Моя история

Вы можете себе представить ситуацию, когда у вас серьезная проблема, а никто не может помочь? Что вы делаете? Единственное, что мне оставалось делать, это принять все, как есть, сжиться с мыслью о своей необычности. Мои родители были добрые люди, но и они не знали, как мне облегчить мои страдания.

Мама любила пить кофе с друзьями в кафе. Иногда я ходил вместе с ней. Как-то раз я, как обычно, сидел рядом, ел торт вместе со всеми, и вдруг несколько чайных ложек начали скручиваться. Я до них даже не дотрагивался. Моя мама была просто в шоке — она не знала, как все это можно объяснить людям.

Подбежали официанты, увидели гнутые ложки и быстро заменили их на другие, чтобы посетители не подумали, что в кафе подают такие гнутые ложки. Мама пыталась рассказать своим друзьям, что со мной такое часто происходит. Но те принимали меня за невоспитанного, непослушного мальчика. А я ничего не мог им объяснить и просто сгорал от стыда за свое невольное поведение.

Постепенно мама начала привыкать к моим странностям, но только до поры до времени. Потом ей все это надоело, и как-то раз, когда я рассказывал ей о том, что происходит со мной в школе, она резко сказала: «Я больше не желаю ничего слушать на эту тему. Это все прекрасно, это интересно, но я не хочу, чтобы дело дошло до того, что тебя придется вести в врачу».

Однажды, когда мой отец был дома, они заговорили о том, что неплохо было бы сводить меня к психиатру. И все же больше они надеялись на то, что пройдет какое-то время, я повзрослею и у меня сами собой прекратятся все эти странные вещи. А я уже окончательно понял, что нет такого способа убедить их в том, что я не делаю все это нарочно, и поэтому решил, что самое лучшее — это просто перестать говорить на эту тему.

И все же мама понимала меня больше, чем отец. Она ведь прекрасно знала, как легко я мог читать ее мысли, как угадывал вплоть до последнего шиллинга, сколько она выиграла или проиграла во время игры в карты. Мой отец с этим не сталкивался, поэтому он обычно принимал более жесткую линию. Однажды он сказал: «Так, хватит, пойдем к психиатру. Просто послушаем, что он скажет, Ури».

Я рассердился. Я прекрасно понимал, что мои родители не собираются больше жить вместе, что отец все равно уйдет к другой женщине, и тем не менее они сидят и обсуждают, вес-г и или не вести меня к психиатру. Мне тогда не было еще и девяти лет, но я тем не менее взорвался. Я им сказал: «Мне вовсе нет нужды идти к психиатру. Это вам нужно к нему сходить. Ваша жизнь не складывается, и скоро вы разойдетесь. Нам больше нужен психиатр, чем мне. Почему бы вам самим к нему не пойти?»

Это их вроде бы как-то остановило. И хоть я совсем не хотел причинять им боль, потому что любил их, но я не сомневался в том, что доктор ничем бы мне не помог. Мне больше всего на свете хотелось все это забыть и стать таким же, как все остальные дети. Играть с ними, общаться, делать то, что они делают. Я не любил читать. Не любил делать уроки. Мне нравилось играть в баскетбол, в футбол. Я в общем-то был неплохим парнем, раскованным и очень открытым. У меня просто была одна большая проблема: сумасшедшие вещи начинали происходить со мной в самых неподходящих ситуациях, особенно когда я был среди других детей. Хотя не было из-за этого каких-то особых сложностей или ярко выраженного недоброжелательства по отношению ко мне со стороны детей или взрослых. Я просто злился сам на себя из-за того, что не знал, к кому обратиться со своей бедой. Мне не с кем было поговорить, потому что то, что происходило, даже родная мама помять не могла.

Несмотря на свою близость с мамой, я никогда не был маменькиным сыночком. Напротив, я был очень независим и она никогда не пыталась командовать мной. Отца я видел очень редко, но мы тоже были близки и прекрасно понимали друг друга, когда бывали вместе. Он был привлекательным мужчиной, и женщины всегда за ним бегали. Моя мама, конечно же, знала это и постепенно свыклась со своей участью.

У меня же были свои мечты и надежды. С самого раннего детства я мечтал стать кинозвездой или пилотом, как и один из моих близких друзей хотел стать пилотом. В своих фантазиях я вечно странствовал в другие земли, куда-то очень далеко. Мне всегда хотелось открывать места, в которых еще никогда никто не был. Меня волновало все неведомое и неизвестное. Думаю, у каждого пацана есть где-то в глубине души такие мысли: идти туда, где опасно, где все что угодно может случиться с тобой.

И еще две очень важные вещи произошли со мной в те ранние годы, хотя они не имели никакого отношения к часам, ложкам, вилкам, ножам, чтению мыслей или к чему-то такому же странному. Однажды я попросил друга подержать Тцуки, когда я переходил улицу. Тцуки дергался, никак не мог успокоиться, затем вдруг вырвался из рук моего друга и побежал за мной. Перебегая дорогу, он попал под машину. Она переехала его, и он мгновенно погиб. Все это произошло на моих глазах. От горя я хотел умереть. Мы с мамой плакали весь тот день и следующий, и только тогда я понял, как люблю животных. Мой отец через несколько недель купил мне другую собаку, и я снова назвал ее Тцуки. Может быть, из-за того, что я был немножко не такой, как все остальные ребята, но собака была мне лучшим другом, и никого другого мне не надо было. И что бы там ни было, горе, которое я пережил в тот день, до сих пор живо во мне.

Я был в третьем или в четвертом классе, когда со мной произошел другой случай. Это был один из самых ужасных событий в моей жизни. Я и сейчас не могу вспоминать о нем без содрогания. Никак не пойму, зачем s тогда это сделал. Это была одна из тех совершенно необъяснимых глупых вещей, которые можно сделать в детстве.

Однажды учительница попросила принести из дома в класс свои Тора. Это свиток, в котором выписаны все святые еврейские слова. У меня не было Тора, поэтому я пришел с пустыми руками. Но когда я увидел у ребят их красивые Тора, зависть перехватила мне дыхание. У всех были Тора, кроме меня. Во время перемены все мои одноклассники положили свои Тора под парты и выбежали из класса. А я вернулся и взял чей-то Тора себе. Сейчас не помню уже чей, но это был прекрасный белый Тора. Я отнес его домой. Конечно же, это тут же стало всем известно. В тот день учительница пришла к нам домой. Когда я увидел, что она идет, сразу понял: все узнали, что я украл Тора. Я чуть с ума не сошел — не знал, что делать. В панике я разорвал Тора и выкинул его в ведро с мусором. Отец был в тот день дома, и учительница все ему рассказала. Я никогда не забуду, как выглядел мой отец в тот момент, когда она ему рассказывала. Он посмотрел на меня и без слов понял, что это я украл. Отец никогда не был злым человеком. Но в тот день он жестоко наказал меня — отвел в ванную и нещадно выпорол. И я понял, что совершил два греха: не только украл Тора, но и разорвал его.

У нас в классе была девочка по имени Маоми, в которую я был тайно влюблен. После этого инцидента она больше не хотела со мной разговаривать. Я кое-что понял в тот день, и это послужило мне хорошим уроком на всю жизнь. Уроком, который я, наверное, никогда не забуду.

После этого я почти всегда был в одиночестве. И когда вдруг мама сказала мне, что я буду ходить в другую школу (в киббуц), я даже обрадовался. Они меня туда посылали не из-за Тора, а потому что собирались разводиться и хотели найти возможность, чтобы мама могла продолжать работать, уделяя мне не особенно много времени.

Я не слишком огорчился, когда мне сообщили насчет развода. Я даже думал, что так будет лучше и для моей мамы в каком-то смысле, и для отца. Я не плакал, не боролся против развода. Отец уходил из семьи, мама работала почти сутками, и школа в киббуце была практически единственной возможностью хорошо питаться и ни в чем не нуждаться. Там мне не будет скучно, за мной будут хорошо ухаживать. Я знал, что они приняли правильное решение. Хотя, конечно же, мне было грустно расставаться с ними и ужасно тоскливо без моей собаки.

Но в то же самое время я чувствовал и трепетное волнение, связанное с новым миром. Я слышал много хорошего про киббуц. Говорили, что там все живут очень дружно, что меня всему научат: водить трактор, доить коров, делать все, что захочешь.