Неизвестный Юлиан Семенов. Умру я ненадолго...

— Почему?!

— Не хочу рисковать твоим положением и положением твоего мужа.

Юлиан в тот период метался, переживал, делал все возможное, чтобы спасти отца, писал во все инстанции, добивался с ним встреч. Галине помогал, подрабатывая ночами грузчиком на вокзалах и участвуя в платных боксерских боях.

А Семену дали 8 лет лишения свободы. В переводе на язык юристов (я в юридическом училась) это означало — ничего не накопали.

Тут уж Юлька засыпал органы письмами, лично Берия писал, но, конечно, безрезультатно.

Он все рвался к отцу и даже раз получил свидание с ним во Владимирском изоляторе, хотя свидания не разрешались.

А вскоре ко мне ночью позвонили:

— У вас есть двоюродный брат?

— У меня три двоюродных брата.

— А кто из них хулиган?

— Володька Яковлев*.

— А брат Юлиан у вас есть?

— Есть. Что случилось?!

— Он находится у нас в 108-м отделении милиции за хулиганство.

Просил позвонить не матери, чтобы не огорчать, а вам.

Я помчалась в отделение, и начальник мне рассказал, что произошло. Юлиан зашел пообедать в кафе в Доме актеров.

Подошел к столику, за которым уже сидел человек, и попросил разрешения сесть рядом. А тот презрительно ответил: «Я с детьми врагов народа за одним столом не сижу!»

Юлик дал ему по физиономии, вытряхнул со стула и оторвал рукав пиджака.

Тут я напрягла все свои извилины (все-таки юрист по образованию) и обратилась к начальнику: «Товарищ, здесь же нет состава преступления. Это не хулиганство, а нанесение легких телесных по- вреждений в состоянии аффекта, наступившего в результате оскорбления самого дорогого ему человека!»

Начальник подумал и решил: «Ладно, я его сейчас отпущу, а утром доложу начальству — пусть думают, что с ним делать».

Я стала Юлика прорабатывать:

— Как ты мог?! Мама, наверное, думает, что и тебя забрали!

— А меня и забрали.

— Что ты говоришь? И тот человек, кстати, старше тебя.

— У подлости нет возраста. Еще раз услышу от кого-нибудь такое про отца — убью!

Это он, конечно, сказал после стресса — на него смотреть было страшно.

А Семена весной пятьдесят четвертого выпустили и реабилитировали. Похудевший, постаревший, но это был Семен. Не угасший, не потерявший веру, не озлобленный.

Тут и Юлика (которого выгнали из института) сразу восстановили, и он успешно защитился.

Семен вплоть до своей болезни и смерти в 1968 году работал в издательствах и редакциях.

Умирал он от рака поджелудочной железы в больнице Академии наук. Боли у него были страшные. Другой бы застонал, а Семен только губу закусывал. Юлиан привез к нему экстрасенса — они тогда только в моду входили, и он стал над Семеном пассы какие-то делать и бормотать.

Семен долго молчал, потом поманил меня пальцем и тихо-тихо, чтоб тот не услышал, шепнул на ушко: «Скажи Юльке, чтоб увез шамана».

Это было 24 мая, а 6 июня его не стало. Для Юлиана это была страшная потеря.

«Семнадцать мгновений весны» он посвятил отцу и последний роман о Штирлице «Отчаяние» писал, используя воспоминания и события отцовской жизни...

Сам Юлиан был прекрасным отцом. Возил своих девчонок повсюду, нянчился. Но когда они совсем маленькими были — не интересовался.

Раз, Оленьке месяцев восемь исполнилось, я спросила: «А что она уже умеет делать?» «Писает и какает, что ей еще делать», — отрезал Юлиан. Они в этом возрасте для него были не детьми, а заготовками.

А вот когда уже можно было что-то ребенку объяснить, он его «забирал» себе...

* Сын дяди писателя - Ильи.

ВОСПОМИНАНИЯ АКАДЕМИКА ЕВГЕНИЯ ПРИМАКОВА

Я очень любил Юлиана.

Мы дружили в институтское время, когда учились вместе в Институте востоковедения и после. Он был цельной натурой, это сразу чувствовалось, а в те трагические для него дни, когда посадили Семена, особенно.

Юлиан состоял тогда вместе со мной в лекторской группе МГК комсомола, и я, будучи руководителем нашей секции, дал ему отличную характеристику. Это не в заслугу мне будет сказано, просто он был отличным лектором.

Характеристика не спасла. Его исключили из комсомола и института, потому что он продолжал добиваться освобождения отца.

Его запугивали: «Перестаньте лить грязь на КГБ», но его ничто не могло остановить.

Он мне потом рассказывал, как был во Владимирской тюрьме и встретился с отцом, как потом сняли начальника этой тюрьмы за то, что он организовал эту встречу.

Юлиан мог добиваться всего и добивался, он был как маленький бульдозер, шел и шел, потому что обожал отца, видел, как самый близкий ему человек находится в беде. И не мог отступить — в этом проявилась его глубокая порядочность и целостность натуры.

Никто не мог его с этого пути сбить, он был готов на самопожертвование, на самосожжение. На что угодно, лишь бы только освободить отца.

Помню, мы шли с ним по улице Горького мимо Центрального телеграфа; темно, уже ночь. Я тогда был «пламенеющим сталинистом», а он ругал Сталина по-страшному. Был 1952 год, но он мог это позволить со мной, потому что знал: я — его друг.

Потом он мне сказал: «Знаешь, я хочу тебе подарить книгу» (у меня до сих пор есть эта маленькая книжечка, стихи Иосифа Уткина). На титульном листе Юлиан написал: «В день выхода из тюрьмы».