Крылатые торпедоносцы

Сурков не стал вторично испытывать судьбу, пошел на соседнюю стоянку, где в ожидании возвращения своего самолета, укрывшись брезентовыми чехлами, подремывали Кириенко и его помощники. Павла Герасимовича не надо было просить дважды. Вместе с Сурковым они еще и еще раз просмотрели инструкции и все-таки нашли нужный вариант установки винта. Вскоре исправный самолет ушел на боевое задание.

Взаимопонимание, взаимовыручка были у нас нормой. Откажись кто-нибудь помочь товарищу в трудную минуту – он выглядел бы белой вороной и надолго потерял бы уважение товарищей, которое потом ой как трудно вернуть. Ну, а тем, кто порой ленился, допускал оплошности, проявляя показное старание, чтобы пустить пыль в глаза присутствующему на стоянке начальству, крепко доставалось в боевых листках, в стенгазетах, которые вывешивались тут же. При работе над этой повестью подполковник в отставке Т.Е. Якубов (тот самый изобретатель тележки для подвозки бомб) прислал мне стихи механика Григория Крючкова, нашего доморощенного поэта, который, оплошав однажды, признавался самокритично (поется на мотив известной моряцкой песенки):

Подобные немудрящие стихи, так же как хлесткие подписи под дружескими шаржами, сделанные тем же Крючковым, вызывали смех, поднимали настроение, снимали усталость.

Ловлю себя на том, что повторяюсь, но не могу не сказать еще раз: счастлив был в ту трудную военную годину трудиться бок о бок с замечательными людьми. В короткой документальной повести просто невозможно подробнее рассказать о многих достойных товарищах, показать их в деле. Пусть простят они меня за это. С любовью и признательностью я всегда вспоминал инженера по ремонту Леонида Петровича Захарова, инженера по вооружению Анатолия Яковлевича Киселева, инженера по спецоборудованию Василия Григорьевича Попова, начальника минно-торпедной службы Константина Михайловича Киселева, механиков Сергея Валентиновича Зыкова, Николая Алексеевича Стерликова, Алексея Евсеевича Никитина, Владимира Александровича Орлова, Ивана Ивановича Михалева и многих других. Каждый из них, не жалея себя, вносил большой вклад в организацию боевой деятельности торпедоносцев, вклад в Победу.

Часть 6

Принимай, земля литовская

14 октября полк перебазировался на новое место – на аэродром близ литовского города Паневежис. Часть экипажей, улетев на боевое задание из Клопиц, возвращалась из полета уже на литовскую землю. Остальные перелетели сюда, взяв на борт самолета техников, механиков и мотористов, подвесив на держатели торпеды.

Накануне наши войска освободили от оккупантов столицу Советской Латвии город Ригу. Несмотря на немалые хлопоты, множество неотложных важных дел, связанных с перебазированием, майор Добрицкий развернулся вовсю. В эскадрильях состоялись политинформации, в звеньях коммунисты и комсомольцы проводили беседы. На стоянках вывесили боевые листки, на которых мне впервые удалось увидеть изображенный нашими самодеятельными художниками символический силуэт Старого города с его островерхими церквами и шпилями, увенчанными петушками. Тогда я и предположить не мог, что древняя столица Латвии на многие годы станет моим вторым родным домом.

Мы обживали новый аэродром. С нашим перелетом сюда вся 8-ая минно-торпедная Гатчинская авиадивизия собралась в одном месте: три полка ударных и два истребительных. Это – сила, это уже не растопыренные пальцы, а мощный кулак! Мы получили возможность взаимодействовать со штурмовиками, а самое главное – нас теперь от взлета до посадки будут прикрывать новенькие Як-9 из базировавшихся тут же истребительных авиаполков, которыми командовали Герои Советского Союза П.И. Павлов и А.А. Мироненко. Что и говорить, защита надежная!

Паневежис – маленький литовский городок. Юго-восточнее него командование Красной Армии накануне войны приступило к строительству большого аэродрома, но завершить его не удалось. Гитлеровцы сначала его не использовали, а когда фронт стал стремительно приближаться к Прибалтике, им потребовались новые базы для авиации. Достраивался аэродром руками русских военнопленных и угнанных в рабство советских людей, о чем свидетельствовали, например, надписи, выдавленные в застывающем растворе бетонных плит: «Здесь работали русские. 12.04.44 года». Отступая, гитлеровцы разрушили все, что могли: взорвали служебные здания, взлетно-посадочную полосу. Но наши бойцы строительного батальона в короткий срок отремонтировали постройки, устранили все другие повреждения.

Аэродром позволял нормально работать всем пяти полкам. Для нас были заранее приготовлены места стоянок самолетов в укрытиях, командный пункт, помещения для личного состава. Словом, по сравнению с Клопицами, мы расположились здесь с комфортом. Полоса позволяла взлетать даже с небольшим попутным ветром. Таким образом, самолеты уходили в небо сразу после выруливания из капониров на полосу, а после посадки и пробега тотчас же направлялись в укрытие.

Здесь, на литовской земле, авиаторы в который раз собственными глазами увидели следы зверств немецко-фашистских извергов. Неподалеку от аэродрома гитлеровцы соорудили огромный лагерь для военнопленных. За колючей, в несколько рядов, проволокой стояли длинные дощатые бараки – «клоповники», внутри которых в этажа тянулись нары, заваленные тряпьем и соломой. По периметру лагеря через каждые 20–25 метров возвышались смотровые вышки с огневыми точками и прожекторными установками. Но самым ужасным зрелищем был ров, в котором нашли могилу 17 тысяч мучеников – красноармейцев, евреев, непокорившихся литовцев.

В то время, как, впрочем, и в первые послевоенные годы, в Литве действовали созданные буржуазными националистами диверсионно-террористические группы. Эти банды зверски убивали партийных и советских активистов, а также крестьян-новоселов. Так, в Купишкиском уезде Литвы, который с востока непосредственно примыкал к аэродрому, до конца 1945 года националистические банды убили 80 крестьян.

Картина фашистской неволи, зверства врагов вызывали у авиаторов ярость, священную ненависть к головорезам, поднимали на бой. В полку провели партийные и комсомольские собрания, на которых обсудили задачи по повышению бдительности, нацелили личный состав на отличное выполнение боевых задач, четкую организацию полетов.

Однако самое начало боевой деятельности на новом аэродроме было для нас печальным: не вернулся из своего первого боевого вылета прибывший к нам недавно из перегоночного полка командир 1-ой эскадрильи Андрей Лукич Михайлов.

Погода в тот день установилась как по заказу – низкая облачность, 200–300 метров, видимость 2–3 километра. Экипажам-разведчикам о лучшем нечего и мечтать. А Михайлову и ставилась именно такая задача – выйти в море у Паланги, пройти на север вдоль береговой черты, через Ирбенский пролив и далее через Ригу, произвести разведку погоды, а также наличия вражеских кораблей на морских коммуникациях. Экипаж был отлично подготовлен для такого полета. Михайлов – участник войны с белофиннами, еще тогда удостоенный ордена Красного Знамени. Летал он днем и ночью без всяких ограничений (классности тогда еще не было). И вот, вскоре после взлета связь с ним оборвалась…

Его гибель явилась для меня страшным ударом. Мы вместе служили на Тихоокеанском флоте, я знал его мать Прасковью Андреевну, жену Зою Антоновну и их маленькую дочь Раечку, и я не представлял себе, как смогу сообщить им о гибели самого дорого им человека. И не сообщить об этом я тоже не мог… Мысленно я перебирал в памяти все, сказанное мною Михайлову перед его трагическим вылетом. Может быть, в чем-то виноват я? Не так сказал, не уточнил, не разъяснил?.. Может быть, следовало послать кого-то другого? Но Андрей Лукич с тех пор, как прибыл в полк, не раз намекал, что ему стыдно выполнять лишь учебные полеты в то время как его подчиненные вылетают на боевые задания. Разве вправе был я отказать ему?.. Я искал причину в себе и не находил ее. Но легче от этого не становились.