На службе народу

Тяжелейшие природные условия театра на наших северных направлениях предъявляли во время войны к действующим здесь войскам целый ряд дополнительных, необычных и крайне сложных требований.

Используя боевой опыт других фронтов в проведении наступательных и оборонительных операций в условиях зимы и лета, командование и штабы наших северных направлений в годы войны обязаны были вносить в построение разрабатываемых ими операций, в организацию боевых, действий войск и даже в структуру, вооружение и оснащение их прежде всего все то, что наиболее соответствовало специфическим условиям этого сложного театра. А это в свою очередь неизбежно требовало от командования и штабов всех степеней этих направлений, более чем где-либо, широкой и гибкой изобретательности, творческой инициативы, большой самостоятельности, быстрых, до дерзости смелых, порой сугубо оригинальных и во всяком случае не шаблонных решений, а отсюда, конечно, и повышенной ответственности.

Несмотря на всю сложность условий театра военных действий, на наличие труднопроходимых лесов и болот, множества рек и озер, на холмистую и каменистую почву, на крайне суровый и резко изменчивый климат, на местность, исключавшую, как правило, применение крупных танковых и механизированных соединений, на отсутствие путей сообщения и на неприступные, казалось бы, оборонительные сооружения врага, советские войска общими усилиями преодолели все эти трудности и с честью выполнили свой священный долг перед Родиной. Советские Вооруженные Силы вновь показали свою способность громить врага в любых условиях местности, погоды и в любое время.

Обо всем этом и рассказывает автор в своем поучительном труде.

Вспоминая эти трудные победы, нельзя не говорить и о той огромной роли,, которую пришлось выполнить командующему войсками северных направлений Маршалу Советского Союза Кириллу Афанасьевичу Мерецкову. Наше советское спасибо ему за все содеянное им в интересах наших славных Вооруженных Сил, в интересах одержанной советским народом победы. Сердечное спасибо ему за хорошую книгу.

А. М. ВАСИЛЕВСКИЙ,

Маршал Советского Союза

НА ПОРОГЕ ДВУХ ЭПОХ

Начало пути

Под заводскими крышами. - Хаваевы, Бордорф Леман и другие. - Вечерние классы. - Товарищ Миков. - Лев Яковлевич Карпов. - Судогодская быль. - Новое производство. - Люди и встречи.

Великий Октябрь... У людей моего поколения, у тех, кто устанавливал Советскую власть в нашей стране, эти слова всегда вызывают гордость и волнение. Объясняется это очень просто. Ведь для каждого из нас октябрь 1917 года неразрывно связан с незабываемым этапом собственной жизни, и даже простое упоминание о нем влечет за собой вереницу воспоминаний.

А вспоминая, вторично переживаешь пройденное, перед тобой бегут знакомые лица, снова совершаются уже давно совершившиеся события, и ты как бы заново окунаешься в водоворот тех ярких дней.

По профессии я - военный. Вот уже свыше 50 лет служу в Советских Вооруженных Силах, а начало этой службе положил 1917 год. Более полувека являюсь членом Коммунистической партии Советского Союза, а вступил в партию тоже в 1917-м. Можно без всякого преувеличения сказать, что наряду с миллионами других людей я обрел в незабываемом 1917 году новую жизнь.

Сын крестьянина-бедняка из деревни Назарьево Зарайского уезда Рязанской губернии (сейчас Зарайский район Московской области), потом рабочий-слесарь в Москве и Судогде, мог ли я помышлять о том, чтобы стать генералом или маршалом? В царской России мне была уготована одна судьба - всю жизнь трудиться на хозяев. Перелом оказался резким. Прошлое рухнуло навсегда и безвозвратно. А было в ту пору мне двадцать лет.

И все же хочется начать свой рассказ о жизни не с этого времени, а несколько раньше, когда вступил я в среду рабочих, потому что рабочий класс и подготовил меня к великим октябрьским событиям.

В 1917 году я был уже вполне, можно сказать, квалифицированным рабочим, слесарем-механиком на канифольно-скипидарном заводе неподалеку от Судогды. уездного городка Владимирской губернии. Познал же впервые слесарное дело еще в 1912 году, когда жившие в Москве земляки помогли мне, 15-летнему деревенскому пареньку, пришедшему в город на заработки, устроиться на завод.

Работы я не боялся. В деревне, в семье, будучи старшим среди детей, с семи лет помогал отцу пахать и боронить, а с девяти лет участвовал во всех полевых работах наравне со взрослыми. Конечно, в городе сначала приходилось нелегко. Живешь у чужих, получаешь гроши, все незнакомо, непривычно. Даже не те места болят после трудового дня: спину уже не так гнешь, зато ноют предплечья да ноги затекают от долгого стояния. Старые мозоли сходят, новые растут. Запорошенные металлической пылью, руки пахнут железом. От постоянного грохота и скрежета гудит в ушах. Пальцы все побиты и поцарапаны. Над головой вместо неба - низкий потолок. Тоскуя по дому, особенно вечерами, не раз думал: что-то поделывают сейчас у нас в деревне? Мать, наверное, печь затопила, отец с поля пришел, сестра скотину поит. А мне завтра не косить, а медную плиту шабрить, не косу отбивать, а железную полосу керновать.

Однако вскоре мне стало нравиться, крепко зажав брусок в тисках, закручивать ручником и зубилом металлическую стружку. Первое время я не умел держать толком зубило. Вперед наклонишь - вглубь залезешь; назад отклонишь по поверхности скользнешь; посмотришь на соседский верстак, молотком по руке заедешь. А то мастер рявкнет: "Эй, как инструмент держишь?" - и влепит подзатыльник. Колотушек мне доставалось все же немного. От легонького толчка я сразу вставал на дыбы и глядел волком. Каждая стычка с мастером оборачивалась штрафом, или же меня просто увольняли. Вот почему за первые три года моей жизни в Москве мне довелось побывать в пяти рабочих коллективах.

Не сразу научился работать и напильником. Драчевым и шлифным действовал спокойно, бархатным же нередко портил тонкую деталь. Сила нажима, глазомер, постановка рук и даже ног - все это были уроки, которые я проходил месяцами, набираясь опыта и умения. Мне ничего не спускали: зазубришь крейцмейсель штраф; неровно просверлишь дырку трещоткой - штраф; не уследишь и кто-нибудь унесет метчик для нарезки - двойной штраф. Само же слесарное дело приучало к вниманию, сосредоточенности, ловкости, точности, организованности, порядку, требовало сметки и находчивости. Сколько раз я обжигался о горячие заклепки, нечаянно пятнил руки соляной кислотой, сколько раз во время пайки капал на себя расплавленным припоем. Но ничто не проходит даром. Пришло умение, мне стали поручать сложную работу, и вот я уже не ученик, а самостоятельный слесарь. Особенно хорошо справлялся с клепкой. Просверлишь листы, загонишь заклепку, положишь на поддержку, наложишь обжимку - и помахивай молотком. Еще лучше, если есть клепка впотай: раззенкуешь отверстия, приклепал - и спиливай закраины и хвосты.

Подростком я любил всякую крестьянскую работу, но слесарное дело полюбилось еще больше. Может быть, это объясняется характером нового трудового процесса и его более осязаемыми результатами. Там вспахал, посеял и жди: то ли уродит, то ли нет. А тут все зависит от тебя самого. Дождь не нужен, солнце не обязательно, до лошади тебе нет дела. Как поработаешь у верстака, так и будет. И сразу видно, что ты сделал своими руками. Так появлялась гордость за собственный труд, нужный людям, наглядный и заметный.

Пролетарская гордость - чувство особое. Оно рождается в процессе не только конкретной работы, но и формирующихся отношений с людьми своего и чужого общественного класса. Вот идет по цеху хозяин, которого мы между собой звали "Пузо", и сквозь пенсне посматривает на рабочих. Кое-кто из боязливых либо подхалимов поворачивается к нему и сдергивает свой картуз. Но большинство делает вид, что не замечает начальства, спокойно крутит дрель или громко чеканит вхолодную. "Учись быть человеком, - наставлял меня сосед по верстаку, - Хозяин к тебе пузом, а ты к нему гузом. Раз мастеровой, держи хвост трубой!"