Залпы с берега

- Товарищи, по данным метеослужбы, ледовый покров в заливе к середине декабря будет вполне устойчивым. Потеплений не предвидится. Таким образом, возрастает угроза нападения на побережье Ижорского укрепленного сектора и на остров Котлин со стороны моря. Командование предложило нам начать подготовку к созданию обороны на льду от возможных ударов противника с направлений Петергоф, Карельский перешеек и Копорская губа. На Ижорский сектор возложена задача оборонять южное побережье залива от поселка Мартышкино до деревни Долгово Тридцать первому отдельному артиллерийскому дивизиону выделен участок побережья, который мы к окончанию ледостава должны оборудовать инженерными заграждениями. Эта задача не может быть решена силами одной лишь инженерной службы дивизиона. Поэтому каждая батарея и рота получит задание на определенный объем работ...

И майор стал перечислять, кому и что надлежит сделать. Нам тоже предстояло изготовить определенное количество рогаток для установки их на льду и оборудовать несколько ледовых огневых точек.

- Работу эту, товарищи, - сказал в заключение Коптев, - считайте выполнением боевого задания.

И верно, задание было боевым,, особенно если иметь в виду его трудность. Вообще-то изготовить такое заграждение несложно, когда под рукой имеется все необходимое. В квалифицированных плотниках, слесарях и монтажниках недостатка на батарее не ощущалось. Но получить гвозди, скобы, колья было негде. Не было у нас ни нужных инструментов, ни колючей проволоки. Проще обстояло дело с огневыми точками. Материалом тут был снег и вода, превращавшая его в лед. А лопаты и ведра у нас имелись. Но эти проклятые рогатки...

- Что делать будем, комиссар? - спросил я Кирпичева, когда мы вышли с совещания. - Ну, с колючей проволокой ясно - со старых заграждений будем снимать. А где инструмент и материал возьмем? Уму непостижимо.

- Не расстраивайтесь раньше времени, товарищ командир, - утешительно произнес Федор Васильевич. - Вот придем на батарею, созовем партийное собрание, потом комсомольское...

- Да разве собрания заменят нам скобы и пилы? - перебил я его.

- Заменить не заменят. А вот как и чем заменить, чего где достать, люди, глядишь, надумают. Народ у нас смекалистый. Нам поучиться у него не грех.

И верно,, после того как прошло партийное, а за ним и комсомольское собрание, задача не казалась такой уж безвыходной. Сразу же возникли предложения насчет использования подручных средств. А с началом работ число предложений продолжало расти. На батарее была создана специальная бригада, занявшаяся изготовлением заграждений. Вошло в нее несколько коммунистов. Они первыми стали перевыполнять нормы, и пример их стоил любой словесной агитации.

По мере замерзания залива заграждения выставлялись на лед. Перед фортом возводилась сплошная двухметровая стена из снега с прорубленными в ней бойницами. Стену заливали водой. Из дерева сооружались утепленные будки, которые тоже засыпались снегом и покрывались ледовым панцирем. Это были долговременные огневые точки. По предложению краснофлотца Калюжного перед ледяными дотами стали выставлять замаскированные препятствия со звуковой и ракетной сигнализацией. Достаточно было неосторожного шага, чтобы загремели пустые консервные банки и бутылки, подвешенные на проводах, а в воздух взмыли сигнальные ракеты. Позже, когда лед окончательно окреп, в наиболее опасных районах были установлены в шахматном порядке морские мины. Взрывались они дистанционно, с командного пункта форта.

Словом, стоило нам приладиться, приспособить имеющийся инструмент и найти подручные материалы, как работа по изготовлению заграждений пошла споро.

А вот у наших соседей, на 311-й башенной батарее, возникла задача посложнее. В середине месяца во время обычной стрельбы вторая башня вдруг содрогнулась от страшного удара. В первое же мгновение артиллеристам стало ясно: стряслась какая-то беда. Стрельбу тотчас же прекратили.

Беда действительно случилась немалая. В третьем орудии произошел преждевременный взрыв снаряда прямо в канале ствола. Случай был из ряда вон выходящий. Ствол разворотило. Осколками повредило соседнее, четвертое, орудие. Таким образом, вся башня вышла из строя.

Запасных двенадцатидюймовых стволов на форту не было. Пришлось доставлять их из Кронштадта до Ораниенбаума на барже и от Ораниенбаума до Красной Горки по железной дороге. Причем все это происходило под артиллерийским обстрелом. Но не в том были главные трудности.

Замена стволов такого калибра - очень тяжелая и трудоемкая работа. Обычно выполняют ее заводские специалисты с помощью мощного крана. А кран на форту был неисправен. Да если б он и был в порядке, едва ли бы решились его использовать - это слишком бы демаскировало батарею.

По довоенным техническим нормам на замену двух стволов требовалось сорок суток. Сейчас такой срок был совершенно неприемлем. Чтобы найти выход из положения, выработать план работ и последовательность отдельных операций, на совещание собрались комендоры пострадавшей башни и представители артиллерийской мастерской. В интересных предложениях не было недостатка. Их основная идея сводилась к тому, чтобы вынуть поврежденные стволы и вставить новые, не снимая полностью броневой крышки башни. А ведь каждый ствол весил более 50 тонн! В распоряжении же артиллеристов имелись только гидравлические домкраты, лебедки и тали - ручные цепные подъемники.

Совещание выработало стратегию работ. Их тактика обсуждалась на партийных и комсомольских собраниях. Каждый артиллерист и каждая ремонтная бригада взяли трудовые обязательства. В башне и в жилых помещениях появились лозунги, призывающие людей досрочно закончить замену стволов. В энтузиазме не было недостатка.

Для того чтобы подать новые стволы к башням, из бревен выложили специальную эстакаду. Поврежденные стволы привели в строго горизонтальное положение, сняли с лафетов и положили на катки, которые двигались по рельсам. Новые стволы лебедкой и талями подтянули к амбразурам башни. Крышку ее приподняли на металлических клиньях. За сутки установили один ствол, за вторые - второй. После этого начались монтажные работы.

Люди трудились день и ночь. А ведь было уже холодно. И очень сказывалось недоедание последних месяцев. И все-таки работы не прекращались...

Да, голод давал себя знать. С питанием и у нас, и в Ленинграде стало совсем худо. Со звериной жестокостью враг все туже стягивал кольцо блокады. Именно в ноябре Гитлер хвастливо заявил: "Ленинград сам поднимет руки. Он падет рано или поздно. Никто не освободит его, никто не сумеет прорваться через созданные линии. Ленинграду придется умирать голодной смертью". Гитлеру же принадлежали циничные слова: "Ленинград съест сам себя".

20 ноября произошло пятое по счету снижение продуктовых норм в Ленинграде и у нас на пятачке. Хлебный паек для военнослужащих сокращался до 350 граммов в в сутки, для рабочих - 250, для служащих и иждивенцев - 125. Обеды и ужины были скудны. О вкусе пищи мы и не задумывались. Всякая еда казалась вкусной.

Чувство голода стало непреходящим. Есть хотелось всегда - и когда ложились спать, и когда вставали. Если б меня разбудили ночью и предложили поесть, я бы вскочил немедленно. В движениях теперь появилась какая-то зыбкая легкость, иногда кружилась голова, ощущались рези в желудке. И только днем в делах и заботах эти неприятные ощущения не замечались.

Но никто из бойцов не сетовал на недоедание. Все помнили о страшной цифре - 125. На этой норме жила значительная часть ленинградского населения. И все сходились на одном: "С таким харчем, как у нас, воевать можно".

Голод ожесточил людей против врага, но не убавил у них стойкости. Я замечал, что у бойцов в каждом деле появлялось даже больше, чем раньше, упорства и сосредоточенности. Это было как бы защитным рефлексом на неблагоприятные условия, рефлексом повышенной сопротивляемости той силе, которая стремилась нас погубить. Ослабить сопротивление никто не помышлял.