Опусы или опыты коловращения на двух континентах

У нас в отряде один аварийщик двинут умом. Иногда он нормальный молодой мужик, иногда "уезжает". Может в середине разговора неожиданно сказать: "Слушай, я техталон не взял. Посмотри в бардачке, в кабине".

А так, кого только нет: сектанты, и ху-лиганы, "домашние боксеры" и грабители…

Вообще обстоятельства, кого и за что по-садили, это дело личное. Никто никого не может расспрашивать. Кто-то рассказывает, кто-то молчит.

Некоторые из рассказов чрезвычайно красочные. Помню, один малый, по имени Во-лодя, несколько вечеров подряд рассказывает нашей кампании о своих похождениях. Не знаю, насколько правдивы все подробности, но в це-лом рассказ чрезвычайно точен психологически.

Началось с того, как Володя подставил свою подругу богатому армянину и как они его глушанули и ограбили.

Армянин среагировал на ограбление очень быстро. Подругу замели, а Володя скрыл-ся. Полдня сидел на автовокзале соседнего го-родка, ждал автобуса, чтобы уехать в другую область, и трясся от страха, зная, что, скорее всего, его уже объявили в розыск.

Потом приключения в Сочи – в основном девочки и кабаки. Потом Нарва и Таллинн – де-вочки и кабаки. В Нарве его взяли. Дали пять лет. Два отсидел.

Зона ивановская и, естественно, очень многие сидят за кражу ткани – "за мануфакту-ру", как здесь выражаются.

Много обычных пожилых работяг, кото-рые залетели в неприятности по пьянке или по недоразумению. Лишний раз убеждаешься, что на зону может залететь практически любой, если так сложатся обстоятельства.

На промзоне работают немногие. Там па-ра каких-то цехов, мастерские, стройка непонят-ная.

Основная же работа, которой занимается наша зона – изготовление плетеных сеток. Тех самых, с которыми хозяйки на рынок ходят. Есть определенная норма (когда есть материал). Кто-то честно плетет сетки, кто-то покупает. Ес-ли хорошая погода, плетут внутри локалки, на свежем воздухе. Если холодно или дождь, пле-тут, сидя на своих шконках.

Хотя зоной верховодят ивановские, в на-шем отряде вся верхушка москвичи, поэтому его и зовут "московским". Естественно, все теплые места заняты ими же. От меня москвичи отвора-чиваются. Срок у меня маленький – "на параше на одной ноге отстоять можно".

Через два дня после прибытия меня вы-зывает отрядный. Капитан, спокойный надеж-ный мужик. Не помню его имени и отчества, но с отрядным повезло. У соседей два офицера – молоденькие лейтенанты. Зеков они открыто не считают за людей. Если он с тобой говорит, то не глядя и не разжимая губ.

Отрядный предложил мне место ночного шныря. Меня это очень даже устраивает.

Дневной шнырь – несчастное существо. Он обязан убирать помещение и следить за по-рядком днем. А кроме того, он на подхвате, вро-де полового в трактире.

Мне же нужно просто ночью не спать. Теоретически я не должен впускать в отделение посторонних, но это просто смешно. Кто меня, собственно, будет спрашивать?

Вторая моя обязанность заключается в том, чтобы мотать на челноки пряжу, из которой плетут сетки.

Зона действительно голодная. Тема про-питания стоит на первом месте.

Столовая большая и чистая. Стены рас-писаны картинами, нарисованными местными талантами. Одна из них прямо напротив нашего стола – березки, на лужайке играет гармонист, а вокруг него пляшут парни и девчата. Все румя-ные, в ярких народных костюмах. Очень радост-ная картинка.

Через две недели со мной случился го-лодный обморок.

Я шел в отряд, а потом все закружилось и стало темно в глазах. Поскольку отключился я рядом со входом, меня оттащили в сторону и прислонили к низенькому заборчику, где я и ок-лемался.

Как ни странно, никак не могу вспом-нить, что же представляла собой кормежка. В памяти все какая-то серая и липкая масса.

Наверное, если поднапрячься, то вспом-ню, но зачем? Одно слово – еды не хватало. От хилого зоновского пайка воровали все, кому не лень. Оставалось как раз, чтобы ноги не про-тянуть.

Итак, я ночной шнырь и мотаю челноки. Это дает мне два преимущества. Во-первых, я не участвую в дневной жизни, то есть, как бы на-шел себе нору. Во-вторых, я получил доступ к пряже.

Как и все остальное, товарно-денежные отношения на зоне выглядят своеобразно. Деньги иметь запрещено, но они, естественно, в хождении есть. Впрочем, это не главная валюта. В основе всех расчетов чай и сетки. Чай меря-ется на "замутки". Это количество чая, достаточ-ное для приготовления кружки чефира. Он на-сыпается в завернутый с двух сторон кулечек. "Замутками" расплачиваются за все. Например, ты желаешь помыться под душем во внеурочное время. Это стоит две замутки. За определенное количество замуток можно купить сетку. Всегда есть люди, которые гонят больше нормы. Они покупают сетки, а, перевыполнив норму, полу-чают дополнительный заработок и ларек. Есть и такие, которые сами сетки не плетут вообще, а только покупают до нормы. Есть вечные долж-ники, которые плетут и плетут, но сами с этого ничего не имеют.

Если выполняешь норму, то имеешь пра-во на отоварку в ларьке. Там есть белый хлеб (на зоновском языке "бубен"), есть консервы, сига-реты, махорка, чай.

"Ларек" – тоже единица в расчетах. На-пример, за определенное количество сеток мож-но купить "ларь" или "пол-ларя". Чай в понятие "ларя" не входит, поскольку это совершено са-мостоятельная валюта. То есть, после отоварки тот, кто продал "ларь", оставляет себе чай, а ос-тальное передает покупателю.

С материалом на зоне туго, поэтому пря-жа в большой цене. Я получаю пряжу у завскла-дом, молодого пронырливого москвича Олега. Поскольку москвичи меня не приняли, он со мной не знается, и лишнюю пряжу не выдает.

Каким-то образом стало известно, что я знаю английский язык. Однажды ко мне подхо-дит невысокий складный ивановский парнишка, киномеханик Коля Петров.

- Ты что, правда, английский знаешь? –

- Знаю. –

- Откуда? -

Рассказываю.

- Чай пьешь? -

Этот вопрос на зоне означает: "Пьешь ли ты чефир?"

- Пью. -

- Пошли ко мне. -

В кинобудке, где стоят два киноаппарата, завариваем в кружке чефир.

Неторопливо беседуем, отпивая горький напиток – три глотка он, три глотка я. Так поло-жено, это ритуал. Скручиваем из газеты само-крутки и вдумчиво дымим махрой.

У Коли просьба. Не могу ли я научить его английскому языку?

Осторожно выясняю, зачем ему это нуж-но. Он играет на гитаре, поет в ансамбле и хо-чет знать слова песен, которые поет.

Соглашаемся, что за определенную плату (естественно, чаем) я буду заниматься с ним каждый день по часу.

И могучий великий английский язык со-служил мне великую службу. Он определил мое положение в зоне.

Дело в том, что Коля киномеханик, а, значит, у него есть помещение. Каждый, у кого на зоне есть свое помещение, уже аристократ. Там можно спокойненько обсудить все, что угодно, там можно отдохнуть или решить какие-то свои дела.

К Коле заходят уважаемые на зоне люди. А раз я имею доступ в кинобудку, на меня как бы падает отблеск их славы.

Мой статус меняется. Смешно? И смешно, и не очень.

В голодной, жестокой и, скажем так, своеобразной обстановке мне нужно остаться самим собой. А для этого нужно найти место.

Через Колю знакомлюсь с самыми раз-ными людьми. Теперь москвичи моего отряда уже рады принять меня. Вопрос, а нужно ли это мне?

Наглый кладовщик Олег с готовностью выдает мне лишнюю пряжу. А значит, я могу купить сетки. А значит, я могу иметь свою махорку, свой чай и, даже, сколько-то сеток, составляющих оборотный капитал и непри-косновенный запас на черный день.

Но нужно быть осторожным, чтобы не расслабиться. С меня этих скромных завоеваний достаточно. И незачем перебираться из ночных шнырей. Так же сижу ночами, мотаю челноки.