Моя история

Все эти удивительные вещи были лишь прелюдией тех потрясающих явлений, которые еще должны были произойти. А тогда я просто не понимал, что во Вселенной существует какая-то сверхъестественная физическая сила, которая действует через меня. Я и не думал об этом, а только удивлялся тому, что происходит, и страдал оттого, что мне никто не верит.

Когда мы готовились к переезду на Кипр, мне пришлось столкнуться с новыми огорчениями. Во-первых, выяснилось, что я не могу взять с собой собаку. Нужно было снова расставаться с Тцуки, теперь уже навсегда. Один наш друг, который жил на ферме, согласился забрать его к себе. Я нежно обнял Тцуки, поцеловал его в морду и заплакал. А потом долго смотрел, как его уносили по улице. Единственное, что меня утешало, — это то, что он попал в хорошие руки.

Мне было уже 11 лет, и наш переезд для меня очень многое значил. Несмотря на все переживания, связанные с собакой, конечно же, были вещи, которые волновали меня больше Тцуки. Я думал о том, как сложатся мои отношения с отчимом и как вообще я смогу жить в стране, где не говорят на иврите. Мама уже успела побывать на Кипре, пока я был в киббуце, и она рассказывала мне, какое это красивое место. А главное, что Ладислас уже купил мне очень хорошую собаку, и я, естественно, ждал с нетерпением встречи с ней.

В тот день, когда мы уезжали, отец отвез нас в Хайфу, откуда отправлялся наш корабль. В порту было очень много людей: американские туристы, моряки, даже русские. Все было ново для меня и очень интересно. Я постепенно стал забывать грусть, которая неожиданно накатила на меня перед самим отъездом. Мой отец, прощаясь, сказал, что я обязательно вернусь в Израиль навестить его. Мы прошли через таможню и сели на корабль. Отцу разрешили оставаться на корабле до тех пор, пока не раздался сигнал об отходе судна. Я видел, как он еще долго стоял на пирсе, махая нам рукой. Не знаю, о чем он думал тогда. Быть может, он тоже радовался, потому что знал, что я буду находиться в безопасности и что со мной ничего не случится.

Путешествие было прекрасным. Мне разрешили подниматься в рубку капитана, заходить в машинный зал. Словом, я облазил весь корабль. Помню, как Хайфа исчезла в тумане, словно все это было во сне. Мы плыли около двух дней, и меня ни разу не укачивало. По какой-то причине Ладислас не смог нас встретить, и поэтому я помогал маме тащить чемоданы. Потом мы взяли такси и отправились в Никосию, где я увидел маленький газетный киоск. Мне сразу же захотелось отправить отцу открытку в Израиль.

Кипр выглядел иначе, чем я себе представлял. Все здесь носило какой-то арабский оттенок и напоминало мне кадры кинофильма. По пути в Никосию мы проезжали много деревень, и мама объяснила, что некоторые из них турецкие, а некоторые греческие. Турки и греки никогда не жили вместе, и в любой момент между ними могли начаться столкновения. В одной из деревень я заметил красный флаг с белой турецкой звездой, а в другой был вывешен бело-голубой флаг греков. Встречались и лагеря с британскими флагами.

Меньше чем через час мы уже подъезжали к Никосии, которая находится в центре острова, недалеко от побережья. Такси подкатило нас прямо к гостинице, где Ладислас уже ждал нас. Неожиданно для себя именно в этот момент я почувствовал, что он мне нравится.

После теплой встречи он проводил нас в отель. К нему вели массивные каменные ступени, штук десять, а вокруг была установлена изящная железная ограда, напоминавшая мне мой арабский садик.

Отель показался мне довольно большим с красной черепичной крышей, с хорошим садом и гаражом. Он как бы соединил в себе английский и греческий стили. Внутри было 14 или 15 комнат. Мне все очень нравилось. Но самое прекрасное было то, что Ладислас купил для меня двух собак. Джокер был фокстерьером, а Питер — смесь терьеров разных пород. Они тоже меня приняли очень дружелюбно, лизали меня, и мы начали возиться и играть, еще не успев войти в гостиницу.

Внутри была приятная прохлада. Мы вошли в огромный зал со старой, но очень удобной мебелью. А потом отчим отвел меня в мою комнату. Там меня ждал еще один сюрприз — большая коробка на письменном столе. Я подбежал и открыл ее. Можете представить себе мое счастье — внутри была модель красивого голубого «Кадиллака». Я искренне, горячо поблагодарил его и понял, что наконец-то нахожусь дома.

Я прожил в отеле месяц или два, но возникла проблема, связанная со школой. Мой отчим и мама потратили очень много времени, пытаясь выяснить, какая школа была бы для меня лучшей. Школы в Никосии были не слишком хорошие, и к тому же мама считала, что мне нужно пойти в такую школу, где я мог бы научиться английскому языку. В итоге они остановились на школе в Ларнаке, порту, куда мы прибыли. Это была так называемая американская школа. Правда, мне не нравилось, что придется опять жить не дома и приезжать только на каникулы. У меня уже был опыт киббуца, но что поделаешь — другого выхода не было.

Школа была большая, со старым, разваливающимся зданием. Я неохотно попрощался с родителями, и меня повели в общежитие, где было 30 или 40 коек. Почти сразу же я почувствовал острый приступ одиночества, и у меня снова началась «домашняя болезнь». На этот раз в чужой стране, с незнакомым языком. Это было учебное заведение для мальчиков, в основном греческих, но были и несколько ребят других национальностей, среди которых было совсем мало американцев, хотя школа и называлась американской. Занятия проходили в деревянном сарае, который выглядел так, будто вот-вот развалится. Кроме меня, в классе был еще один израильский мальчик, но мы с ним не очень подружились. Большинство моих друзей были англичане, и я быстро начал учиться английскому.

Мы ходили на уроки, играли в теннис и другие спортивные игры. Раз в неделю нам разрешали ходить в Ларнаку в кино. Я покупал мороженое возле того киоска, который увидел, как только мы приплыли.

Все, казалось, было неплохо, но тем не менее я все равно чувствовал себя одиноким и очень хотел домой. Я не мог с собой справиться. Помню, как часто стоял я у дороги, ведущей в Никосию, смотрел на машины, которые ехали в том направлении, и мечтал отправиться вместе с ними.

Я пробыл недолго в школе в Ларнаке, потому что вновь вокруг стало неспокойно. Шел 1957 год. Греки на Кипре требовали воссоединения с Грецией. Британцы выслали архиепископа Макариуса, турки хотели разделить остров. И греческие подпольные силы, объединившись в группировку ЕОКА, терроризировали как британцев, так и турков.

После того как начались бои, перестрелки, моя мать и отчим приехали и сказали, что из-за всех этих неприятностей они вынуждены забрать меня домой и я теперь буду ходить в школу в Никосии, которая находится прямо возле дома. Но даже в эту школу в Никосии ходить было опасно, потому что там тоже случались беспорядки. Надо сказать, что беспорядками назывались стрельба и самые настоящие сражения. Может быть, это была попытка немножко сгладить ситуацию, называть вещи мягче, чем они были на самом деле.

Но как бы то ни было, мама и отчим забрали меня из школы в Ларнаке и привезли обратно в Никосию. Я не скрывал своей радости. Вскоре стало окончательно ясно, что ходить в школу слишком опасно, и я оставался дома. Повсюду на острове шли перестрелки, и все были порядком перепуганы. Власти ввели военное положение, которое продлилось очень долго, и никто неделями не выходил из дома. Так, к своим 11 годам я насмотрелся столько насилия и ужасов войны, что хватило бы на целую жизнь.

В гостинице по-прежнему жили певцы, танцоры и даже акробаты. А в этой ситуации они оказались как бы в заточении и не могли вырваться отсюда. Мне нравилось с ними общаться, и я много времени проводил за разговорами с ними. Они были отовсюду: из Германии, Англии, Америки, Греции, Скандинавии. Кое-кому из них я показывал, как гну предметы и как по моему требованию вперед убегают часы. Помню: там была одна пара — английский инженер и его жена — танцовщица. Он обычно привозил самые свежие новости о том, что происходит в британских лагерях. И еще ему удавалось добывать там мясо, которое в городе было очень сложно достать. Иногда во время комендантского часа, когда на улицах царила очень тревожная тишина, мы в садике жарили мясо. Артисты рассказывали разные истории из своей жизни, пели под гитару, и сад заполнялся запахом горячего, жарящегося мяса. Все ждали, когда наконец будет отменен комендантский час и снова откроются кабаре. А мне, наоборот, нравились дни, когда был комендантский час, потому что стрельба прекращалась и мы ели шашлыки.