В воздухе - испытатели

- Ух!.. - вздохнул протяжно и глубоко Шишов и рукавом кожаной куртки вытер пот со лба.

На его висках змейками вились и ритмично вздрагивали синеватые жилки. Шишову хотелось даже запеть от радости. Но он спокойно, как будто ничего не случилось, спросил у руководителя полетами разрешение перерулить бетонированную полосу и медленно повел Як-24 к стоянке.

Борттехник Сунцов легонько дотронулся рукой до плеча Шишова и проговорил:

- Летаете, командиры, по-чкаловски. Ей-богу, по-чкаловски!

- Ну ладно, ладно. Дифирамбы потом... Ты, Анатолий батькович, соображай лучше, как скорее осмотреть свое хозяйство, обнаружить неисправность.

- Смотрите, друзья, на стоянке нашего вертолета находится сам Николай Кириллович! - воскликнул Борошенко.

- Так что, товарищи рыбаки-охотники, приготовьтесь к снятию стружки! пошутил Шишов.

Да, это был главный конструктор Як-24 Николай Кириллович Скржинский человек очень талантливый, простой и добрый.

Стружки, конечно, не было. Когда вертолет зарулил и были остановлены его двигатели, когда экипаж испытателей шумно вывалился на землю, Скржинский подошел к Шишову, обнял его и проговорил:

- Спасибо вам, друзья! Спасибо за спасенную машину!

Высвободившись из объятий Скржинского, Шишов попятился назад и шутя спросил:

- Николай Кириллович, за что вы нас так сильно "ругаете"?

Все тут же громко рассмеялись. А Скржинский серьезно сказал:

- Павел Иванович, дорогой, посадку на авторотации винтов мы планировали испытать на этой машине через несколько лет. Вы спасли ее, испытав при этом то, что было в наших мыслях. Смелый вы летчик!

Скржинский и Шишов отошли в сторону.

- Ну, рассказывайте, как мое детище вело себя, - с нетерпением спросил Скржинский.

Шишов стал докладывать, как проходил полет.

Вскоре к ним подбежал Сунцов и доложил, что на вертолете лопнула труба, соединяющая правую и левую половины стабилизатора.

- Это ерунда! - проговорил спокойно Скржинский. - Это несерьезно. Мы быстро устраним. Так что через несколько дней, Павел Иванович, вы полетите опять.

- Полетим, машина хорошая, - ответил Шишов. Они снова подошли к вертолету. Скржинский нежно дотронулся до него рукой, опустился затем на колени на траву и начал измерять величину хода всех четырех амортизационных стоек шасси, говоря при этом:

- Многовато, Павел Иванович, просели стойки, а?.. Как вы думаете?

- Так я же вам и говорю, вертикальная скорость при приземлении была порядка два-три метра в секунду. Стойки крепкие, значит!..

- Да, да... - волнуясь и тяжело дыша, басил Скржинский. - Хорошо, хорошо! Спасибо... Спасибо, дорогой Павел Иванович.

...Через несколько дней начались снова полеты. А вскоре был подписан акт по проведению испытаний.

Як-24 пошел в серию.

Посвящение в испытатели

Посвящение в испытатели... Оно было у каждого из нас. И приходилось моим боевым товарищам говорить со своей судьбой языком мужества и героизма, сдавать экзамены по пилотированию, самолетовождению, знанию техники. И все-таки главное посвящение - в преодолении первых непредвиденных трудностей.

У заслуженного штурмана-испытателя СССР Алексея Максимовича Халявина посвящение в испытатели произошло в одном из первых испытательных полетов.

Было это давно, в октябре 1948 года.

Тогда старшего лейтенанта Халявина - молодого штурмана-фронтовика, полетавшего к тому же после войны в сложных условиях Дальнего Востока, назначили в испытательную бригаду на самолет Ли-2.

Предстоящие испытания казались, на первый взгляд, проще простых: в нескольких полетах следовало проверить работу нового, установленного только на одном правом моторе, дренажа маслосистемы.

Чтобы не "утюжить" напрасно воздух, решили в первом же полете "совместить приятное с полезным" - погрузили в самолет четыре автомобильных мотора, которые следовало срочно доставить на один из аэродромов.

И вот рано утром летчик Кривошапко, штурман Халявин, борттехник Федоскин и радист Краснопеев взлетели со своего аэродрома и взяли нужный курс.

Погода по маршруту не радовала: шел мокрый снег, высота нижней кромки облаков была 80-120 метров, видимость - не более полутора километров, температура около нуля. В общем, самые благоприятные условия для обледенения.

Ровно гудели два АШ-62ИР. Четко и слаженно работал экипаж. Да и как ему было нечетко и неслаженно работать, ведь все - фронтовики!

Капитан Аркадий Кривошапко, например, всю войну прошел на пикировщике Пе-2, выполнив более двухсот боевых вылетов. А у такого человека было в полетах, надо полагать, не только хорошее, Его экипаж наносил точные бомбовые удары по врагу, добывал командованию ценные разведывательные сведения. Все это вершилось под аккомпанемент зенитных разрывов, свирепых атак "мессеров" и "фоккеров". Кривошапко неоднократно горел, садился не раз на горящем Пе-2 на фюзеляж... А однажды крепко подвела его своя же авиабомба: после повреждения ее подвесного устройства от удара зенитного осколка авиабомба зависла и никакими усилиями в воздухе сбросить ее не удавалось, а при приземлении самолета бомба оторвалась и взорвалась. Но, видно, Аркадий родился в рубашке - остался жив и невредим.

Воевал на фронтах Великой Отечественной войны и Халявин - водил боевой корабль в дальней бомбардировочной. Летал и днем, и ночью, отыскивая заданные цели.

Побывал во фронтовых переплетах стрелок-радист Краснопеев.

Обслужил многие десятки боевых вылетов на фронте и техник Федоскин.

И вот этот квартет боевых авиаторов, ставших недавно испытателями, летит на новое задание.

А погодка в самом деле плохая. Тут уж смотри, экипаж, во все глаза. Тем более полет - не обычный, а испытательный.

Кривошапко после выхода на маршрут полета устанавливает обоим двигателям заданные режимы работы, регулирует требуемую температуру головок цилиндров и масла, записывает показания приборов.

Штурман "колдует" над полетной картой. Он то бойко говорит командиру: "Довернуть пять градусов влево!", то, увидев что-то характерное на земле, условным знаком наносит его на свою карту: "Ага, вот он, изгиб реки, дорога, аэродромчик...". Обратив внимание на залепленные снегом передние стекла фонаря кабины, А. Халявин просит:

- Командир, дай-ка немного спирта на фонарь!

Вскоре они благополучно подлетели к нужному им аэродрому.

А через несколько минут, мягко приземлив Ли-2 у посадочного "Т", Кривошапко медленно и важно подрулил к аэродромному зданию.

...Всегда почему-то кажется, что путь к своему аэродрому короче, легче и безопаснее пути от него. И хотя погода по маршруту стала еще хуже, Кривошапко с Халявиным уговорили оперативного дежурного дать разрешение на вылет.

Готовить самолет к вылету бортовому технику Федоскину помогал весь экипаж. Иначе и не могло быть. У нас, авиаторов, давным-давно заведено: когда нужно, когда тяжело одному, на самолете работают все.

К этому времени погода настолько ухудшилась, что предстояло лететь весь путь в облаках. Но по заданию на испытание надо было "прогнать" последнюю, пятиминутную площадку на номинальных оборотах моторов и Кривошапко, несмотря на облачность, когда легли на курс, установил моторам заданный режим.

Все шло неплохо. Но вот в конце четвертой минуты радист Краснопеев вдруг взволнованным голосом доложил:

- Командиры, из правого мотора хлещет масло!..

- Доложить толком: откуда бьет масло! - приказал Кривошапко и продолжал пилотировать самолет по приборам.

Высота полета была слишком маленькой - всего лишь восемьдесят метров.

- Из правого мотора! - подтвердил Краснопеев.

- Откуда бьет масло, я спрашиваю?!

- Масло, товарищ командир, бьет из дренажной трубки правого мотора! доложил Федоскин.

- Понятно. Борттехник, убрать правому газ, затяжелить винт! Посмотрим...

- Есть, командир!

По каким-то непонятным причинам масло из картера и бака выбрасывалось в воздух.