Большая Медведица

…В этом измерении горел лес. Плескались паром кипящие ручьи, нестерпимая боль жгла тело, увитые пламенем падали деревья и так всю протяжно тягучую, по-летнему короткую ночь.

— Где интересно умудрился в такую жару простыть? — встретила потухшие глаза мужа до сих пор не спавшая Лена.

— Не знаю. Время сколько?

— Восемь, а что?

— На работу пора.

— Какая работа и так без выходных вкалываешь. Лежи, сейчас мама в булочную пойдет и по пути врача вызовет.

Олег, удерживаемый женой, собирался на работу, а в это же самое время Дымок, сидя на жестких нарах, по-турецки подобрав под себя ноги, хлебал из алюминиевой тюремной миски пустую баланду с вкусным погонялом «глазунья». Местные повара — умельцы из числа зеков, пожелавших остаться отбывать срок наказания при тюрьме, в хозяйственной обслуге так вываривали головы минтая, что восхищенные злым гением человека, те удивленно таращили за завтраком на подследственных вылезшие из орбит глаза, за что и получили такое вкусное название. Вокруг — кто кемарил, кто скреб ложками, молодежь резвилась в картишки. Обсосав хребтину чудо — рыбы, Серега поставил чашку к обитой жестью двери камеры и, вытерев исколотые «восходом» и «заходом» солнца руки вафельным полотенцем, взял карту. Играли в двадцать одно на сигареты, кучкой наваленные посередине двух расстеленных на бетонном некрашеном полу матрацах.

— Меньше пяти не бьем, — предупредил его «банкир».

— Потянет, — хитро сщурился он, — за десять две карты дай, — и через полтора часа укатал «пряников» за все, что они с таким трудом набанковали за трое суток почти беспрерывной игры.

Забряцавший амбарными ключами дубак и стукнувшая за тем кормушка никого не оторвала от своих занятий.

— Дымов?

— Есть такой, бросил он стиры.

— Имя, отчество?

— Сергей Владимирович.

— Вам передача, от кого ждете?

— Фамилия мужская или женская?

Контролерша читала ровный почерк Святого.

— Мужская.

— Значит от Иконникова, Олега Борисовича.

Получив сидор, Дымок высыпал его на содержимое на шконку, где спал и чем — то недовольный, влез на облупленный подоконник решки, зная, что подельник, толкнув мешок, обязательно подойдет к забору, как по заказу. Тот уже стоял на фундаменте снесенного когда-то военизированного склада и болтал с Любой.

— Святой, здоровенько!

— Привет, бедолага, передачу поймал?

— Ты что это мне притаранил, — из решетки вылетели несколько больших шмотьев копченого сала — не знаешь, что в тюрьме надо?

Олег весело покосился на вмиг расстроившуюся девушку.

— Ты чего там этому психопату напихала?

— Что он дома любил есть, то и покупала…

Вроде совсем недавно Дымок светанул ему три рыжих кольца, не зная, куда бы их пристроить и на предложение угнать золото по вене, сразу согласился. Старая знакомая Святого жила в раскоряченном среди пятиэтажен приземистом бараке, выбеленным фиолетовой известью, который после первого же дождя превратился в огромную кляксу, расплывшуюся бельмом на глазах по свежему нарядному микрорайону. Лариска собиралась на дежурство, крутя перед осколком зеркала бигуди, когда Олег постучался в дверь ее однокомнатной квартиры.

— Добрый день.

— Здравствуй, здравствуй, — подозрительно окинула она гостя.

— Как женился, так больше и не заходил ни разу, чем сегодня-то тебя в наши края занесло, а?

— «Рыжиков» принес чуточку, — он слегка подкинул их на ладони — ампалух двадцать морфина мне бы хватило.

— Много, — начала врать медсестра, алчно блеснув зрачками — где столько взять, у меня всего-то ампул шесть где-то завалялось.

— Ох, скупая ты стала, не доведет это тебя до добра, ну ладно, договорились, тащи свою белую смерть.

Лариска метнулась в комнату и, скрипнув дверцами платяного шкафа, порывшись в нем, вернулась с «отравой».

— Прячь и провожай меня до остановки, на работу опаздываю.

Серега видел, как Святой выгреб на улицу под ручку с вертлявой белокурой телкой и, выждав, пока та исчезла из поля зрения, направился к приятелю.

— Вот липучка, чуть до троллейбуса меня не уперла, кое — как отмазался.

— Сраслось?

— Не то, чтобы очень.

— Всего шесть?! — кипишнул он, — вот козень обмороженная, она че такая наглая?

— Да ладно тебе, хоть это вырулил и то ништяк.

— Какой ништяк, я эти цацки у родной тетки спер.

— Ну и засранец вы, гражданин. Пошли.

— Куда?

— Сейчас увидишь.

Подельники обогнули дом, и Олег на всякий случай, хоть и был уверен, что в хате никого нет, костяшками пальцев побарабанил в засиженное мухами стекло Ларискиной кухоньки.

— Стой здесь, если кто запалит мой нырок, цинканешь. Он быстро и без шума выдавил форточку и через минуту, в картонной коробке из-под женских сапожек, замаскированной клубками шерсти, в шкафу нашел почти сотню ампалух морфина. «Крыса, теперь почувствуешь, как жадность фраера губит». В кармане осеннего пальто покоились кольца. Чтобы хозяйка не заявила о краже в милицию, больше ничего брать не стал и, запрыгнув на изрезанную клеенку кухонного столика, Олег полез на свежий воздух. Гача недавно пошитых в ателье брюк, зацепившись за гвоздь, торчащий из рамы, порвалась.

— Вот тварина, все-таки испортила мне настроение.

— Кто? — не врубился приятель.

— Да тупость твоя, урод! На «рыжье» и подбрось незаметно своей тетушке, а то вообще из-за них башку где-нибудь потеряем.

— Серега! — сложив ладони рупором, крикнул Святой, — «отрава», что мы у той лярвы вертанули, кончилась. Как еще надыбаю, сразу подгоню.

— Слышу, «почтальона» принимай, — из железных штор стрельнули смастыренной из большой щепки, отколотой от лавочки обеденного стола, стрелой и подхваченная ветром, она приземлилась далеко за спиной Олега.

Он подобрал «почтальона», к которому серыми нитками были примотаны несколько конвертов и, обломав о колено конец, сунул его за пазуху.

— Святой, вали, давай. Письмо стремное, не дай бог, дубаки поймают и отметут. Любаня на словах передаст тебе, что да как.

«И так знаю, что почта запалу не подлежит», — бежал он по кучам к оставленной, где обычно машине, а в решку уже несся увлеченный треп подельника о том, что когда он освободится, то у них с Любашей будет роскошный лимузин и дача не хуже обкомовской. И жить они станут в двухэтажном каменном коттедже, а всех соседей поведет от черной зависти. Прикинув, что до первых звезд Дымок девчонку не отпустит, Олег мотнул на мелькомбинат и, затарив грузовик мукой, отвез ее в продовольственный магазин, находившийся рядом с хатой Клима. Дородная заведующая, прямо в кузове пересчитав мешки, сверила количество мест с указанным в фактуре и приказала разнорабочим открывать борта, а Святой, пока опрастывают машину, как вчера и обещал, шлепнул до Генки. За квартал от его дома, он столкнулся с Наташкой.

— Привет, кулема, куда шаришь?

— Я думала ты знаешь. Сегодня ночью брата милиция арестовала. Сказали, что он в ресторане дебош устроил. Вот белье чистое поехала ему передать.

— Где Клим сейчас?

— В центральном отделе.

— Денег на хлеб оставил?

— Почти все, да зачем они мне?

— Не плачь, Наталья, на то она и жизнь, чтобы в ней спотыкаться. Не успеешь оглянуться, как Генка воротится, приходящее обязательно уходит.

Распрощались они на остановке, девчонка, хлюпая носом, осталась ждать троллейбус, а Святой с подскочившей температурой и навалившейся вновь хандрой, двинул к магазину. «Пацан вроде не глупый, зачем эту ерунду спорол? С другой стороны все, что наделается — делается к лучшему, так, кажется, базарят. Клима нет и красть теперь не с кем, придется завязывать».

Эта ночь была не лучше, прошлой и очнулся он не оттого, что жена тормошила его на работу, а от противного запаха ватки, смоченной нашатырным спиртом. Татуировки обсыпали водянистые пузырьки. Лена осторожно протирала их влажным полотенцем, а усатый врач, посасывая таблетку валидола, строгими глазами за стеклами очков с интересом рассматривал наколки и неизвестную болезнь.