Пляска смерти.

Эти рожденные новой эпохой массы, воодушевленные новыми идеалами и целями, полностью обособились от остального мира. Они уже не понимали того, что происходило за пределами границ новой России, изъяснялись уже на своем специфическом языке, на нем говорили также их сердца и^эазум. Подобному развитию, вне всякого сомнения, во многом способствовали благоприятные внешние условия: пресловутый экономический эксперимент не удался бы нигде в Европе, кроме как на необъятных просторах России. Россия, самостоятельное государство, оставалась изолированной от западного влияния, а экономические промахи в одних областях уравновешивались успехами в других. Аналогичным образом обстояло дело и с экспериментом в духовной сфере. Ни у какого другого народа он не зашел бы так далеко, как у русских. Русские люди издавна с недоверием и подозрительностью относились к своим соседям (было за что. — Ред.) и истово верили в свое предназначение в качестве спасителей мира от всех бед и пороков. У русских любая идея становится религией, даже атеизм. Не последнюю и не менее важную роль сыграло и то обстоятельство, что все эти эксперименты усилили стадные чувства славянских рас. Эти расовые и географические факторы в сочетании с присущей Москве настойчивостью в достижении поставленных целей, невзирая на любые жертвы и препятствия, явились ценнейшими союзниками большевиков при осуществлении ими упомянутого эксперимента.

С вторжением вооруженных сил Германии эксперимент оказался в смертельной опасности. Сталинская политическая изоляция была нарушена, занавес приподнят, и у народов Советского Союза, несмотря на все допущенные нами ошибки, появилась возможность для сравнения. А это уже представляло прямую угрозу самим основам большевизма, особенно если затрагивался чрезвычайно чувствительный вопрос относительно уровня й образа жизни простого люда. Тогда внезапно спадали разбитые вдребезги оковы коллективизма, и перед изумленным взором на горизонте возникал совсем иной мир. Быть может, еще не очень ясный и в чем-то проблематичный из-за издержек войны и многочисленных ошибок германской военной и гражданской администрации, но все же более желанный в сравнении с большевистским «раем».

В этот решающий момент для всего человечества большевиков (уже политических банкротов) спасли превратные представлениям немцев о русских и соответствующее этим представлениям обращение с ними. Но это было еще не все. Побудив русский народ, как при наполеоновском нашествии, дружно встать на защиту своей земли, мы тем самым помогли большевикам добиться внутренней политической консолидации, превосходившей все их самые смелые мечты, и наделить эту войну ореолом «священной и патриотической».

Своим неоправданно жестким администрированием, так напоминавшим царскую Русь времен боярского правления (в представлении эсэсовских политинформаторов. Скорее — времен татаро-монгольского ига или периода военного коммунизма 1918–1921 гг. — Ред.), своим полным игнорированием советской (и русской. — Ред.) истории, непониманием национальных и психологических потребностей измученных людей мы поставили население России, только-только пробуждавшееся от оцепенения,

перед необходимостью выбирать между германской нагайкой и большевизмом.

Перед лицом допущенных немцами грубых человеческих и политических просчетов и промахов русские и другие народы СССР проголосовали за большевизм, имевший хотя бы то преимущество, что являлся продуктом не чужеземного, а собственного, отечественного производства.

Сталин моментально ухватился за брошенный ему недальновидным германским руководством (как нельзя кстати!) спасательный круг и, с необыкновенным проворством приспосабливаясь к изменившейся ситуации, сумел с молниеносной быстротой вновь оживить уже отходивший большевизм, на этот раз, однако, без Маркса и Ленина. Сталин восстановил прежние символы и воинские знаки различия (гвардия, офицерство, погоны и др.), выброшенные ранее большевиками на помойку, поспешно очистил их от кровавых пятен, оставленных Октябрьской революцией, и вручил торжественно и с надлежащей помпой уцелевшим остаткам разбитых дивизий Красной армии (понятие «гвардия» было возвращено приказом от 18 сентября 1941 г., и звание гвардейских было присвоено не разбитым, а отличившимся дивизиям. Погоны бы#и введены в январе — феврале 1943 г., когда уже становилось ясно, что победа над Германией — только вопрос времени. В 1943 г. было восстановлено патриаршество, открыты тысячи приходов — война со своим народом была прекращена, многим казалось, что навсегда. — Ред.).

Для удовлетворения духовных потребностей (главным образом представителей старшего поколения) большевики не поленились с помощью и под контролем НКВД воссоздать Русскую православную церковь и посадить в министерское кресло лояльного Кремлю святейшего патриарха.

Таким образом, в результате придания войне захватнического, колониального характера одной стороной (Германией) и невиданного в истории политического жонглирования — другой, война за сохранение коммунизма превратилась в войну освободительную, вненародную, что, в свою очередь, позволило Сталину осуществить свою давнюю мечту о соединении марксизма с наследием Московского удельного княжества (скорее — Российской империи!). Родился новый макиавеллизм советского разлива, свободный от каких-либо теоретических и политических принципов. Научный коммунизм уступил место российскому империализму, сохранив, однако, свою внешнюю форму, словесную атрибутику и логику мышления.

Сочетание российского империализма с большевизмом представляет собой самую серьезную угрозу не только Германии, но и всей западной культуре и цивилизации со времен Чингисхана. Только добившись подобного союза, Сталин смог выжимать из россиян последние силы, чтобы использовать их для создания дополнительных бронетанковых дивизий, а также на фабриках, заводах и в колхозах и для дорогостоящих исследований в области атомного и бактериологического оружия. Только после этого рухнули окончательно всякие надежды, что русские сами найдут в себе силы свергнуть своих коммунистических хозяев.

И уже не имело никакого значения, вызывали ли у народа НКВД или коммунистическая партия чувство ненависти или нет. Ведь речь шла о судьбе отчизны. Ради спасения Родины-матери ее дети были готовы на любые жертвы. В целях укрепления сталинского режима были с успехом задействованы все факторы: политический, военный, экономический и — что особенно важно — психологический.

Предоставленные самим себе, большевики вряд ли пережили бы первоначальную серию военных неудач. Против них наверняка выступили бы русские националисты, желая спасти хотя бы остатки былого государства, но и они в одиночку не справились бы со всеми тяготами войны, как это уже случалось в 1905 и 1917 гг. По сути, поражение правящих классов России в 1917 г. явилось логическим следствием их слабости, проявленной в 1905 г. (В 1904–1905 гг. неудачный исход войны был обусловлен подлым, без объявления войны, нападением Японии, которой в дальнейшем удалось по частям уничтожить русский флот. Однако на суше при дальнейшем продолжении войны у японцев шансов не было, и только начавшаяся революция (и потеря флота, сделавшая решительные действия против самой Японии невозможными) заставила правительство России согласиться на мир с истощенной войной Японией. — Ред.)

Именно после объединения Сталиным духовных и физических сил, русского национализма и большевизма, возникла смертельная опасность для всего некоммунистического мира.

Все это мы четко и ясно понимали, но самым ужасным было то, что мы сами перестали размышлять и задумываться. Наши поступки и даже желания были как бы запрограммированы, и я пережил настоящий шок, сравнивая уровень свободомыслия у немцев и русских. Получалось так, что мы сохранили нашу внутреннюю свободу только в незначительных, второстепенных и несущественных вопросах. Над всеми действительно важными проблемами мы уже не размышляли, за нас думали другие. Разумеется, это не так бросалось в глаза и не имело большого значения в военной области. Ни один генерал не станет спрашивать своих офицеров или солдат, как ему следует поступить в бою: атаковать или отступить. И в самом деле, армия является своего рода механизмом, который можно уберечь от поломок или, наоборот, разрушить, действуя мужественно или трусливо. На поле боя даже один солдат в состоянии подчас решить исход сражения.