"Чатос" идут в атаку

— Обратно в Союз пойдем мы с бесценным грузом, — помолчав, сказал моряк. — На борту детишки испанские будут. Да еще самолет, на котором чкаловский экипаж в Америку слетал, заберем на Родину. Его французский лайнер из-за океана доставить должен…

Быстро пробежала летняя ночь. В Гавр пришли ярким солнечным утром. Над пирсами колыхались стрелы портальных кранов. Десятки белоснежных парусников плавно скользили по зеленоватой поверхности бухты Сены. Рыкнув басовитым гудком, теплоход подошел к причальной стенке.

— Вот и прибыли за границу, — глядя на пеструю толпу на берегу, вздохнул Миша Котыхов.

— Еще не прибыли. Пока мы на своей территории, — Никита Сюсюкалов топнул ногой о палубу.

Чиновники портовой таможни с осмотром багажа торопились.

— Цель вашего приезда во Францию, месье? — спросил Евгения Степанова немолодой поджарый таможенник.

— Всемирная выставка в Париже.

— О, выставка — колоссаль! Месье Чкалов — колоссаль!

Степанов молчал. Таможенник углубился в осмотр содержимого чемодана. Несколько книг французских авторов, путеводитель по Парижу, две белоснежные сорочки и бритвенный прибор не привлекли его особого внимания. Заинтересовал таможенника фотоаппарат, и его тщательно исследовал его изнутри. Поставив в паспорте жирную лиловую печать, пожелал Евгению счастливого времяпрепровождения в столице Франции.

Направляясь к автобусу, отходящему в Париж, летчики, как по команде, обернулись. Молча смотрели они на ярко освещенный солнцем белоснежный красавец теплоход, на флагштоке которого красным пламенем полыхал флаг Родины.

В советском полпредстве на улице Гренель добровольцев предупредили:

— До получения въездной визы в Испанию вам придется несколько дней провести в Париже. Понимаем наше нетерпение, но ничего не поделаешь. Пока вы туристы, осматриваете Париж. Вас интересуют всемирная выставка и другие достопримечательности. Познакомиться с Парижем вам поможет Александра Николаевна…

— Называйте меня просто Шура, — улыбнулась элегантная молодая женщина, молча стоявшая до этого в углу комнаты у круглого аквариума.

Так летчики познакомились с женой советского военно-воздушного атташе во Франции комдива Николая Николаевича Васильченко.

Шура Васильченко сразу взяла их в работу.

— Разве можно уехать из Парижа, не поднявшись на Эйфелеву башню? Не посетив собор Нотр-Дам? Вы же туристы, а какой турист откажется от удовольствия погулять по парижским бульварам?

— Да на обратном пути рассмотрим и догуляем, — взмолился Девотченко, словно от Шуры зависело немедленное предоставление им виз.

И она потащила их на Эйфелеву башню, потом к собору Нотр-Дам и на застроенный дворцами остров Сите, и на Елисейские поля.

Так было нужно! Париж кишел агентами, соглядатаями иностранных разведок. И туристы должны были проводить время, как все туристы.

Перед сном Девотченко и Степанов вышли на балкон гостиничного номера. Внизу шумел вечерний Париж. Над городом полыхало зарево от рекламных огней.

— Какой город! — удивленно сказал Степанов. — Только один день здесь, а кажется — всю жизнь тут жил.

— Красиво, — согласился Девотченко. — Но, признаюсь я тебе, Евгений, не до красот Парижа сейчас мне. Все думы там, за Пиренеями…

— Ох и прыткий ты! Думаешь, у других душа не ноет? А Шура молодец, без нее нам тут было бы туго.

Действительно, Шура Васильченко была не только их гидом и переводчиком. Она дала им и некоторые советы, как здесь следует себя вести, как одеваться. Посоветовала вместо шляп приобрести береты, купить модные одноцветные рубашки и галстуки.

«Мы теперь совсем парижанами стали», — смеялись летчики.

Не обошлось без казусов. Желая избавиться от своих шляп. Кустов и Евтихов оставили их на скамейке бульвара. Не успели они сделать несколько шагов, как двое французов с громкими криками догнали их и вручили злополучные шляпы. Пришлось благодарить.

— Да-а, — протянул Девотченко. — Сперва подумал я, жизнь у нее легкая: муж атташе, сама красавица, одета, как на картинке… А как сказала она за обедом: «Во Франции наша работа, а на Родину ох как тянет, ребята…» — услышал в ее голосе столько тоски!

В один из дней Шура повезла их на улицу Мари-Роз. Здесь, в доме № 4, в 1909–1912 годах жил Владимир Ильич Ленин. То был период, когда партия создавала свои кадры. В Лонжюмо, пригороде Парижа, была организована партийная школа.

Через полчаса летчики были в Лонжюмо. В длинном приземистом здании теперь размещалась слесарная мастерская. Хозяин мастерской, приветливый француз, охотно согласился их сопровождать. Он рассказывал, а Шура переводила.

— Мне было девятнадцать лет, когда мой отец сдал. русским это помещение. Тогда здесь был сарай. Должен подтвердить, что русские были прилежными учениками. Занимались они с утра до позднего вечера. Ведь не за горами была ваша великая революция!

Он провел посетителей по мастерской, а затем все шаправились к небольшому двухэтажному каменному дому. Указав на него рукой, француз сказал:

— В двух комнатушках этого дома несколько месяцев жил Ленин. Я даже чинил ему велосипед. Конечно, мы не знали тогда, кто это такой. Только когда в России свершилась революция, мы по опубликованным в газетах фотографиям поняли, кто жил среди нас.

Вынув из промасленного комбинезона газету «Юма-ните», хозяин с жаром стал о чем-то говорить.

— Он говорит, что недавно здесь побывали возвращавшиеся из Америки в Советский Союз Чкалов, Байдуков и Беляков. Советских героев сопровождало все население Лонжюмо.

Пока Шура переводила, француз одобрительно ки-нпл головой.

Она пересказала летчикам помещенный в газете репортаж о встрече экипажа АНТ-25 с трудящимися Парижа. На митинге рабочие автомобильного завода «Рено» преподнесли советским летчикам красное знамя. Заканчивался репортаж сообщением, что Чкалов, Байдуков и Беляков после окончания митинга все цветы, подаренные им парижанами, возложили к памятнику французским летчикам, погибшим при исполнении слу жсбного долга…

Когда, полные впечатлений, летчики вернулись домой, в холле гостиницы произошла неожиданная встреча. Там стоял не кто иной, как Владимир Пузейкин, их товарищ по бригаде, летчик, о котором совсем недавно рассказывал добровольцам в Москве командарм Алкснис.

— Володька!

В ту же минуту Девотченко уже сжимал Пузейкина d объятиях.

— Пусти, пусти, медведь, — смеясь, отбивался тот. Потом они долго сидели в номере. Владимир не спрашивал товарищей, зачем они здесь, — это было и так ясно. Друзья поздравили его с орденом Красного Знамени, сообщили:

— А нам Алкснис рассказывал о твоем разведывательном полете к Сигуэнсе.

— Это не совсем точно. Нас вел Георгий Захаров — меня и Лаккалье.

— Так он и говорил. Но Захарова, а тем более Лакалье мы не знаем. — А тобой гордились, не скроем.

— Тот-то день был не очень тяжелым. Потом по Гвадалахарой были намного труднее, — и Пузейкин ста рассказывать товарищам о том, что волновало их сегсн дня больше всего, о боях в Испании, где он пробыл семь месяцев.

Ночью Пузейкин уехал в Гавр, откуда ему предстояло плыть в родной Ленинград…

В середине дня 26 июля Шура Васильченко позвонила в гостиницу:

— Собирайте чемоданы!

Ровно через час она поднялась к ним на лифте.

— Готовы?

Девотченко кивнул на уже собравшихся Евгения Степанова и Никиту Сюсюкалова.

— За своих спутников, остающихся здесь, не волнуйтесь. Завтра они вылетят из Парижа. Пошли.

Через десять минут летчики неожиданно для себя оказались в квартире комдива Николая Николаевич Васильченко:

— Увезла их от посторонних глаз. Знакомьтесь и договаривайтесь, а я займусь хозяйством, — и Шура вышла из комнаты.

Через несколько минут она заглянула опять.

— Сегодня у нас русская кухня. Но для двух украинцев приготовлен борщ.

— Вот це гарно. В Париже — украинский борщ! — обрадованно забасил Девотченко Николай Николаевич улыбнулся:

— Недавно мы двух кавказцев провожали. Пришлось Шуре ночь не спать — шашлыки готовила.