Из прошлого: Между двумя войнами. 1914-1936

Эта последняя фраза являлась, по-видимому, прямым ответом на вопрос, поставленный Лавалем 8 сентября. Речь Хора вновь вернула нас к временам женевского протокола. Наконец-то Великобритания брала на себя обязательства и тем самым политическое и моральное руководство Ассмаблеей. Она заняла позицию, которую я целиком разделяю: «Верность Уставу, только Уставу, Уставу в целом». Англия заговорила языком, которого я ждал в течение одиннадцати лет. Но это пока лишь холодный свет. Теперь необходима была французская теплота.

В тот же день, в среду, 11 сентября, в 16 часов на трибуну поднялся представитель Эфиопии и произнес простую, но своеобразную речь, проникнутую заботой о высокой нравственности и упованием на божью милость. Эфиопия требовала посылки международной комиссии по расследованию. Она готова была принять «любое разумное предложение». Она с должным вниманием отнесется к экономическим интересам и к требованиям прогресса цивилизации. Она взывала «к сердцу человечества»; она хотела «способствовать сохранению мира в божьем царстве на земле».

Сэр Сэмюэль Хор, принимая мои поздравления, настаивал на том, чтобы Франция дала свой ответ.

Четверг, 12 сентября. Мне по-прежнему неизвестны намерения Лаваля, с которым я не виделся. Ван-Зееланд сообщил мне, что Бельгия поддержит Лигу наций на все «сто процентов». Повсюду задают один и тот же вопрос: «Как поступит, что скажет Франция?» Лаваль разыскал меня на Ассамблее, чтобы узнать мое мнение о подготовленной им речи. То, что он мне сообщил, на мой взгляд, соответствует традиционной доктрине Франции, хотя в речи имеется ряд шпилек в адрес Англии, которые я посоветовал ему смягчить.

Министр иностранных дел Нидерландов г-н де Грефф выразил недовольство нападками на идею коллективной безопасности и высказался в поддержку Лиги наций. В свою очередь он также затронул вопрос о распределении сырьевых ресурсов, актуальность которого в этом году ощущается повсеместно, потребовав, однако, чтобы этот вопрос был разрешен в соответствии с принципами права. Он высказался за экономическую политику открытых дверей. «Необходимо, – заявил он, – чтобы, принимая решение, каждый осознал свою ответственность». Речь де Греффа имела большой успех. Министр иностранных дел Швеции Сандлер, также встреченный громкими аплодисментами, подчеркнул интерес малых государств к обсуждаемым вопросам. «Проблема рабства касается не только Италии; она должна интересовать всю Лигу наций».

Таким образом, мнение мировой общественности постепенно определялось. Мужественно и ясно изложил свою точку зрения Ван-Зееланд. Он согласен нести свою долю бремени коллективных решений и полностью поддержал представителя Великобритании. «Бельгия до конца выполнит свои обязательства».

Завтрак с Хором и Иденом. После завтрака Лаваль, Поль Бонкур, Бонне и я обменялись мнениями относительно принципиального содержания подготавливаемой Лавалем речи. В пятницу, 13 сентября, до начала заседания, Лаваль передал мне текст своего выступления. По моему предложению он внес в текст ряд поправок, усиливавших места, где говорилось о нашей верности Лиге наций и о франко-британской солидарности.

Взяв слово и напомнив о своих заявлениях в Совет Лиги наций, Лаваль вновь подтвердил верность Франции Уставу и ее решимость выполнить свои обязательства и всемерно содействовать росту авторитета высшего международного института. Со времени протокола 1924 года и вплоть до конференции по разоружению Франция постоянно поддерживала доктрину коллективной безопасности. «Устав, – заявил Лаваль, – остается для нас международным законом. Разве мы можем допустить ослабление этого закона? Это означало бы измену нашему идеалу и противоречило бы нашим интересам. Политика Франции всецело основывается на принципах Лиги наций… Любое посягательство на женевский институт явилось бы посягательством на нашу безопасность. Заявляя о нашей верности Уставу, я лишь повторяю и подтверждаю все заявления, с которыми выступали с этой трибуны представители моей страны…»

Трудно было сделать более определенное заявление. Лаваль поздравил сэра Сэмюэля Хора с его речью, «явившейся новым свидетельством либеральной традиции Англии и свойственного ей чувства универсальности. Солидарность в принятии ответственных решений любого порядка, при любых обстоятельствах места и времени, к которой обязывает на будущее подобное заявление, является важной вехой в истории Лиги наций, – справедливо указывал он. – Я радуюсь этому вместе с моей страной, которая понимает всю необходимость тесного сотрудничества с Великобританией во имя защиты мира и спасения Европы». Далее Лаваль напомнил о программе 3 февраля. «Это было моей чудесной мечтой. Неужели она близка к осуществлению?» Он напомнил о римских соглашениях, о соглашениях в Стрезе, о своих усилиях добиться примирения. В заключение он заявил: «В Комитете пяти мы изучаем все предложения, способные удовлетворить законные требования Италии в той мере, в какой это совместимо с уважением суверенитета другого государства, являющегося членом Лиги наций. Необходимо, чтобы все знали, что между Францией и Великобританией нет никаких разногласий в деле, эффективных поисков мирного решения… Всех нас связывают узы солидарности, которая укажет нам наш долг. Наши обязательства записаны в Уставе. Франция не намерена уклоняться от их выполнения».

Речь Лаваля, неоднократно прерывавшаяся аплодисментами, была очень хорошо принята всей Ассамблеей. Когда Лаваль сходил с трибуны, его остановил и поздравил сэр Сэмюэль Хор. Его поздравили также Ван-Зееланд, Политис, Осусский, Мадариага и Бек. Иден любезно поблагодарил меня за ту роль, которую я, по его мнению, сыграл при подготовке выступления. 13-го я получил записку от Гастона Жеза, в которой говорилось: «Не нахожу слов, чтобы выразить вам свою признательность за благотворное влияние, оказанное вами при окончательной редакции французской декларации. Особое внимание обращает на себя конец выступления. Я последовал вашим добрым советам. Как стало известно, сегодня вечером император выступит с заявлением по радио. Не будет ли это ответом на посланные ему мною телеграммы?»

На трибуне Ассамблеи один оратор сменял другого. Представитель Южно-Африканского Союза Те Уотерс отметил беспокойство, вызванное в его стране стремлением некоторых европейских государств к новому расчленению Африки, а также угрозой уничтожения одной из последних суверенных стран этого континента. «Если допустят это преступление, если Африка будет использована Европой в своих корыстных планах и целях, – заявил он, – то настанет час – и мы глубоко убеждены в этом, – когда, вооружившись, она восстанет и добьется свободы, как это уже случалось прежде в ее долгой и мрачной истории. И тогда она снова впадет в то состояние первобытного варварства, на преодоление которого мы затратили на Юге столько усилий». Те Уотерс выразил свое удовлетворение по поводу того, что представитель Франции нарушил свое молчание, так как «правительство и народ Южной Африки с законным основанием считают великую французскую нацию, обладающую столь высокой культурой, основным оплотом коллективной системы и самым эффективным поборником коллективных действий и коллективной безопасности… Было бы непостижимо, если бы Франция продолжала колебаться в утверждении той идеи, что все мы связаны обязательствами, принятыми нами на себя согласно Уставу Лиги наций, и торжественными формулировками Парижского пакта».

Замечательные дебаты! Впервые за все время, прошедшее со дня обсуждения протокола 1924 года, прозвучал голос международной совести; мир стремился к единству на основе разума. Выступление министра иностранных дел Португалии г-на Монтейро в защиту Устава было проникнуто глубоко возвышенными мыслями. Малая Антанта также стоит на позиции коллективной безопасности: ее точка зрения была изложена Пуричем. Представители Скандинавских стран и Латвии высказались в том же духе. Теперь международное согласие было достигнуто. Я нахожу, что сами итальянцы смягчили свою позицию. Барон Алоизи, зная о моей любви к народу Италии и о моих симпатиях к нему лично, просил меня о содействии, не подозревая, что это несовместимо с моими убеждениями.