Ради жизни на земле

Кровопролитные сражения шли за Дуклинский перевал. Резко пересеченная местность, бездорожье, лесные массивы и горы мешали передвижению танковых войск, затрудняли ведение артиллерийского огня. В «пещере дракона», как называли фашисты карпатское ущелье, сосредоточились танки гитлеровцев. Не подступишься ни с земли, ни с воздуха. Только артиллерия царапает могучие скалы. Уже несколько раз вылетали бомбардировщики с целью выколупать «ежа» — и все безрезультатно. А наземное командование требовало поддержки штурмовиков с воздуха.

В составе шестерки ИЛ-2 я пошел на задание с ведущим группы Николаем Пушкиным. Темень — зеленые тела штурмовиков плыли среди клочьев шерсти мглистых облаков и, словно орлы, сорвавшиеся с пиковой тверди, стремились к желанной жертве.

Но как к ней дойти? Облака, горы, огонь… В глаза глядят три смерти. В то время всем было известно, что танк «тигр» оснащен 101-миллиметровой пушкой и стрелял на прямой наводке 2 километра. Тогда как наши 37-миллиметровые на самолете стреляли прямой наводкой 800 метров. Идти «тигру» в лоб означало погибнуть. Надо было перехитрить фашистов. Договорились при пикировании на цель создать скольжение, и тогда снаряд, обходя кабину, улетал в пространство. При переходе линии фронта ушел на свой аэродром флагман, гонимый вражеской зениткой. Моторы ревут все гуще, тягучее, сильнее. Пятерку «ильюшиных» теперь веду я. Все звуки в горах, кажется, сникли, пропали, бушует только бешеная сила двигателей. Заходим в ущелье. Небо покрылось всполохами зенитных разрывов, серыми головкам дымных одуванчиков. Но танки мы уже заметили.

— Приготовиться к атаке! — скомандовал я группе. — Вперед!

Нажимаю на кнопку бомбосбрасывателя — и черные чушки стремглав посыпались на танки, заполнив грохотом ущелье. Чтобы не врезаться в скалы, надо было бросать машины почти вертикально вниз и вверх. Тридцать минут непрерывной штурмовки, и в ущелье заполыхали черные костры. Над поверженным металлическим зверьем взвивались десятки огненных штопоров.

…На аэродроме вышли из машин шатаясь. Я подошел с докладом к майору Круглову, а тот лишь махнул рукой. Не надо, мол, докладывать. Молча обнял меня. Потом пришло поздравление от генерала П. С. Рыбалко: от души благодарим за чистую работу, а командование представило к награде — к ордену Славы I степени, которая нашла меня лишь в конце 1958 года.

Дорого нам обошлась Дукля. Многие летчики оказались на госпитальных койках, погиб любимец полка замполит майор Константинов. Зенитный снаряд попал прямо в бомбоотсек «ильюшина». Не успев покинуть самолет, Константинов врезался в гору. Я особенно переживал гибель этого человека, Человека с большой буквы, мужественного коммуниста, исключительно душевного и обаятельного, отличного пилота, который первый дал мне рекомендацию в партию.

За два дня до окончания Восточно-Карпатской операции, то есть 26 октября 1944 года, меня прямо на КП полка генерал В. Г. Рязанов поздравил с высокой правительственной наградой — присвоением звания Героя Советского Союза — и прикрепил к гимнастерке орден Ленина и Золотую Звезду. Я на всю жизнь запомнил товарищеский ужин в мою честь, на котором собрались боевые побратимы, чье крыло я ощущал всегда рядом — на Курской дуге и под Харьковом, над Днепром и в небе Корсунь-Шевченковского, в боях на Сандомирском плацдарме и здесь, над мглистыми вершинами Карпат, запомнил трогательные слова заместителя командира по политчасти полковника Е. И. Лапина, большого любителя поэзии. Свою речь он закончил так: «Иван Григорьевич Драченко правильно решил: «Что лучше с бурей силы мерять, последний миг борьбе отдать, чем выбраться на тихий берег и раны горестно считать!» Волнующие, неповторимые минуты тогда пережил я и предложил выпить за тех, кого уже с нами не было. Украдкой смахнул слезу, не стыдился ее: со слезой, говорят, из человека выходит горе.

С жешувского аэродрома мы производили учебные полеты на полигоне, «натаскивали» молодых летчиков, одновременно вели разведку, ходили на свободную «охоту».

Во время тренировочных полетов четверка «мессершмиттов» атаковала наш самолет-разведчик ПЕ-2 прямо над аэродромом. Руководитель полетов, увидев, как «мессеры» клюют беззащитную «пешку», отрадировал нашим ЯК-3, находящимся в воздухе:

— Безобразие! На наших глазах бьют «пешку», а вы прохлаждаетесь. А ну, развернитесь влево…

ЯКи моментально разогнали любителей атаковать одиночек, а одного зажали и привели на аэродром. Ас попался матерый, на вопросы отвечать не пожелал, но потом, поломавшись, дал любопытные ответы. Во-первых, гитлеровские военно-воздушные силы делают ставку на новые виды оружия: ФАУ и реактивные самолеты; во-вторых, население панически реагирует на приближение советских войск к Германии; в-третьих, летный состав поступает в части сырой…

Да, это были уже не те «бриллиантовые мальчики» Геринга, которые пели бравурные песни и расстреливали на дорогах беззащитных женщин и детей, пускали под откосы санитарные поезда, картинно несли на своих бортах удавов, львов, черных кошек, тузы и прочее.

Летчика отправили по назначению, а его пистолет «вальтер» и ручной компас командир дивизии вручил Бате, майору Девятьярову, который уезжал лечиться.

Скоро уехал и я получать новые машины для полка. По возвращении узнал страшную для меня весть: при разведке в районе Кракова погиб мой боевой друг Евгений Алехнович, наткнувшись на танковый термитный снаряд. Указом Президиума Верховного Совета СССР ему посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза.

А путь наш лежал все дальше и дальше на запад. Гитлеровские заправилы полагали, что Висла станет тем рубежом, дальше которого советские войска не смогут пройти. Вражеская система укреплений включала в себя полосы долговременных инженерных сооружений, траншей с многочисленными дотами и дзотами, минные поля, чередовавшиеся с противотанковыми рвами и надолбами.

Готовясь к прорыву мощного оборонительного пояса, советские войска произвели тщательную разведку, в которой авиация принимала самое активное участие. Разведданные батареи, доты и дзоты врага заблаговременно наносились на карты артиллеристов. Когда же 12 января 1945 года по точно разработанному графику загремели залпы прорыва, все эти огневые точки были стерты с лица земли.

Туман, низкая облачность и снегопад крепко приковали авиацию к земле. Отдельные экипажи все же отважно бросали свои машины в эту слепящую мглу.

Постепенно погода начала улучшаться. Теперь советские летчики стали действовать группами, поддерживая вырвавшиеся вперед танковые части. Штурмовики, истребители и бомбардировщики налетали на отходящие колонны немцев, наносили бомбовые удары, расстреливали из пулеметов.

Перелетели всем хозяйством на аэродром под Ченстоховом. Командир эскадрильи Николай Евсюков, рассматривая новое расположение полка, устремил взгляд в небо. Самолетов в воздухе не было.

Что же его заинтересовало?

Спросили.

— Костел вот, думаю, нам пригодится. Шпиль высоченный, прямо тебе приводная станция с крестом.

Вдруг нашу мирную беседу всколыхнула команда: «В ружье!»

Что за шутки? Однако прибежавший с командного пункта капитан Евсюков в догадку внес ясность: фашисты лезут на аэродром. Не по воздуху, а по земле. Моментально развернули «ильюшины» хвостом к лесу, стрелки заняли места в кабинах. Уже завязалась перестрелка. Несколько машин успели подняться в воздух и начали поливать фашистов, решивших «одолжить» у нас горючее для техники, пушечно-пулеметным огнем. По всей вероятности, нам бы пришлось туго, если бы не подоспели советские «тридцатьчетверки». Общими усилиями мы смяли и разогнали незваных гостей. В стычке принимал участие и замполит полка Е. И. Лапин.

— Хотя и в обороне оказался, — весело говорил потом полковник, — но все же двух мерзавцев пленил. Один — молодой-зеленый, все плачет и показывает фотографию «муттер», «швестер». Думал, мы его пустим в расход. А другой орет во все горло: «Хайль Гитлер!» Покричал и перестал.