Воздыхание окованных. Русская сага

Бывают такие паузы, особенно в молодости, и в жизни очень основательных людей, которые по природе своей не могут жить абы как… А потому им трудно бывает претерпевать тягучее время самоопределения. Такие торможения в жизни тянутся и тянутся до бесконечности, а молодой характер не имеет еще ни закалки, ни выносливости, ни должного смирения, чтобы с честью перетерпеть такое испытание, и человек срывается: совершает непоправимые ошибки. Жизнь меняет русло, течет «не туда», путь искривляется, пока Промысл Божий, смилостивившись над человеком, не исправит, и не без боли для него, эти ошибки, возвращая человека на дорогу, но уже не в том месте, не в то время, не с теми силами, да плюс еще и с целым букетом «отягчающих обстоятельств».

В такой-то момент «замирания жизни» и познакомилась бабушка с Яном Домбровским…

Ян, а по русскому паспорту Иван, был из весьма родовитой и состоятельной польской семьи. Он был потомком национального героя Польши, создателя польских легионов Яна Генрика Домбровского (1755–1818), сражавшегося сначала под знаменами Косцюшко, а затем в войсках Наполеона. Позднее Император Александр I дал ему чин генерала от кавалерии и сделал польским сенатором. В 1816 г. Домбровский вышел в отставку и, удалившись в свое поместье, занялся составлением записок о военных действиях в Великой Польше в 1794 году. Домбровский отличался большой храбростью и организаторским талантом, пользовался огромной популярностью в войсках. Патриотическая песня польских легионов — «мазурка Домбровского» «Еще Польска не сгинела» стала польским государственным гимном. В Познани, на холме св. Войцеха, в часовне св. Антония хранится как святыня урна с сердцем генерала Домбровского.

Сам же Иван Грацианович, по рассказам бабушки, особо дорожил потомственно-родовой связью с древней святой Домбровкой, первой христианкой-просветительницей Польши — богемской княжной, внучкой святой мученицы королевы Людмилы, принявшей, как и ее супруг, князь Боривой, святое крещение от святого Мефодия — архиепископа Моравского. Из Моравии христианство благодаря трудам равноапостольного Мефодия проникло в Богемию, а оттуда, благодаря Домбровке, вышедшей замуж за первого польского короля Мечислава I — в Польшу. И король, и его подданные приняли христианство по греко-славянскому обряду. Тогда же состоялось и крещение народа. И только позднее, когда король вступил во второй брак с принцессой из саксонского дома, начало усиливаться немецко-латинское влияние. Однако, по утверждению историков, еще в XII веке в городе Кракове и его окрестностях сохранялся древний церковный Греко-славянский обряд богослужения.

Отец Яна — Грациан Игнациус Домбровский, был видный киевский адвокат, вел дела польских магнатов, имел четырехэтажный собственный дом на Бибиковском бульваре. Жил со второй женой в Липках — в богатой, аристократической части Киева.

…Однажды в конце зимы трамвай завез Катю и Ивана за дачи Святошина. Прошлись по последнему снегу на лыжах, провожая зиму. Под лязг трамвая на обратной дороге Домбровский неожиданно сказал:

— Катюша! Выходите за меня замуж!.. Мы подходим друг другу, разве вы это не заметили? Приходите ко мне, я покажу вам мою коллекцию старинного оружия, представлю моим родителям, как будущую жену. Приглашу Гульку Миклашевскую… Потом вас обеих провожу…Так — решено?

«Что заставило меня пойти вопреки желанию?», — сокрушалась бабушка. — «Все та же тоска, бесцельное препровождение времени…»

С Гулькой (бабушка так никогда и не узнала ее подлинного имени) действительно встретились, но родителей Яна дома не оказалось. Пока любовались старинными кинжалами и саблями, Гулька исчезла… Катя заторопилась домой. От проводов отказалась. Шла одна, а вечер был уже поздний. И вдруг… навстречу — Александр Павлович:

— Екатерина Александровна! Откуда это вы идете одна? Почему вы в наших краях?

Ей так захотелось тогда подойти к нему, поговорить, попросить совета, рассказать, как тяжело у нее на душе. Но потом подумала: какое ему до меня дело? И, передав привет его матушке, поскорее пошла домой.

А спустя несколько дней, явился к Микулиным Ян, прошел в кабинет отца и сделал предложение. Отец потом позвал Катю. Он выглядел очень расстроенным. Все-таки поляк, хотя и родовитый… А Катя опять же неожиданно для себя самой ответила согласием. Отец, такой всегда сдержанный, чуть не по-настоящему заплакал, когда жениха и невесту поздравляли шампанским: видно, иначе представляли отец и мать будущий брак своей дочери. Очень уж показался им Иван Грацианович не ко двору скромному, семейно-уютному, по-старинному простому и теплому укладу жизни Микулиных и Жуковских. Правда, Ян ничуть не изображал из себя светского фата, а наоборот, говорил, что мечтает уехать куда-нибудь в захолустье, получить место в каком-нибудь уездном городишке. Но это совершенно не соответствовало ни его внешнему облику, ни его образу жизни. Хотя, — говорила бабушка, — он весь был соткан из противоречий.

Началась подготовка к свадьбе.

* * *

Ян был не просто красивый и очень видный молодой джентльмен из высшего круга, но это был действительно редких талантов неожиданный и удивительно своеобразный человек, враг всяческой пошлости, банальностей и шаблонов. Таким его видели все. В том числе и позднее — его критики и рецензенты в Америке, когда он уже стал там прославленным художником и взял себе американский псевдоним: Джон Д. Грэхам. Там Грэхама воспринимали прежде всего как исключительного оригинала — личность экзотичную и парадоксальную, смаковали его афоризмы и остроты, однако его творчество ценили очень высоко. Дед же, вероятно, считал нужным соответствовать им по принципу: хотите так? Что ж, получите! Каков запрос, таков и ответ…

И вот уже трещат морозы

И серебрятся средь полей…

(Читатель ждет уж рифмы розы;

На, вот возьми ее скорей!)

А бабушка видела его совсем иным: «Дед твой был и хорошим, и очень добрым человеком», — так всегда говорила она мне. И спустя много лет, после его и ее кончины, когда я перечитывала письма деда из заграницы, куда он эмигрировал в 1918 году, военный фронтовой дневник 1915–1916 годов, посвященный бабушке, мне действительно открылся в своей глубине и красоте совсем иной образ деда, — быть может, и европейца — по манерам и лоску, оригинала по творческим талантам, но человека с подлинно русским сердцем.

…Подошла Пасха 1912 года, она была не ранняя в том году (7/20 апреля). Киев цвел, благоухал… До венчания Кати и Яна оставались считанные дни. В доме Микулиных шли бурные хлопоты: шили дорогое и модное приданное для Кати — иначе тут было никак не обойтись, — какие-то платья в обтяжку, дорогие пуховые одеяла. Катю замучили ненавистными ей бесконечными примерками, которые она, крайне неприхотливая в отношении нарядов и всех дамских изысков, ненавидела. Средств у Микулиных, конечно, было в обрез, но, как всегда, дорогой дядя Коля — Николай Егорович Жуковский, всеобщий помощник и выручатель, прислал любимой племяннице на приданное.

Венчание состоялось по православному обряду, хотя Ян был крещен католиком. Однако по духу своему и жизни — во всяком случае, так было до Америки, Ян не отделял себя от жизни Православной Церкви: он чтил праздники, иконы, особенно Казанскую икону пресвятой Богородицы, молился по-русски, читал псалмы по церковно-славянски. Это, кстати, очень отозвалось в его военных — времен Первой Мировой войны — дневниках…

Катя все время подготовки к свадьбе жила как во сне. Словно в насмешку, одним из шаферов у Кати оказался Александр Павлович. После свадебного обеда у Микулиных, все поехали провожать молодых на вокзал: молодая чета Домбровских отправлялась в свадебное путешествие заграницу…

Бабушка вспоминала последние минуты этих проводов, как она стояла у окна купе и растерянно-грустно смотрела на всех своих дорогих близких, на старинных добрых друзей родительского дома. Когда же раздался второй звонок, Александр Павлович вдруг протянул к ней руки: