Гевара по прозвищу Че

Обдумывал ли он свое поражение, последнее звено в цепи, протянувшейся Далеко в прошлое: группа Пуэрто Малдонадо, отряд в Салте, а теперь и его, Че, собственная партизанская война?

Что готовило для него будущее? Пятьдесят лет тюрьмы? Пулю в затылок? Он не впервые оказывался побитым, но кто мог точно сказать, будет ли этот раз последним?

А его дневник тем временем находился в телеграфной конторе, всего в нескольких ярдах от того места, где их держали под стражей. Да, были и прежде военные поражения, но впервые в жизни Эрнесто Гевара оказался лишен ручки и бумаги, оказался человеком побежденным по существу, потому что не мог по своему обычаю сообщить о положении дел.

Полутора часами ранее в Ла-Игуэре была произведена первая смена караула. Че неловко лежал на полу. Кровотечение из раны в ноге прекратилось. Один из охранников, находившихся на посту в помещении, где Че был заключен, рассказывал несколько лет спустя:

"Я видел одну вещь, которая показалась мне явным оскорблением пленного партизана; это было, когда вошел Карлос Перес Гутьеррес, схватил его за голову и плюнул в лицо. Че не стал терпеть этого - он плюнул в ответ и так пнул обидчика, что тот согнулся пополам. Я не знаю, куда он его пнул, но видел, как Карлос Перес Гу-.- тьеррес свалился на пол, а Эдуарде Уэрта и другой офицер схватили Че".

Вскоре после этого пришел санитар, который промыл раненую ногу Че дезинфицирующим раствором, и это была вся медицинская помощь, которую ему предоставили. Нинфа Артеага, жена телеграфиста, вызвалась отнести заключенным еду. Заместитель караульного начальника отказал в ее просьбе. На это Нин-фа сказала, что "если мне не позволят покормить его, тогда я не буду кормить никого". Ее дочь Элида отнесла немного еды "слепому" партизану (вероятно, это был Хуан Пабло Чанг). Последний ужин Че состоял из миски арахисового супа.

В комнату вошел лейтенант Тоти Агилера: "Сеньор Гевара, теперь вы находитесь под моей опекой". Че попросил у него сигарету. Агилера спросил, действительно ли он был доктором, на что Че ответил, что был, и добавил, что он был еще и дантистом и в свое время вырвал немало зубов.

Лейтенант обошел вокруг комнаты, пытаясь продолжить разговор, но в конце концов ушел. Не было никакой возможности вести беседы с находившимся здесь раненым человеком, живой легендой, всегда необщительным, всегда сохранявшим известное отдаление даже от близких людей. Ну а насколько же сильнее должна быть отчужденность по отношению к незнакомцам, а тем более к врагам.

Позже в комнату вошли несколько солдат. Они поначалу нерешительно принялись задавать Че различные вопросы обо всем на свете. Есть ли у них, на Кубе, религия? Правда ли, что кубинцы хотели обменять его на несколько тракторов? Это вы убили моего друга? Постепенно посетители перешли к оскорблениям. По рассказам, один главный сержант сказал Че, увидев, что того затолкали в угол комнаты:

"Вы, наверно, думаете о бессмертии осла?" - эта испанская идиома означает нечто вроде "милых пустячков".

Че, который всегда любил ослов, улыбнулся и ответил: "Нет, лейтенант, я думаю о бессмертии революции, которой так боятся те, кому вы служите".

Около половины двенадцатого ночи Че остался в обществе двоих солдат; в комнате не было ни офицеров, ни сержантов. Че вступил с ними в беседу и спросил, откуда они родом. Оба были из шахтерской области, сыновья шахтеров. Они считали, что, вероятно, могли бы убежать вместе с ним. Один из них вышел из комнаты, чтобы посмотреть, как обстоят дела. Селение все еще находилось во взбудораженном состоянии, его окружали три кольца оцепления, третье - из солдат другого полка. Солдаты рассказали об этом Че. По их словам, он ответил: "Не волнуйтесь, я уверен, что недолго пробуду в заключении, потому что многие страны потребуют моей выдачи, так что вам совершенно не нужно слишком волноваться. Я не думаю, что со мной может вообще что-нибудь случиться".

Одна из партизанских групп, все еще в полном составе, сумела тем временем проскользнуть через сеть армейского заграждения. Инти Передо вспоминал: "В эту тревожную и трудную ночь мы не имели ни малейшего представления о том, что произошло, и спрашивали друг друга шепотом, не знают ли они, кто еще из товарищей, кроме Анисето, погиб во время столкновения". На рассвете они вновь спустились к ущелью и после непродолжительного ожидания отправились ко второму условленному месту встречи, находившемуся в нескольких милях от Ла-Игуэры. Аларкон: "Мы прошли до второго места встречи, неподалеку от реки Эль-Наранхал. Мы должны были вновь отправиться в Ла-Игуэру, и... рассвет застал нас рядом с небольшой деревней".

Был рассвет 9 октября. Из посольства Соединенных Штатов Америки в Вашингтон, округ Колумбия, летели телеграммы, в которых посол Хендерсон ставил Государственный департамент в известность о том, Че находился среди пленных и был серьезно болен или ранен. Советники Линдона Джонсона по латиноамериканским делам, опираясь на источники из ЦРУ, сообщали, что Баррьентос захватил Че.

С началом дня охрану в Ла-Игуэре несколько ослабили. Вскоре раздался приближавшийся гул вертолета, на котором летел из Валье-Гранде полковник Сентено, Сатурно, в сопровождении агента ЦРУ Феликса Родригеса. По прибытии оба сразу же направились на телеграф, где находились документы, найденные в рюкзаке Че.

А рейнджеры под командой майора Айороа тем временем прочесывали ущелья, разыскивая оставшихся в живых. Официальная версия капитана Прадо была следующей:

"Операция началась утром девятого. Каждый ярд земли тщательно рассматривался. Группа обнаружила пещеры, в которых скрывались Чанг и Пачо; в ответ на предложение сдаться они открыли огонь и убили солдата. На это последовал быстрый ответ рейнджеров, которые ручными гранатами и автоматами заставили их замолчать".

Любопытно, что в другой части своего рапорта Прадо сообщил, что его солдаты сообщили о присутствии в пещере одного партизана, а не двоих. Почему, если в ущелье находилось два человека, уцелевшие партизаны не увидели их минувшей ночью? Почему в дневнике Пачо нет записи от 8 октября?

А в Ла-Игуэре полковник и человек из ЦРУ отправились посмотреть на Че. Один из солдат через несколько лет рассказывал о том, что "один из командиров громко спорил с Че, а за спиной у этого командира стоял еще кто-то, возможно, журналист, который делал звукозапись происходившего на большой магнито-эн, висевший у него на груди".

По словам Родригеса, все происходило куда дружелюбнее. Че Ьывели из классной комнаты и попросили разрешения сделать 'фотографию. Феликс стоял рядом с партизанским командиром, а майор Ниньо де Гусман, пилот вертолета, взял "Пентакс" агента ЦРУ. До наших дней дошла фотография: на голове Че взъерошенная грива волос, мрачный и какой-то опустошенный взгляд. Усталые глаза опущены долу, руки сложены вместе, как будто связанные.

Еще две фотографии, сделанные солдатами в то же утро, очень похожи. На обеих Че отворачивается от камеры.

Сентено отправился в ущелье Юро, чтобы лично руководить ходом операции, а Родригес в это время с помощью своего портативного "RS48" отправил закодированное сообщение. Селич, присутствовавший при этом, был очень точен в описании: "Он нес с собой радиопередатчик дальнего действия, который быстро установил и сразу же передал кодированное сообщение. После этого он немедленно установил на освещенном солнцем столе фотокамеру на штативе с четырьмя телескопическими ногами и принялся снимать". Особенный интерес у Родригеса вызвали два дневника Че, шифровальная книга и записная книжка с адресами людей по всему миру".

Переснимая шифровальную книгу, Родригес заметил, что "в мире существуют только две таких - одна в руках у Фиделя Кастро и эта". Селич на вертолете с двумя ранеными солдатами возвратился к Валье-Гранде, а в половине двенадцатого в Ла-Игуэру вновь прибыл Сентено в обществе майора Айороа с эскортом. Они обнаружили агента ЦРУ в полном замешательстве: Сентено лишь кратко заметил, что успокоил его, пообещав, что американские агенты получат копии фотографий в Ла-Пасе. "Никто не возражал против фотографирования".