Бехтерев

25 августа отряд братьев Рыжовых вместе с лазаретом переместился вперед к деревне Тученица. К этому времени началось поступление первых раненых. Их размещали в войлочных палатках, рассчитанных на 25 человек. 29 августа лазарет был перемещен в деревню, но в ней не сохранилось ни одного пригодного для содержания раненых дома. За первые сутки в лазарете скопилось более 200 раненых, главным образом осколками гранат. Эвакуация их задерживалась. Однако главные события были впереди.

30 августа, в день именин императора, после полудня начался третий, решительный штурм неприятельских укреплений под Плевпой, и уже к вечеру только в лазарете 16-й дивизии оказалось около двух тысяч раненых. Количество их значительно превышало прогнозы медицинской администрации. К тому же, как писал Бехтерев, «день был, к несчастью, сырой, дождливый, кругом наших палаток грязь стояла непролазная. В палатки, разумеется, немыслимо было поместить всех раненых, а под дождем оставлять и того меньше». Количество раненых и больных в каждой палатке раза в четыре превосходило санитарные нормы. «…Больные должны были, — отмечал Бехтерев, — лежать в свалку, не оставалось свободного пространства не только для прохода слуг и врачей к раненым, но можно сказать, в буквальном смысле яблока некуда было уронить». К утру следующего дня в лазарете скопилось три с половиной тысячи раненых.

Третий штурм Плевны длился еще двое суток, людские потери росли, количество раненых все возрастало. Вокруг палаток натягивали тенты, ставили навесы, но всего этого было мало. Кончались перевязочные материалы и медикаменты, возникли сложности с обеспечением раненых пищей. В корреспонденции об этих событиях Бехтерев писал: «Представьте себе весь ужас положения и врача, которому приходится быть бесполезным в данном случае, и раненых, которым приходится лежать во время холодной ночи на грязной земле почти без всякого покрова… Вы ходите кругом больных с фонарем, как шальной, шатаясь из стороны в сторону, и не знаете, что делать. Один скрежещет зубами, другого бьет сильная лихорадка, и он с силой стискивает челюсти. Кругом все стон и крик от голода… холода и ран. Один кричит: «Я ничего не ел», а другой: «Оденьте хоть чем-нибудь». В одном конце вы слышите просьбу убрать поскорее труп товарища, который только что на глазах у всех скончался в страшных муках… Сердце разрывается на части при виде этой ужасной картины. Подбегаешь к одному, к другому, к третьему, забываешь всякий отдых, делаешь все, что можешь, и все-таки чувствуешь себя бессильным уменьшить страдания несчастных хотя бы наполовину… Пришлось поработать, не зная ни отдыха, ни сна (не было возможности, что называется, куска хлеба перекусить). Постоянно переходя от одного больного к другому, ноги до того устали, что положительно отказывались двигаться; руки, занятые постоянно перевязками, отказывались работать, а голова в крайнем напряжении — все рисуются ужасные страдания того или другого раненого». Однако, несмотря на тяжелейшие условия работы, помощь раненым оказывалась и самое необходимое при этом делалось. Все раненые были перевязаны. Срочные операции сделаны, кому потребовалось — наложен гипс.

Ко 2 сентября атаки русских истощились, турки продолжали упорно сопротивляться. Раненые эвакуировались в тыл. В работе лазарета наступила передышка. Бехтерев с группой товарищей отправился на позиции. На Родищевском редуте офицеры-артиллеристы предложили студентам осмотреть поле боя в подзорную трубу. «Глазам моим, — писал Бехтерев в воспоминаниях, — представилась ужасная картина: все видневшееся вокруг поле было усыпано трупами русских и ранеными, обнаруживавшими признаки жизни своими судорожными движениями. Нетрудно было различить… и цвет и даже форму одежд». Как объяснили артиллеристы, все попытки вынести раненых вели лишь к новым жертвам, так как турки из крепости хладнокровно расстреливали смельчаков, стремившихся спасти жизнь своих товарищей. Картина поля боя буквально потрясла Бехтерева. Вечером того же дня он пытался отразить впечатление об увиденном в своей корреспонденции с фронта, оказавшейся последней. Он высказал свое возмущение теми, кто посылал на гибель русские войска. Неудавшийся штурм проводился без достаточной артиллерийской подготовки, по простреливаемому открытому пространству, тогда как противник занимал выгодные позиции и имел более современное оружие английского производства. Осуждая командование, которое в течение трех дней бросало на верную погибель все новые и новые воинские части, штурмовавшие хорошо укрепленные вражеские позиции, Бехтерев обращал внимание на то, что оно лишь «после смерти нескольких тысяч (вы подумайте — нескольких тысяч!!!) поставляет предел этой бесчеловечной бойне, прекращая бесполезную атаку… Всю эту картину в живых лицах вы видите здесь, на поле сражения, усеянном костьми. Пусть те, кто более всех настаивал на войне и кричал о ней из своих кабинетов, приедут сюда и взглянут на эти тысячи несчастных, которые с замечательной покорностью судьбе, без всякого ропота и упреков кому-либо переносят адские муки… Пусть послушают они этот стон, разрывающий душу, этот предсмертный лепет и последний вздох, вызывающий слезы на глазах у самого крепкого человека!»

Корреспонденция Бехтерева о третьем штурме Плевны оказалась последней в связи с тем, что в первых числах сентября после изнурительной работы и проведенных под дождем бессонных ночей 11 из 12 человек, составлявших отряд Рыжовых, заболели «болгарской лихорадкой». Тяжело заболел тогда и Бехтерев. Шестого сентября отряд прибыл в Баготу, куда к тому времени переместилась главная квартира и при ней полевое медицинское управление действующей армии. Николай Рыжов, офицеры и студенты, составлявшие его отряд, были приглашены в ставку для встречи с императором.

Ставка здесь располагалась в деревянном двухэтажном доме с большим, огороженным высоким забором двором. В воротах гостей встретил свитский генерал Косин-ский. Император вместе с главнокомандующим принял их во дворе. Он поздоровался со всеми и обратился к Рыжову со словами благодарности. «У меня немного таких, как ты», — сказал он тогда Рыжову, вручая ему орден Станислава с мечами. Затем Александр II изрек: «Мне приятно убедиться, что чушь из головы студентов начинает выходить». Присутствующие смолчали. Тогда император сказал, что он благодарит всех и приглашает отобедать в его столовой. Это было весьма кстати. К тому же обед был отменным и в какой-то степени скрасил неприятное впечатление от встречи с самодержцем.

Отряд прекращал существование. Имущество его было передано организации Красного Креста. Из медикаментов оставили у себя только хинин, который принимали уже все «рыжовцы». Заболевшим студентам полевым медицинским управлением действующей армии были выданы документы, удостоверявшие их право возвращения в Петербург. В удостоверении, выданном Бехтереву, в частности, было сказано: «Предъявитель сего, студент С.-Петербургской императорской Медико-хирургической академии Владимир Бехтерев, состоявший при главной квартире действующей армии в санитарном отряде братьев Рыжовых, отправляется обратно в С.-Петербург…». Далее всем начальствующим лицам вменялось в обязанность оказывать студенту Бехтереву по пути следования содействие и помощь. До Систова «рыжовцы» добирались вместе, а там у Бехтерева развился очередной тяжелый приступ лихорадки, и его поместили в санитарный поезд.

Когда к Бехтереву вернулось сознание, он на верхней полке санитарного офицерского вагона среди раненых и больных ехал в поезде Красного Креста в столицу. Как только малярия «отпускала», Бехтерев стремился помогать медицинским сестрам и санитарам. За дорогу Владимиру пришлось выслушать немало рассказов бывалых людей о том, что происходило на разных участках фронта. Это позволило ему увидеть происходящие на Балканах события шире и еще раз убедиться, что цели войны Россией достигались непомерно дорогой ценой и в этом во многом были виноваты те, кто не смог должным образом подготовить русскую армию, кто допустил грубые стратегические просчеты в ходе войны.