести временных лет».

Более обстоятельный рассказ содержит Лаврентьевская летопись, в которой под 1128 годом записано предание о полоцких князьях. Главную роль в событиях, разыгравшихся в Полоцке, этот рассказ отводит Добрыне. Именно он, охваченный яростью, повелевает войскам двинуться на Полоцк. «Идоша на Полоцк, — продолжает летописец, — и победили (Добрыня и Владимир. — А. К.) Рогволода. Рогволод же вбежал в город. И приступили к городу, и взяли город» ^{84}. Об осаде города и о сражении, «учинившемся» «на поле» пред градом, сообщает и В.Н. Татищев, использовавший не дошедшие до нашего времени летописные своды (Лаврентьевскую летопись Татищев не знал).

Мощный и хорошо укрепленный город [17], ^{85} пал на удивление быстро. Внезапность нападения и натиск варягов принесли Владимиру победу — первую (если не считать бескровного овладения Новгородом) в длинной цепи его военных успехов.

Участь правящей в Полоцке династии была ужасной. Рогволода, его жену и сыновей ^{86} убили. Но прежде чем это сделать, Добрыня в отместку за нанесенное ему оскорбление решил унизить и обесчестить их. «И поносил Добрыня Рогволода и дочь его, и нарек ее робичицей, и повелел Владимиру быть с нею пред отцом и матерью». И, следуя совету всегдашнего своего наставника, Владимир силою овладел Рогнедой на глазах ее родителей. «И нарек он имя ей — Горислава».

Не случайно это злодеяние Владимира сохранилось в народном предании. Оно раскрывает перед нами характер Владимира той поры — жестокого и мстительного человека, не прощавшего обиды или оскорбления: ведь не безвольным же исполнителем чужой воли был он в самом деле! И ни жалость, ни сострадание не пробудились тогда в нем.

То, что погиб Рогволод, конечно, не было чем-то из ряда вон выходящим. «Дивно ли, если муж пал на войне? Так умирали лучшие из предков наших», — воскликнет сто лет спустя тезка и потомок Владимира Святого Владимир Мономах. Правда, Рогволода убили не на поле брани, а безоружным, захваченным в плен — что ж, и это было в обычае того времени. Гибель ни в чем не повинных сыновей Рогволода могла бы показаться преступлением христианину Мономаху. Но для язычника она была объяснима: здравый смысл не позволял оставлять в живых сыновей убитого князя, способных впоследствии отомстить убийце. Дочь же (или жена) убитого по обычаю должна была достаться победителю как неотъемлемая часть добычи — так что и в принудительной женитьбе Владимира на Рогнеде проявилось лишь право сильного, не более того. Но сама причина войны, пожалуй, выходила за рамки обычного порядка вещей, да и степень жестокости Владимира и Добрыни вряд ли соответствовала тяжести нанесенной им обиды. Обесчестить дочь на глазах родителей и затем хладнокровно умертвить их — это изощренное злодейство, и значило оно для того времени примерно то же, что и для нынешнего.

Так кровью и слезами завершилось сватовство Владимира. Так неизменно, в различных записях русских былин, будет завершаться и сватовство былинного князя Владимира, в образе которого, как мы увидим, воплотились многие черты реального Владимира Святославича. О том, насколько впечаталась в память потомков полоцкая кровавая свадьба, свидетельствует тот факт, что даже в церковно-историческое сочинение — так называемую особую редакцию Жития святого Владимира, в повествование о крещении князя и о взятии им греческого города Корсуни (центральный эпизод всего Жития Крестителя Руси) — вошел вымышленный рассказ о том, как Владимир сначала заслал сватов к корсунскому князю, а затем, разгневанный отказом, обесчестил корсунскую княжну на глазах князя и княгини ^{87}.

О горькой судьбе несчастной Рогнеды мы еще будем говорить на страницах книги. Теперь же вернемся к событиям войны между Владимиром и Ярополком, составляющей главное содержание настоящей главы.

Итак, Полоцк был взят и, судя по археологическим данным, полностью разрушен ^{88}. Полоцкое княжество прекратило свое существование, а его земли отошли Владимиру. Это резко изменило соотношение сил в борьбе между братьями. Полочане пополнили ряды новгородско-варяжской дружины. У Владимира появилась хорошая возможность для наступления на Киев. Ярополк же лишился столь необходимого ему союзника. Больше того, удача явно отвернулась от него, улыбнувшись Владимиру. В глазах людей того времени это обстоятельство само по себе свидетельствовало о бесперспективности его положения.

И тем не менее только теперь Ярополк, кажется, решается на активные военные действия. По свидетельству поздних летописей, он отправляет войско в землю кривичей, намереваясь не допустить Владимира к Киеву. Но было уже поздно.

На реке Друче (современная Друть), в трех днях пути от Смоленска, войска сошлись. Произошла битва, в которой дружина Ярополка потерпела поражение. «Добрыня с Владимиром победили полки Ярополковы не силою, не храбростью, но предательством воевод Ярополковых», — сообщает Иоакимовская летопись, вообще склонная приукрашивать Ярополка и осуждающая Владимира. В этой же полулегендарной летописи приведена любопытная подробность, еще больше снижающая образ Владимира: еще до битвы, услыхав лишь о приближении войск Ярополка, Владимир якобы «убоялся» и хотел бежать в Новгород — «но дядя его Добрыня… удержал Владимира; и отправил с дарами в полки Ярополковы, к воеводам, водя их к Владимиру» ^{89}.

Было или нет сражение на Друче, достоверно мы не знаем [18]. Древнейшие летописи о нем умалчивают. Известно лишь, что весной или в начале лета 978 года войска Владимира и Добрыни подступили к Киеву.

Подавленный неблагоприятным для него стечением обстоятельств, Ярополк опять не решился выступить против брата и затворился в городе. Началась осада, всегда гнетуще действующая на осажденных — ибо бездеятельность, помноженная на видимую взору силу врага, порождает безысходность и отчаяние.

Как долго продолжалась осада, мы точно не знаем. Какое-то время, конечно, понадобилось хотя бы для того, чтобы Владимир с войсками «обрывся» (то есть укрепился, окопался) на Дорогожиче, «между Дорогожичами и Капичем». «И есть ров тот и до сего дня», — замечает летописец ^{90}.

Дорогожичи — пригород Киева, к северо-западу от самого города, несколько выше по течению Днепра. Сюда сходились пути, шедшие из Чернигова и ближних к Киеву крепостей — Белгорода и Вышгорода. Так что, надо думать, Владимир приблизился к Киеву естественным для него днепровским путем. И позднее, уже во времена удельной Руси, именно у Дорогожича останавливались князья, искавшие «златого» киевского стола. Тут часто случались сражения. «Кровью политой» называл летописец здешнюю землю. «Капичь» же — капище, языческое святилище, располагавшееся уже близ самой киевской крепости.