Избранные письма разных лет

9.

12/ VII1-52

Mes chers amis Анна Семеновна и г. Гингер Александр!

Как Вы живете? Что делаете и как вообще все? Вспоминаю Вас часто, а вот написать все не мог собраться.

Здесь жарко, у Вас на нюдистском острове, верно, лучше. К тому же сильно пострадал от рулетки (ceci est entre nous, пожалуйста!). Напишите о себе. Буду очень рад. Я в Париже надеюсь быть через месяц.

Ваш Г. Адамович

10.

9/Х-52

Cher ami Александр Самсонович!

Честное слово, собираюсь писать Вам каждый день, чувства к Вам питаю самые матернии, а собраться все не могу. Вы мне звонили в утро моего отъезда, хотели что–то сообщить, но я впопыхах не успел позвонить к Вам. Простите. Как Вы живете, какие новости, поэтические и вообще? Кто с кем поссорился? Как здоровье Анны Семеновны, которое меня беспокоит. Когда я был у Вас, А. С. была совсем как тень, перышко или воздух, а Вы, недостойный муж, не обращаете внимания.

Вернулась ли наша «старуха», как Вы непочтительно ее называете? Я к богатым людям питаю уважение и никогда бы себе этого не позволил.

Вообще как и что?

Здесь холод и все прочее. Читаю «Записки охотника» и объясняю значение Кантемира для русской общественности. Vous voyez са de coin.

До свидания. Буду ждать письмеца. Кланяйтесь очень Анне Семеновне.

Ваш Адамович

11.

2 мая 1953, Manchester

Дорогие Анна Семеновна и Александр Самсонович!

Пишу Вам обоим вместе, как французские консьержки пишут поздравления – m-ret m-me Duport. А пишу без особого дела, но потому, что Вы меня подозреваете в безразличии к друзьям и даже простой невежливости. Впрочем, дело есть, хотя и безнадежное, к monsieur, а не к madame: послушайте человека старого и опытного, не лежите часами на солнце! Раиса Григорьевна сообщила мне, что Вы опять за это принялись, и я нисколько не удивлюсь, если после такого сеанса Вы бросите ей карты в лицо или назовете ее одним из тех милых слов, которые Вы произносите, когда она идет на кухню заварить чай. Правда, это очень вредно, и может плохо кончиться! Я в медицине толк знаю, а в солнце

есть стороны коварные, которые и вступают в силу, как только оно видит, что можно воспользоваться человеческой доверчивостью. На солнце безопасно двигаться, но всегда опасно оставаться неподвижным

Вот, все равно Вы меня не послушаетесь, и пишу я это все «так», чтобы отвести душу. А как здоровье Анны Семеновны и как вообще все? Я не знаю, когда попаду в Париж. Хотел бы недели через три, но, кажется, надо остаться на экзамены и спрашивать, кто написал «Евг. Онегина», а кто «Горе от ума», и тогда я вернусь не раньше как недель через пять. А Вы к тому времени, наверно, переедете на свой остров, Вашего общества! Послали ли Вы что-нибудь в «Опыты»? Они жаждут утонченной парижской литературы, чтобы показать местным остолопам, как пишут люди высшего круга. Кстати, я получил от Кантора «пук» стихов и читал, право, не без удовольствия и удивления, хотя едва ли Вам (обоим) эти стихи понравятся. Там мало словесных качеств, но есть качества личные, психологические, с какой-то сверх-анненской темой пребывания en marges de la vie. И замечательно (для Фрейда), что он пишет почти исключительно хореем, который ему идет как корове седло. В общем, уверяю Вас, что это лучше многих наших мэтров (исключая, конечно, игрушки) и, как выражался Оцуп, «есть что-то острое». На меня Манчестер хорошо действует: здесь я интересуюсь литературой, а в Париже — покером. До свидания, mes chers amis, и, надеюсь, скорого. Если все же до свидания напишите, буду очень рад, а если нет, то, не в пример Вам, злобы не затаю.

Ваш Г. Адамович

12.

6/ V-53, Manchester

Cher ami Александр Самсонович!

Спасибо за обстоятельное и красноречивое письмо, огорчившее меня только приписки столь же обстоятельной от Анны Семеновны, впрочем, по уважительной весьма причине «словесного запора».

От Маковского я получил третьего дня Ваш сонет и тут же вернул его ему с резолюцией. Смысл ее был в том, что 1) матернее – русское слово, у Даля подтвержденное пословицей о «матернем сердце», 2) мечт – по Ушакову, неупотребительно, но мнение Ушакова произвольно и никаких незыблемых законов на этот счет нет и быть не может. Я указал Маковскому на «мачт» и «почт», но жалею об этом. Он может возразить, что мачта и почта сохраняют в именит. падеже множеств. числа ударение на первом слоге, вследствие чего «мачт» и «почт» — меньше режет слух. Но «черта» например, множ. число: черты, черт…Почему же возражать против мечт? Я лично не употребил бы этого слова, но не вижу возражений. Главное же, и это я написал Маковскому, все это вопросы стиля, а стиль Вашего сонета требует таких изысков и вольностей. Стиль выдержан, а грамматика тут ни при чем.

Каюсь, я не заметил «предвкушеньем», приняв его за «предвкушеньям» — дат. пад.

числа. Тут, пожалуй, Маковский прав, и Ваша ссылка (в письме), что если можно быть обрадованным чем-либо, то можно и радоваться чем-либо, меня не убедила. Обрадован — пассивная, страдательная форма, где подразумевается то, что вызвало радость (лицо, поступок, известие и. д.), откуда творительный падеж, чем, кем это сделано? Рад — форма иная, где радость есть мое, мной достигнутое или найденное состояние, без указания, что кто-то или что-то меня в него ввергли. Впрочем, je, n'insiste pas, и хотя грамматика против Вас, но грамматика — особенно русская— требует форточки, откуда шел бы свежий воздух. Во всяком случае, я Маковскому о предвкушенье не упоминал. Все дело в том, что есть поэты, которые считает, что их дело — слова (votre cas), и другие, считающие, что их дело — чувства, мысли, описания (он). Я лично хотел бы сесть посреди этих двух стульев, но Ваша позиция — законна, и в иных видах под­тверждается людьми вроде Пастернака. A propos, к какому типу относятся обещанные «Берега»? Не капризничайте, что без означенного «Сонета» сборник Вам не нужен и не желателен. Вы правы упорствовать, он не прав — и не квалифицирован — возражать, но, если бы действительно надо было обойтись без сонета, все же сборник стоит такой жертвы. Вы украшение нашей поэзии, и Ваш сборник будет ее торжеством и праздником. Не стоит из-за пустяков упускать случая его выпустить, как граф Шамбор с флагом. Не слушаетесь насчет солнца, внемлите хоть в этом. Сонет очень мил, но не такой уж бессмертный шедевр, чтобы из-за него умирать.

Г. А.

13.

3/Х-53, Manchester

Дорогая Анна Семеновна!

Должен был Вам позвонить накануне отъезда, но в хлопотах, да и в трудах по сочинению разных бумаг для m-me Frauin не успел. Простите. Надеюсь, Вы не усо­мнитесь, что желание было, а исполнить его сил или времени не хватило.

Прибыл в Манчестер — и готовлюсь к долгой, темной зиме. Скучно. Но на скуку жаловаться грешно, когда бывают в жизни вещи худшие. Буду очень рад, если напишете. До свидания. Шлю самый дружеский и сердечный привет.

Г. А.

А дальнейшее относится к стихам дорогого «Сашуни».

«Тибетская песня» восхитительно-гингеровски своеобразна. Но мне не нравится рифма: «нетенистой — каменистой». При всяческой изощренности Вашего жанра c'est un peu facile, т. е., собственно, дело в «нетенистой», которая как-то выпирается (а вот та же facilite «жившим и положившим» ничего, вполне приемлема, по-моему). Затем, почему «песня» в названии? Или это надо именно наоборот понимать? Тут скорей заклинания, гимн, на крайность «дума», но ничего песенного.

«Газелла» — тоже очень хороша. Но (простите за еще «но»), по-моему, предпоследняя строфа сильнее последней, и было бы неплохо на ней кончить. (Впрочем, Маллармэ считал, что именно предпоследняя строка (правда, строка, а не строфа) должна быть самой сильной и как бы отбрасывать тень на последнюю, что я знаю со слов Гумилева, но никогда не мог найти у Маллармэ ничего об этом. М. б., это в чьих-нибудь рассказах о его mardis de la rue de Rome?). Мне очень нравятся полуповторения: не понимает ничего и дальше – не вспоминает ничего. И форма газеллы очень тут подходит, будто писал эти стихи какой-то бессмертный Саади или Гафиз в раздумии о бессмыслице жизни, что-то очень персидское и хризантемное. А не лучше вместо «ах!» сказать просто «но» – в особенности если этим и кончить? «Ах» очень уж стилизовано, вроде Кузмина, а «но» — как приговор, точка и конец.