Моя история

В гараже стоял велосипед, который отчим пообещал подарить, когда мне исполнится 13 лет. Я помню, как мне не терпелось заполучить этот велосипед. Мне хотелось хотя бы разок прокатиться вокруг автостоянок, которые находились рядом с отелем. Здесь не было машин, и я бы ездил возле самого отеля в полной безопасности. Но на велосипеде повесили большой замок со сложной цифровой комбинацией и запретили на нем кататься.

Однако желание было таким сильным, что однажды я сказал себе: «Если я могу гнуть ключи и заранее знаю, о чем думает мама и что она хочет сделать, если мне удается заставить бежать часы, то могу поспорить, что я справлюсь с этим замком». Эта мысль захватила меня. Я не мог остановиться. Я сделал несколько попыток, но он не открывался, и лишь когда я сконцентрировал всю свою энергию на замке, не отрывая от него взгляда на протяжении двух минут, он открылся. Я никогда не забуду чувство, которое я пережил, когда отстегивал замок. Это была фантастика.

Я тут же вытащил велосипед из гаража и попытался прокатиться. Упал, наверное, раз пятьдесят, но наконец-таки научился, дела пошли. Тогда я, может быть, впервые ощутил прекрасное чувство свободы. Конечно, очень скоро мой отчим узнал о том, что я вскрыл замок и катался на велосипеде. Но он был настолько поражен тем, что я смог справиться с таким сложным замком, что даже не спросил меня, как мне это удалось, а просто сказал: «Я не знаю, как ты сумел открыть замок, но раз ты открыл — то велосипед твой».

Мне очень повезло, что у меня были такие терпеливые родители. Эта история с велосипедом, быть может, была моим первым опытом практического применения своих сил и возможностей. Но главные события ждали меня впереди.

Глава 9. Война и кровь

Все это время, пока продолжались перестрелки, я не ходил в школу и сидел в отеле. Однажды утром я обнаружил, что мама и отчим куда-то пропали, никому ничего не сказав. Я долго ломал голову, куда они подевались. И уже начал волноваться. Что-то мне подсказало, чтобы я пошел на их поиски в госпиталь. В Никосии было несколько госпиталей, и я не знал, в какой именно надо идти, и поэтому просто бесцельно блуждал но городу, не очень-то представляя себе, куда иду. Примерно через полчаса я буквально наткнулся на здание главного госпиталя Никосии.

Несколько минут я в нерешительности стоял перед главным входом, а потом, набравшись духу, вошел и на лифте поднялся на 4-й этаж. Я ни у кого ничего не спрашивал, меня влекло вперед какое-то внутреннее чутье. Я вышел из лифта, повернул налево и пошел прямо по коридору в комнату, где была открыта дверь.

В этой комнате я увидел своего отчима, лежавшего в постели, и маму, которая сидела возле него. У отчима, как оказалось, случился сердечный приступ и его срочно отвезли в госпиталь. Чувствовал он себя уже неплохо, но врачи не хотели рисковать. После перенесенного микроинфаркта ему нужно было быть очень осторожным.

Можете представить себе, насколько поражены были мои родители, увидев меня в дверях больничной палаты. Я и сам не знал, что вело меня в направлении именно этого госпиталя и как я почувствовал, в какую комнату и на какой этаж надо идти.

Подходил день моего тринадцатилетия, и нужно было как-то решать вопрос насчет моего бар мицва. [1] Это очень важный момент в жизни каждого мальчика в Израиле, но здесь на Кипре, где было очень мало евреев, могли возникнуть самые непредвиденные сложности. Повсюду шли перестрелки, и особенно трудно было найти подходящее место, где можно было бы провести церемонию. Но в конце концов родителям удалось все устроить в израильском консульстве. Вместе со мной бар мицва проходил и мой приятель-одногодок по имени Питер. Прошло все очень тихо и просто. В подарок я получил несколько книжек и небольшой футляр для карандашей, который мне сразу очень понравился.

Время шло, и мне нужно было возобновлять занятия в школе. И вот мама сказала однажды:

— Послушай, мы нашли для тебя другую школу, не очень далеко от дома — примерно в получасе езды на машине. Правда, это католическая школа.

— А что это значит?

— Понимаешь, учителя там — монахи, но все говорят, что школа очень хорошая.

— А кто такие монахи?

Мама рассказала мне немножко про католиков, про их веру. Я и раньше об этом слышал на уроках Священного писания в американской школе. Из-за того что я еврей, мне не разрешали принимать участие во многих христианских религиозных обрядах, и поэтому я совершенно равнодушно относился к Новому завету.

Школа расположилась на высокой горе, здания были смонтированы из больших желтых блоков, по всей видимости известковых. Парадный вход был сделан с большим вкусом, а обрамлял здание очень уютный садик. Первое, что бросилось мне в глаза, — аккуратно подстриженные кусты, искусно выращенные в форме крестов.

Словом, выглядела школа очень симпатично. Новая, чистая, с красивыми, выложенными из гранита полами. Общежитие находилось в том же здании наверху. Длинная комната, рассчитанная на 50 коек. Возле школы — большой спортивный городок с теннисными кортами, баскетбольными и волейбольными площадками и даже с футбольным полем. Окрестности очень живописные — поросшие лесом склоны, отвесные скалы, пещеры и никаких признаков человеческого жилища.

Терра Сайта колледж — так называлось это заведение — каким-то образом был связан с Ватиканом. Заправляли там всем монахи, которые работали и учителями, и администраторами. Отец Массамино и отец Камилло руководили школой. Среди учителей было еще два монаха: американец брат Марк и брат Бернард. Я сразу очень привязался к брату Бернарду, и впоследствии он оказал очень большое влияние на мое мировоззрение.

Преподавали нам и люди, напрямую не связанные с церковью. Так, майор Джонс, читавший нам курс истории, служил в британской армии. А миссис Агротис, очень приветливая и симпатичная англичанка, просто жила неподалеку от школы вместе со своим мужем, греком. С ней у меня тоже сложились очень хорошие отношения.

У меня появились новые друзья среди студентов. Особенно я сдружился с Ардашем, толстеньким армянским мальчиком, настоящим гением в механике. Он не жил с нами, а только приходил учиться днем, потому что его дом был совсем недалеко от школы. Везде, где мог, он добывал всевозможные автозапчасти, потом часами возился с какими-то машинами, ремонтируя их. Когда я заходил к нему в гости, что случалось довольно часто, он брал машину отца и иногда давал мне поводить се по пыльным дорогам возле их дома. Это был для меня каждый раз настоящий праздник. Ардаш много знал и очень увлекательно рассказывал о гоночных автомобилях.

Сблизился я и с Гюнтером Кони, светловолосым симпатичным немецким парнишкой. Гюнтер, как все немцы, был очень аккуратным, прилежно учился и здорово соображал в математике. Порой мне казалось, что его отец был нацистом и он немного стыдился этого. В нашу компанию входил еще один американец из Калифорнии по имени Боб Брукс. Ну и наконец, мой самый закадычный друг Джозеф Чарльз, наполовину грек, наполовину англичанин. Веселый, остроумный, неистощимый на выдумки и, главное, верный, настоящий товарищ.

Правила в школе были довольно строгие. Святые отцы не терпели никакого непослушания и не задумывались дважды перед тем, как ударить линейкой по руке, если кто-то себя плохо вел. Есть нас водили в большую столовую, но, по правде говоря, еда мне там совсем не нравилась.

Мы с Гюнтером, Джозефом и Бобом часто убегали из школы и лазили по пещерам, которых было множество в окрестных горах. Ходить туда можно было только с фонарем и кусочком мела, для того чтобы через каждые несколько шагов отмечать свой путь. В пещере запросто можно было заблудиться и уже не найти дороги назад. Нам рассказывали историю про двух мальчиков, которые еще до того, как здесь была выстроена школа, заплутали там и не смогли выбраться. Их останки удалось найти лишь несколько недель спустя.

Когда заходишь в пещеру из-под палящего, знойного солнца, ощущение такое, будто заходишь в холодильник. Причем можно было войти в одну пещеру, потом через какое-нибудь маленькое отверстие пробраться в другую, а из нее — в третью, четвертую и т. д. Настоящие катакомбы.