Два побега<br />(Из воспоминаний анархиста 1906-9 гг.)

1906 год был временем свирепой расправы царского самодержавия с революционным рабочим классом. Одураченные в октябре 1905 года царским манифестом, рабочие сложили свое оружие, прекратив всероссийскую железно-дорожную забастовку без каких бы то ни было реальных гарантий. Психологически разоруженные, а потому и разрозненные, они в декабре месяце того же года, при попытке вооруженных восстаний, были легко разбиты оправившимся самодержавием. Последнее успело стянуть верные войска в наиболее опасные районы и охватить мертвой петлей бунтующий рабочий класс. Военно-полевые суды работали во всю. В нашем Екатеринославе они особенно усердствовали. Не было дня, чтобы по их приговору не казнили группу рабочих в три, пять или десять человек. Казнили преимущественно анархистов. И надо отдать последним должное, — они не оставались у правительства в долгу. Не было также дня, чтобы от их руки не падал тот или иной агент правительства. В Кайдаках, на Чечеловке и особенно у нас на Амуре полиция была буквально разгромлена оружием анархистов. На Амуре полиция менялась неоднократно, но всякий раз, когда на место убитых околодочных и городовых из Екатеринослава присылали новых — последние на второй или третий день оказывались уже убитыми. Был момент, когда полицейские отказывались идти служить на Амур. Июль, август и сентябрь месяцы революционный Амур жил совсем без властей. На полотне железной дороги близ Днепра каждый вечер собирались рабочие массовки, где свободно лилось революционное слово анархистов и других партий. Это был поистине редкостный период безвластия, период полной свободы, о котором многие и многие амурские рабочие не без волнения вспоминают и по сей день.

Но в сентябре — октябре на Амур было поведено усиленное наступление властей. Был поставлен отряд стражников в 100 человек и введен сильный наряд полиции. Губернские власти отдали приказ — «вывести анархистов на Амуре». Начались сплошные облавы, аресты и убийства среди дня мало-мальски подозрительных рабочих. Многие анархисты были схвачены или убиты при отстреле. В это время был убит замечательный наш товарищ — Фишель Штейнберг (Самуил), 13-ти летний белостоцкий рабочий, который за несколько дней перед этим выступал на рабочих массовках, гипнотизируя массу своей искренней и необыкновенно проникновенной речью. А еще раньше этого был убит (застрелился при облаве) Павел Гольман, на похороны которого собрался весь рабочий Екатеринослав.

Карательной экспедицией руководил помощник пристава Яков Кривоноженко. До 1900 года он учился в Екатеринославской семинарии, но за пьянство был исключен и несколько лет после этого находился в среде амурских босяков. В годы революции поступил на службу в полицию, быстро выдвинулся пониманием дела, а, главное, — своим преследованием революционных рабочих. Ему-то и был дан амурский район для «наведения порядка». Имея в своем распоряжении сотню стражников и многочисленную полицию, он дни и ночи занимался арестами или убийствами рабочих и, действительно, в полтора-два месяца достиг больших результатов. Десятки рабочих им были убиты на местах, а еще более отдано в распоряжение военно-полевых палачей. Сам он, вечно окруженный сворой полицейских и стражников, одетый в панцырь, оставался недосягаемым для анархистских пуль. Он прекрасно сознавал, что анархисты его ловят и потому взял себе за правило расстреливать на расстоянии, даже без предупреждения, каждого, кто ему покажется подозрительным. Раза два на него производили покушения, но оба раза покушавшиеся были убиты.

В конце концов Кривоноженко сделался полным хозяином Амура. Ему стало уже мало охоты на рабочих. Каждодневно он со своей сворой появлялся на базаре, грабил, сколько ему хотелось, деревенских торговок, наводил нагайками порядок и непременно тащил кого-либо с базара в участок, где обыкновенно побоями отнимал жизнь у приводимых. Подобное же царство полицейского террора установилось в самом Екатеринославе и во всех его окрестностях.

Все это нами остро переживалось. Я, Бабешко и еще несколько товарищей неоднократно обсуждали вопрос, как быть? В первую очередь, хотелось нанести удар новоявленному диктатору, — Кривоноженко, так, чтобы после другим не было повадно идти по его стопам.

Еще раньше нами был намечен ряд необходимых террористических актов, в числе коих стояло «снятие» начальника главных железно-дорожных мастерских г. Александровска Василенко. Это то лицо, которое в дни декабрьского вооруженного восстания в Александровске, помогало властям подавлять восстание. После, на его показаниях была построена существенная часть обвинительного акта. Десятки Александровских рабочих, были тогда либо казнены, либо сосланы в каторжные работы. Как ненавистник и угнетатель рабочих, Василенко проявил себя еще до революции, был дважды вывезен рабочими на тачке и избит. Бабешко лично на себе испытал гнусные отношения этого человека к рабочим и после его роли в подавлении восстания решил отлить ему рабочие слезы. Он поджидал лишь удобного для этого случая. В Екатеринославской группе а.-к. также давно стоял вопрос о снятии Василенко. Но пока от этого акта, так же, как и от многих других, намечавшихся ранее, приходилось отказаться. В первую очередь необходимо было расправиться с Кривоноженко, который у нас на глазах душил всех революционных рабочих.

В организации покушения на Кривоноженко приняли участие трое — я, Бабешко и Николай — токарь с завода Шодуара. После к этому делу была привлечена еще 18-ти летняя работница анархистка — Феня из Екатеринослава. Косвенную, но значительную помощь оказал нам при этом мастер нашего механического цеха Василий Густавович Бек. Инженер-механик по профессии, Бек был известен в группе екатеринославских заводов, как прекрасный специалист, как инженер с золотыми руками, могущий справиться с большим и сложным делом. Его высоко ценили как инженера, многие заводы желали иметь его у себя. Но постепенно выяснялось, что Бек имеет слишком тесные и хорошие отношения с рабочими, даже конспирирует с ними, и это обстоятельство побуждало администрацию каждого завода настораживаться в отношении его, держать его на втором месте, а иногда и вовсе рассчитывать.

И в самом деле, Бек был не только инженером, вступившим в хорошие отношения с рабочими, он был еще политическим борцом, при том довольно левым, участником партии «Народная Воля». После разгрома этой партии он до последних дней сохранял верность ее заветам. Новые партии его не удовлетворяли. Социалистов — революционеров он находил односторонне политическими, порвавшими с социальными идеалами и социальными лозунгами «Народной Воли»; большевиков он считал находившимися в переходном состоянии; они, по его мнению, должны были либо слиться с меньшевиками либо склониться к социальной революции. Он был сторонником последней, и помню, от]езжавшего на партийный съезд делегата — большевика он инструктировал в смысле необходимости признания съездом актов политического и экономического террора, которые, по его, должны были явиться ответом на правительственную реакцию. Ко многим идеям анархизма Бек относился с глубокой симпатией, но организационное неустройство самих анархистов вызывало в нем пессимизм относительно успеха нашего движения в большом масштабе. Когда я говорил ему, что мы только выступаем на арену социально- политической борьбы и что через год-два непременно сорганизуем свои силы, он воодушевлялся и искренно желал нам успеха в этом. Революционную борьбу рабочих он всячески поддерживал и всякому акту против правительства искренно был рад.

Нашу анархическую группу на заводе он хорошо знал и всегда одобрительно кивал, когда замечал нас конспирирующими у станков. Знал он, что у нас стоит на очереди «снятие» Кривоноженко, обсуждал разные способы этого дела. И когда выяснилось, что нам нужны бомбы, для которых необходимо выточить специальные оболочки, он выписал из магазина завода необходимые медные трубы, распорядился так, чтобы в эту ночь в механическом цехе не было никого, кроме нашего токаря Николая. Николай выточил две медные оболочки с прочными нарезными крышками, имевшие необходимые отверстия для бикфордова шнура. Будучи начинены динамитом, они вместе весили 33 фунта.