Звезды на крыльях (сборник)

Трамваи уже давно не ходили. На улицах полное запустение. Один только раз из-за угла выскочил грузовик, набитый до отказа вооруженными солдатами, и с грохотом пронесся, обдав всех грязью. Откуда-то издалека послышалась ружейная стрельба, она все приближалась, и вдруг совсем близко раздался резкий выстрел, перекрывший все остальные. И снова тишина, но тишина особая - чуткая, настороженная.

Отряд пересек Невский. У ворот одного из домов, выставив дозорного, сделали привал; прикрывшись полами шинелей, закурили. Но не прошло и двух минут, как дозорный возвратился и шепотом передал, что в ста шагах слышны чьи-то голоса. Отряд снялся и осторожно стал пробираться вперед.

Так шли несколько минут. Кругом - ни души.

Мы было усомнились в правдивости слов дозорного, как вдруг, точно хлыстом рассекая тишину, с правой стороны [7] прогремел выстрел, за ним второй, третий. Началась частая стрельба из винтовок. На выстрелы решили не отвечать, а поскорее проскользнуть вперед. Ползком добрались до перекрестка и свернули в переулок. Неожиданно раздался окрик:

- Кто идет?

В эту минуту каждый, очевидно, подумал: «Напоролись на юнкеров!…»

Старший, шедший во главе нашего отряда, ответил:

- Солдаты запасного батальона, а вы кто?

- Мы - первого пулеметного. Какого черта стреляете да шум заводите?

У нас отлегло от сердца: свои…

Их было четверо - посланных из Смольного в патруль. Мы объяснили, в чем дело и кто стрелял. Неприятель, по общему мнению, имел не более пятидесяти человек без пулеметов.

- Это офицерье и прочая дрянь, они нам покоя не дадут. Ребята, давай их выбьем, - предложил командир.

Было решено с боем очистить улицу.

- Рассыпься в цепь, ложись! - раздалась команда, и с нашей стороны грянули выстрелы из десяти винтовок. Перестрелка завязалась не на шутку. Сделав перебежку, мы залегли, чтобы выждать удобный момент для атаки. Снова перебежка и снова залп. Кто-то застонал.

- В штыки их! Ура!

С винтовками наперевес мы бросились вперед. Неприятель обратился в бегство. Отряд вернулся на прежнее место, а к нему уже спешила на помощь привлеченная стрельбой группа вооруженных рабочих.

Еще звучали выстрелы на улицах, еще ухали пушки у Пулкова и Красной Горки, но всем стало ясно: революция победила…

Победа Октября окончательно подорвала влияние офицерства. Офицеры группами покидали отряды по причинам выдуманным и просто без причин, охваченные паникой, сознавая наступление своего краха. В отрядах оставались, как правило, только летчики-солдаты, мотористы, шоферы, кузнецы. Это были в основном рабочие и крестьяне, без колебаний перешедшие на сторону Советской власти. [8]

Безусловно, и среди офицеров были честные люди, которые с самого начала революции были с народом и приложили немало сил к созданию советской авиации. Но таких людей было мало. Поэтому ответственность за сохранение и спасение техники легла всецело на солдат и солдатские комитеты. Вот что рассказывали члены комитета одного из отрядов, находившегося под Ревелем, товарищи Тимошек, Абузин, Моткевич, Кузьмин.

«Части отступали под натиском превосходящих сил немцев. Офицеры дезертировали. Командиром нашего воздушного отряда был летчик Железнов, бесхарактерный, беспринципный человек, пьяница и картежник. Ему было совсем безразлично, какая участь постигнет нашу технику. Комитет решил самостоятельно добиваться транспорта, чтобы спасти авиационное имущество для молодой Советской республики. Приложили немало усилий, прежде чем достали вагоны. Но в последний момент выяснилось, что немцы перерезали железную дорогу Ревель - Петроград. Путь был закрыт. Тогда решили обратиться в матросский комитет Ревельской эскадры. Получив судно, отряд погрузил технику и отправил ее под прикрытием военных кораблей в Петроград».

Так, в самый разгар борьбы военно-революционные комитеты воинских частей брали в свои руки руководство, выбирали комиссаров. Быстро вырабатывались инструкции и энергично проводились в жизнь.

Утром 26 октября в Офицерскую воздухоплавательную школу из Смольного прибыл представитель Военно-революционного комитета летчик А. В. Можаев. Среднего роста, с открытым волевым лицом, он, как свежий порыв ветра, всколыхнул нашу жизнь. Можаев сделал доклад о политическом положении, призвал стойко поддерживать рабоче-крестьянскую власть, предложил выбрать комиссара и выслать в Смольный представителей от солдат.

Комиссар первых дней революции - это не только самый близкий товарищ солдат, с которыми он спал на одних нарах, ел из одного котелка, вместе мерз в окопах. Комиссар - это прежде всего наиболее уважаемый и авторитетный человек в воинской части. Через него солдаты узнавали правду о Советской России, о большевистской партии, возглавлявшей революцию, о своем доме. [9]

Именно об этом говорил Владимир Ильич Ленин в одном из своих выступлений в начале ноября 1917 года в Смольном, где посчастливилось быть и мне. Владимир Ильич называл комиссаров единственными и самыми доверенными лицами Советской власти на местах. Быть избранным комиссаром в армии считалось большой честью. 28 октября этой чести были удостоены на Комендантском аэродроме летчик Андреев, в Школе воздушного боя - Онуфриев, в Офицерской воздухоплавательной школе - я.

Выборы комиссаров проходили так. Личный состав собрался в зале. Принесли две урны для голосования. Солдатам роздали бюллетени, в которые были занесены фамилии выдвинутых общим собранием кандидатов. Солдаты сами должны были решить, кому они доверяют власть. Кандидат, получивший большинство голосов, считался выбранным в комиссары.

Офицерская воздухоплавательная школа стала удобной и тихой пристанью для сотен офицеров, искавших передышки от войны; и хотя обучение длилось там всего несколько месяцев, многие оставались на повторный курс, а то и вообще переходили в постоянный состав. Слушатели школы - молодые офицеры (от прапорщиков до капитанов), в основном люди со связями и протекцией, не особенно утруждали себя посещением лекций.

Вот с такой бесшабашной и своевольной массой мне как военному комиссару и пришлось столкнуться. Конфликтов было немало. Во многих случаях приходилось прибегать к изданию воззваний, приказов и даже к арестам.

Придя однажды в клуб, я застал собрание офицеров переменного состава: обсуждался вопрос о снятии погон и сдаче оружия. Возбужденная толпа в добрую сотню человек мгновенно окружила меня тесным кольцом. Искаженные злобой лица не предвещали ничего хорошего.

- Объясните, в чем дело? - спрашиваю я по возможности спокойно. - Изложите свои претензии!

- Какое вы имеете право отнимать у нас оружие? Это возмутительно. Мы офицеры и будем носить погоны, - раздавалось со всех сторон.

- Не шумите, иначе вы меня не услышите, - начал я и повторил приказ Советского правительства, советуя подчиниться ему. [11]

Толпа наседала. Пришлось предупредить, что тот, кто не исполнит приказа, будет привлечен к ответственности. Возбуждение не утихало. Солдаты, узнавшие о положении комиссара, прибежали на выручку. Наиболее контрреволюционно настроенные офицеры в школу больше не явились, и через несколько месяцев они уже сражались в рядах белой армии. В школе были и офицеры, признавшие революцию. Например, офицер Троицкий сплотил вокруг себя группу слушателей, много работал над реорганизацией школы и составлением новых учебных программ.

28 октября в семь часов вечера комиссаров и представителей комитетов авиации и воздухоплавания вызвали на совещание в Смольный.

Потоки вооруженных рабочих и солдат торопливо текли по скользким тротуарам вдоль мостовых. Прыгая по ухабам, пронизывая тьму желтыми лучами и обгоняя друг друга, мчались автомобили. У входа в Смольный - вооруженная охрана.

На третьем этаже в большой полуосвещенной комнате собрались комиссары и представители авиации Петроградского гарнизона, Ораниенбаума, Гатчины и других пригородов. На этом историческом собрании председательствовал уполномоченный Военно-революционного комитета А. В. Можаев. Решались вопросы государственной важности, а среди собравшихся не было ни одного представителя от Авиасовета, избранного на Первом Всероссийском авиационном съезде. Оказывается, в это время Авиасовет проявил полную растерянность и несостоятельность. В самый ответственный момент Авиасовет заседал и спорил о том, какую власть признать. Руководство авиацией в стране взяла в свои руки группа авиационных комиссаров, созданная здесь же, на совещании, и названная Бюро комиссаров авиации и воздухоплавания при Военно-революционном комитете.