Екатерина Ивановна Нелидова. Очерк из истории императора Павла

IX

Размолвка Нелидовой с императором. — Крутые и суровые действия императора по отношению к войскам. — Увещания Нелидовой. — Объяснение императора. — Тревоги императрицы и письма ее к Нелидовой. — Приезд Нелидовой в Гатчину. — Гатчинские маневры. — Новые строгости Павла. — Неудовольствие офицеров. — Отзывы о действиях Павла и влияние на него Нелидовой.

Военные тревоги в Павловске не могли, однако, побудить Нелидову приехать в Павловск, так как она удержана была в Петербурге болезнью и смертью г-жи Делафон и собственным нездоровьем; в это же время там готовилась свадьба брата ее, Аркадия, с дочерью графа Буксгевдена, вновь назначенного петербургского военного губернатора. Мария Феодоровна переписывалась с нею ежедневно длинными письмами, на которых и Павел Петрович делал свои короткие приписки, оговариваясь: «человек, который весь день работает не имеет много времени, чтобы писать так длинно» [150]. Оба они приглашали Нелидову приехать скорее к ним; после приезда императорской четы в Гатчину, 20-го мая, приглашения эти сделались еще более настойчивы [151]. Между ней и Павлом видимо существовала именно тогда размолвка, вызванная, вероятно, крутыми мерами Павла. Из военных приказов того времени видно, что за время с 1-го мая 1797 года по 24-е августа того же года исключено было из службы за пьянство, нерадение и т.д. 117 офицеров [152]. Некоторые из приказов этих были оскорбительного содержания даже для лиц, к делу неприкосновенных; так, в приказе от 14-го августа было объявлено: «лейб-гвардии Преображенского полку, поручик Шепелев выключается в Елецкий мушкатерский полк за незнание своей должности, за лень и нерадение, к чему он привык в бывшей должности его при князьях Потемкине и Зубове, где, вместо службы, обращались в передней и пляске» [153]. Несколько ранее исключены были из службы камергеры Олешев и Балк за маловажные провинности; той же участи должны были подвергнуться еще четверо, в том числе два князя Голицына, которым был уже объявлен указ об исключении, но вслед затем они были прощены с угрозой, что указ этот будет приведен в исполнение при первой их оплошности [154]. Из Смольного Нелидова посылала Павлу просьбы о помиловании многих из этих лиц. Некоторые из них были исполнены, но на другие она получала отказ.

«Помилуйте несчастного Олешева, — писала Нелидова императору 3-го августа. — Бог благословил уже вас за Рата (полковника, прощенного по просьбе Нелидовой), заслужите еще благословение, дорогой государь. Когда я вижу глубоко прочувствованное горе, я жду вас, и пока я буду видеть подданных, почитающих за счастие служить вам, я буду вас мучить для того, чтобы вы не отвергали их службы. Прощайте, будьте добры, будьте собою, ибо истинное расположение ваше — доброта» [155].

«Я разделяю скорбь вашу, прошу отпустить мне мои грехи, — писал ей Павел 14-го августа, — но… не в моей власти уничтожать то, что было раз. Прощайте» [156].

Даже Нелидовой не легко было иметь влияние на Павла Петровича. «Считая себя всегда правым, — говорит Саблуков, — он весьма упорно держался своих мнений» [157]. В этих случаях он не хотел уступать, из чувства правды и самолюбия, кому бы то ни было, особенно женщине и особенно в той области своей деятельности, которой он придавал чрезвычайно важное значение, и в которой женщина, по его мнению, не могла быть судьею. Сохранилась в рукописи следующая записка Павла к Нелидовой, без обозначения года и числа, но, насколько можно судить по ее содержанию, относящаяся к описываемому времени.

«Вы в праве сердиться на меня, Катя (в письме на французском языке это слово написано по-русски). Все это правда, но правда также и то, что с течением времени, со дня на день, сделаешься, слабее и снисходительнее. Вспомните Людовика XVI: он начал снисходить и был приведен в тому, что должен был уступить. Всего было слишком мало и, между тем, достаточно для того, что в конце концов его повели на эшафот. Во всем этом нет женщины, хотя здесь хотят только женщин» (намек на предыдущее царствование, когда был возможен упадок дисциплины) [158].

В настоящую минуту, однако, отсутствие Нелидовой и ссора с ней были для Павла тем тягостнее, что на предстоящих маневрах он надеялся доказать все превосходство своей военной системы сравнительно с прежней; с другой стороны, именно маневры заставляли Марию Феодоровну желать, чтобы в это время добрый гений Павла был возле него, тем более, что история с тревогами в Павловске не выходила у нее из головы. Поэтому на другой день после переезда Павла в Гатчину Нелидова получила от императорской четы новое приглашение, сделанное в самых ласковых и убедительных выражениях.

Граф Иван Павлович Кутайсов.

«Вы — наш добрый, наш истинный друг, — писала ей Мария Феодоровна, — и всегда им будете; любить вас для нас благо. Приезжайте к нам, заклинаю вас всеми благородными чувствами вашей души, которые, по совести, предписывают вам это сделать. Наш дорогой император искренно сожалеет о том, что огорчил вас, клянусь вам. Гатчинские удовольствия утрачивают свою цену, потому что вас тут нет. Он это чувствует и говорит, и я говорю это вместе с ним, потому что желательно это ежеминутно. Послушайтесь голоса дружбы, поверьте мне, добрый друг мой, что более продолжительное отсутствие ваше было бы действительным злом, которое вы причинили бы мне, оно было бы даже жестоким для вас, так как ваше сердце было бы в праве упрекать вас за то, что вы истинно огорчили меня. Приезжайте на свидание с друзьями, нежно любящими вас. Мы ждем вас завтра наверное. Все готово, чтобы принять вас, и вас встретят и обнимут очень, очень нежно». «Если я утратил право уговаривать вас, — прибавлял в этом письме Павел, — то я не мог бы найти лучшего ходатая, чем та, которая пишет к вам. Наше пребывание здесь началось при столь счастливых предзнаменованиях, и их нарушает лишь ваше отсутствие. Недостает лишь вас для моего счастия в этом месте, где Господ Бог дозволил мне предначертать то, что я теперь исполняю. Приезжайте, вас ждут — не нарушайте предзнаменований. Я вас жду» [159].

И Нелидова должна была приехать и присутствовать за всех парадных маневрах, которые происходили в Гатчине осенью 1797 года. Без сомнения, и Павлу, и ей живо представлялись минувшие, казавшиеся уже столь далекими дни, когда в той же Гатчине опальный великий князь производил также маневры с несколькими ничтожными батальонами. Сравнительно с настоящими то были, конечно, не маневры, а простые военные потехи: до такой степени все казалось мизерно и бесцельно. Теперь, выражаясь словами Павла, Господь Бог дозволил ему исполнить то, что он предначертал этими потехами и ради чего в первые 10 месяцев своего царствования преобразовывал екатерининскую армию ценою всевозможных усилий и жертв. «Это были первые маневры по восшествии на престол императора, — пишет участник Лубяновский. — Командовали: авангардом — наследник цесаревич, арьергардом — фельдмаршал граф Каменский; фельдмаршал князь Репнин был главнокомандующим. Не проходило дня без дождя; невзирая на то, все шло превосходно. Государь оттого был еще довольнее и веселее… За последним маневром и за приказом у развода велено собраться всем генералам и полковым командирам; адъютанты, в том числе и я, приютились за начальниками. Окруженный победоносными и побежденными вождями, император, изустно повторив все то, что отдано было в приказе, особенно всем войскам благоволение и удовольствие, потом изволил сказать (так у меня записано): «Я знал, господа, что образование войск по уставу было не всем приятно; ожидал осени, чтобы сами увидели, к чему все клонилось. Вы теперь видели плоды общих трудов в честь и славу оружия российского». Маневры закончились парадом, на котором, проходя мимо императрицы, никто не салютовал эспантоном так легко, так искусно и ловко, как император и главнокомандующий фельдмаршал, оба по званию батальонных командиров, в штиблетах [160]. Но другой современник — очевидец, Саблуков, ближе стоявший к особе императора, рисует события и с иной стороны. «В Гатчине, — говорит он, — происходили большие маневры и смотры и, пока они продолжались, большие увеселения: концерты, балы, театральные представления беспрерывно следовали одни за другими; казалось, что все удовольствия Версаля и Сан-Суси сосредоточились в Гатчине. Но, увы! эти празднества часто помрачались строгостями всякого рода, как, например, арестом офицеров или мгновенной ссылкой их в отдаленные полки. Случались также несчастья, какие бывают нередко на больших кавалерийских маневрах, и это весьма раздражало императора. Но хотя он всегда приходил в гнев от таких случаев, однако, постоянно выказывал много человеколюбия, когда кто либо был серьезно ранен» [161]. Очевидно, что Павел, верный своим убеждениям, не желал показать в себе слабость. Нелидова тщетно писала ему: «Вот, любезный друг, что вы только-что прочли, и что я нахожу, открыв книгу на удачу; это подтверждение нашего разговора: государи еще более всех прочих людей должны упражняться в терпении и умеренности. Чем выше поставлены, тем более имеем мы необходимых отношений к людям, и тем чаще приходится нам оказывать терпение и умеренность, ибо все люди несовершенны» [162]. Дело, впрочем, не ограничивалось одними увещаниями Нелидовой: споры ее с Павлом доходили иногда до крайней резкости, где она обнаруживала свой пылкий характер.