Юность, опаленная войной

Деньги, предназначенные на второй завтрак, мы расходуем теперь на десятигрошовые марки Фонда национальной обороны, которыми обклеиваем силуэт катера. Дирекция школы организует соревнование между классами - кто первым залепит свой катер.

Первое место занимают ученики 7 "А" класса. Но и другие не отстают: все охотно отдают накопленные медяки, хотя с витрин магазинов манят различные лакомства, а в кондитерской Ковальского и Ройтера продается прекрасное мороженое всего лишь за пять грошей...

Война

Наступил 1939 год. О войне говорят все громче. Взносы в ФИО не пропали даром. В одно из воскресений апреля на городской площади, около кинотеатра, выстроились шеренги подхорунжих ШПРА. Перед нами и делегацией 23-го пехотного полка поставили столы, на них - восемнадцать противогазов, три сабли и два станковых пулемета. Вдоль столов в почетном карауле стоят ученики представители школ. Невдалеке капеллан гарнизонного костела отправляет торжественное богослужение у алтаря. На стульях сидят хозяева города и повята. С плакатов, развешанных в большом количестве, на нас смотрит лицо верховного главнокомандующего. "Сильные! Сплоченные! Готовые!" - кричит надпись.

Ксендз освящает выложенное снаряжение, и начинается церемония вручения оружия. Твердым, ровным шагом, звеня шпорами, подходят подхорунжие. Целуют клинки сабель, которые вручает им староста. Они получают также противогазы в брезентовых сумках. Представители 23-го пехотного полка устанавливают пулеметы на тачанках, и начинается парад. В классе мы опять обклеиваем катер марками...

После объявления о мобилизации 27-й артиллерийский и 23-й пехотный полки выезжают в течение нескольких дней железнодорожным транспортом куда-то в район Тухоли. Говорят уже только о войне, а доморощенные политики делают скоропалительные прогнозы. После заключения с Англией и Францией пакта о взаимопомощи большинство считает, что Гитлер не начнет войны. Люди очень верят в гарантии Запада. Несмотря на это, перед магазинами выстраиваются очереди за товарами первой необходимости. Каждая семья делает запасы на случай войны. В писчебумажных магазинах скупают никогда до этого не пользовавшуюся особым спросом бумагу для затемнения окон - вначале черную, а позднее и синюю.

Вечером город выглядит как вымерший - нигде нет света. Наибольшее волнение можно заметить среди дачников - не знают, что им делать. На тротуарах появляются написанные большими красными буквами лозунги: "Повторим Грюнвальд!", "Дойдем до Берлина!".

В один из августовских дней отец приходит домой в военном мундире и прямо с порога кричит:

- Хеля, дети, быстрее! Я должен с вами попрощаться! Еду!

Начинается плач:

- А что с нами, Броню? Как же мы без тебя? Что я, бедная, буду делать, когда сюда придут немцы?

Отец не обращает внимания на жалобы мамы. Вручая ей десяток злотых, он спокойным голосом говорит:

- Это на черный день. Немцев не бойся, они никогда сюда не придут. Если только Гитлер начнет, мы через пару дней будем в Берлине.

Мы, трое детей, молчим. Младшие держатся за материнскую юбку. Мы еще не понимаем, что несет с собою война, этим и объясняется, пожалуй, наше безразличие.

Отец прощается с каждым в отдельности. Мою правую руку он удерживает в своей натруженной ладони дольше всего.

- Помни, сынок,- говорит он,- ты самый старший мужчина в семье. Помогай маме. Я напишу вам. А с войны привезу тебе велосипед, о котором ты мечтаешь.

Приходят соседи, прощаются с отцом и желают ему скорейшего возвращения с победой. Особенно горячо прощается с отцом его коллега Даньчук: они долгое время работали вместе на почте. Он показывает на диплом, который отец получил за второе место в первенстве страны по стрельбе среди работников почт и телеграфов в 1935 году.; и говорит:

- Бронек, не опозорь нас на фронте. Покажи Гитлеру, как надо стрелять, и возвращайся целым и невредимым, с орденом на груди.

Мы провожаем отца до калитки. Вскоре его силуэт исчезает за поворотом дороги. Мы возвращаемся домой. В квартире неестественно тихо и пусто.

В последние дни августа стоит необычайно жаркая погода. Небо залито ослепительным солнцем, а земля сухая как камень, в реке показывается дно. Писем от отца все еще нет.

31 августа выезжают последние дачники. Сотрудники гражданской службы порядка получают противогазы и надевают желтые повязки. И наконец наступает последняя мирная ночь.

Утром нас будит резкий стук в оконную раму. Мать подходит к окну, а в комнату уже врывается женский голос:

- Сегодня на нас напали немцы! Вставайте, началась война!

Мы вскакиваем с постелей.

- Что там с нашим отцом? - вздыхает мать.- Где он теперь, бедняга, и что делает? А может, уже погиб? - Она расплакалась при одной мысли об этом.

Мы выходим во двор. Соседи стоят группками и оживленно беседуют.

- Надо копать противовоздушную щель,- убеждает кого-то старший сержант государственной полиции Маевский.

Землемер Бартковский обозначает в саду место для щели, и под его руководством мы начинаем долбить засохшую землю. Ее с трудом удается взрыхлить заступом и мотыгой. Каждого возвращающегося из города мы спрашиваем:

- Какие новости с фронта? Далеко ли наши продвинулись вперед?

Ничего конкретного не известно. У соседей Дрогонов после полудня появляются первые беженцы из Варшавы. Они приехали на такси и рассказывают о страшных бомбардировках городов и окрестных деревень.

Люди работают лихорадочно. Первый отрезок щели готов уже к вечеру. Опускается ночь, но мать долго не ложится - она молится за здоровье отца.

Наступившее утро как две капли воды похоже на предыдущее. Жара все еще не спадает. Около полудня впервые завыли сирены. Мы бежим в укрытие. Высоко в небе появляется самолет. Не снижаясь, он летит в направлении Луцка. Звучит отбой - и мы энергично копаем следующий участок траншеи.

По городу ходят слухи, что сбито много вражеских самолетов. Радио сообщает о мужественной обороне Вестерплатте. Здесь, на Волыни, мы еще не знаем, что проигрываем войну, мы еще верим, что "не отдадим ни пяди". А уже 3 сентября на город падают бомбы. Есть и первые жертвы этого налета, а среди них - брат моего отца. С этого дня самолеты с черными крестами на крыльях ежедневно безнаказанно бомбят город. На жителей нападает страх. Беженцев все больше, они располагаются биваком на полях и огородах.

4 сентября мы узнаем, что 23-й пехотный полк, который входит в состав 27-й пехотной дивизии, разбит в районе Тухоли. Люди очень взволнованны. Вскоре капитулирует и Вестерплатте. В город прибывает верховный главнокомандующий и останавливается на улице Кафедральной.

Прошла первая декада сентября. С запада ночью доносится грохот орудий. От отца все еще нет никаких известий. В саду, над рекой Лугой, солдаты начинают рыть окопы. Они минируют близлежащий мост на улице Павловского и вместе с населением города возводят баррикады. Город приобретает вид крепости. У соседей размещается штаб части, занимающей оборону вдоль реки.

Мы с братом помогаем солдатам маскировать огневые позиции. Поручник Гура, командир роты станковых пулеметов, дарит нам на память саперную лопатку и походную флягу. Домой мы приходим только спать. Гостеприимные пулеметчики принимают нас на довольствие. Нам очень нравятся солдатский гороховый суп и гуляш. Мы уже знаем, что представляет собой пулемет, и даже помогаем набивать ленты патронами.

Середина сентября. Артиллерийская канонада слышится уже совсем близко, за рекой. Среди солдат начинается волнение. На город падают первые немецкие снаряды. Огрызаются пулеметы нашей обороны. Зычно разрываются орудийные снаряды. Земля дрожит. В воздухе стоит запах пороховых газов.

Мы прячемся в укрытии. Женщины поют псалмы. Я сижу с Вальдеком Маевским около входа и вижу, как под яблоней бьет длинными очередями пулемет. Санитары проносят мимо солдата с перебитой ногой. Наше убежище наполняется грохотом и дымом. Кто-то в глубине громко и истерично кричит: