Гевара по прозвищу Че

Около половины восьмого вечера Эрнесто Гевара второй раз в жизни вошел в Ла-Игуэру, но на сей раз уже как побежденный. Эта жалкая деревушка, где в не более чем тридцати глинобитных домиках ютилось человек пятьсот жителей, имела еще одно имя: Смоковница - в память о том, что здесь некогда в изобилии рос исчезнувший теперь инжир. Удаленная отовсюду Ла-Игуэра, куда можно попасть лишь пешком или верхом по тропе, не проходимой для транспортных средств, это место, где, по утверждению фольклора, вечны одни лишь камни.

На окраине селения собралось несколько испуганных крестьян. Спустя двадцать лет после смерти Че одна престарелая крестьянка расскажет, что видела, как он прошел в колонне перед ее домом в Ла-Игуэре и что потом его увезли на небо... в вертолете, наконец, выговорила она, словно это явление, объяснение которого она столько раз слышала, все еще казалось ей не менее диковинным, чем тот факт, что Че улетел на небеса.

Командиры рейнджеров, полковник Селич и майор Айороа, прилетевшие на вертолете, дожидались уже давно. Пленные и мертвые партизаны были доставлены в здание школы, глинобитный дом с черепичной крышей, в котором были лишь две классных комнаты, разделенных между собой перегородкой. Симона Кубу заперли в одном из классов вместе с трупами Оло и Рене. Че поместили в другом. Его развязали и дали аспирину от боли в раненой ноге.

Хуан Пабло Чанг, получивший рану в лицо, также был задержан. Когда его поймали - одновременно с другими или же позже?

В полдевятого вечера Гари Прадо отправил то же самое сообщение, которое передавал в течение всей второй половины дня, воспользовавшись на сей раз телеграфом: "Папа ранен". Вместе с Селичем они просмотрели жалкое содержимое рюкзака Че: двенадцать кассет фотопленки, две дюжины карт, исправленных Че цветным карандашом, портативный радиоприемник, два маленьких шифровальных блокнота, еще два блокнота с записями текстов полученных сообщений и пара записных книжек - возможно, дневники? - полностью исписанные убористым торопливым почерком Че.

Полковник Селич по телефону запросил указания у штаба 8-й Дивизии. Спустя десять минут раздался ответный звонок: "Арестованные должны оставаться в живых до тех пор, пока не поступят указания сверху". Еще через час из Валье-Гранде поступило новое распоряжение: "Сохраните Фернанадо в живых до моего приезда. Прибуду завтра утром вертолетом при первой же возможности. Полк.овник Сентено".

Тем временем в Ла-Игуэре три собравшихся там командира попробовали допросить Че, но ничего не добились, так как он отказался говорить с ними. Прадо вспоминал о том, как Селич сказал Че: "А что, если тебя сначала побрить?" - и дернул его за бороду. Че отмахнулся от него. По словам телеграфиста из Ла-Игуэ-ры, когда Че отказался отвечать на вопросы, Селич зашел еще дальше - грозил убить пленника, отобрал у того две трубки и часы.

Городишко пребывал в состоянии тревоги и ожидал нападения уцелевших партизан в любой момент. Вокруг школьного здания были размещены два концентрических заслона охраны, а на ближних подступах еще и многочисленные дозоры.

В десять минут одиннадцатого ночи "Сатурно" (позывной 8-й дивизии из Валье-Гранде) переслал телеграмму, пришедшую из Ла-Паса от верховного командования вооруженных сил, генералов Овандо и Лафуэнте. Депеша была составлена с использованием шифра, специально изобретенного на случай возникновения непростой проблемы пленения Че. Шифр был несложен. "Фернандо" (Че) - "500"; "Живой": "600", передавать первое только азбукой Морзе, остальное по радио. "Мертвый": "700".

Телеграмма "Сатурна" содержала следующий текст: "Добрый вечер. Последнее сообщение подтверждает, что мы задержали 500. Запросите четкие инструкций: или 600, или 700".

Верховное командование ответило: "Должен сохраниться 600. Повышенная боевая готовность. Имеются утечки".

Верховное командование в Ла-Пасе пребывало в затруднении. Первое сообщение было получено генералом Лафуэнте Сото, командующим армией, Васкесом Семпертеги, начальником штаба армии, и подполковником Араной Серрудо из военной разведки. Аргентинский писатель Хорхе Гальярдо дал незабываемое описание всех этих трех персонажей: Лафуэнте был приземистым человечком с мордой орангутана, таким же интеллектом, густой бородой и имел прозвище Чкампу ("Грибная рожа", на языке кечуа). Васкес, виновник преступной резни восставших шахтеров, был коренаст и имел циничную улыбку. Арана был кривобоким, с очень длинной, но толстой шеей на совершенно не подходящем для нее теле и очень темнокожим.

Они отправились на поиски военного министра, генерала Альфредо Овандо; тот оказался в своем излюбленном небольшом кабинете в крепости Мирафлорес. Приняв этих троих, он вызвал генерала Хуана Хосе Торреса, начальника штаба вооруженных сил, занимавшего кабинет напротив зала заседаний, примыкавшего к кабинету Овандо. В этом самом зале заседаний и состоялась встреча этих пяти человек. Возможно, что они консультировались и с некоторыми другими высокопоставленными военными, такими, например, как командующий военно-воздушными силами Леон Колье Кето, который, что вызывает большое удивление, был братом одного из руководителей Боливийской коммунистической партии Хорхе Колье.

На совещании, состоявшемся в этом зале, не велось никаких стенограмм или протоколов. Известен только результат. Договорившись между собой, генералы доложили о своем решении президенту Баррьентосу, который одобрил его.

Той же ночью, за полчаса до полуночи, полковнику, Сентено в Валье-Гранде пришло следующее распоряжение, в азбуке Морзе: "Президент приказывает Фернандо 700".

Че Гевара был приговорен к смерти.

Тех восемнадцати часов в Ла-Игуэре достаточно для того, чтобы довести до отчаяния даже наиболее хладнокровных биографов, не говоря уже о вспыльчивых. Вся предшествовавшая этому краткому периоду Жизнь Эрнесто Гевары детально запечатлена в море бумаг, в которые он заносил свои впечатления, описания событий, в дневниках, сохранивших наиболее личные его чувства и переживания, в письмах, статьях, интервью, речах, протоколах и пометках на полях книг. Его жизнь проходила в окружении многочисленных свидетелей - будущих рассказчиков, чьи дружественные голоса говорили и говорят о нем. А теперь, впервые, биограф должен будет положиться исключительно на враждебно настроенных свидетелей, многие из которых преследовали какие-то своекорыстные цели, имели личную заинтересованность в искажении событий и распространении ложной информации. Все, что нам сегодня известно, собиралось по капельке на протяжении более чем тридцати лет, это результат журналистской настойчивости; это запоздалые доказательства раскаяния, зачастую фальшивого, в своем участии в давно происшедших событиях. Три четверти суток, прошедших в Ла-Игуэре, воплотились в трясину слов, которые не дают, однако, ответа на один, важнейший, вопрос: знал ли он, что его собираются убить?

Как он в это время оценивал Симона Кубу, которого так часто, и не слишком лестно, упоминал в своем дневнике?

А может быть, он проводил мысленную перекличку партизан - оставшихся в живых, попавших в плен, погибших?.. Пачо Монтес де Ока и Помбо находились в это время вместе с Инти Передо, Дариэлем Аларконом, Давидом Адриасолой, Ньято Мендесом и Леонардо Тамайо; Франсиско Уанка и Октавио де ла Педраха ушли с больными и ранеными. Видели ли они, что он попал в плен? Попытаются ли они что-нибудь сделать?

А может быть, Че проводил это время в раздумьях об Алейде и своих детях? Или же он вспоминал погибших, погибших до него, проложивших ему дорогу: о Рене Рамосе Латуре и Хеонеле Родригесе, Камило Сьенфуэгосе и Рикардо Масетти, Элисео Сан-Луисе Рейесе и Мануэле, Вило Акунье и Тане? Этот список был бесконечен...

Сильно ли он страдал от раны? Он никогда не отказывал пленным в максимально доступной медицинской помощи, а ему самому для лечения пулевой раны дали всего лишь таблетку аспирина.