В белые ночи

Эта ночь — ночь борьбы за веру в Сион и за достоинство верящих в него — была очень длинной. Бурная беседа закончилась перед самым рассветом. В ту ночь не был составлен протокол. Выйдя из кабинета следователя с руками за спиной, переходя от одних железных ворот к другим, от одного двора к другому, я еще нес в себе отблески пламени, разгоревшегося во время спора в моей душе. Где я только что был? На конференции, которая обсуждала будущее моего народа? Куда я иду? Разве не в гостиницу? Подъем был так велик, иллюзия столь реальна, что, войдя в длинный коридор третьего этажа, где была моя камера, я обратился к дежурному офицеру, приняв его за администратора гостиницы:

— Для меня ничего не прибыло?

Офицер странно посмотрел на меня и выругался:

— Тебе что здесь, гостиница? Ступай в камеру! Если придет посылка, передадим в камеру. Нашелся!

Я все еще шел с «конференции» в «номер». По лестнице поднимался легкими прыжками, пока тюремщики не цыкнули шепотом: «Шшш… как ты ходишь?» Меня втолкнули в камеру. Дверь закрылась. Соседи, как обычно, спросили:

— Ну, как было? Все в порядке?

— Этой ночью было очень интересно, — сказал я. — Завтра расскажу.

— Завтра? Но ведь уже утро.

В ту ночь, незаметно превратившуюся в день, я так и не заснул.

Лежа на тюфяке с раскрытыми глазами, я прочитал благодарственную молитву. Сигнал подъема заставил меня вскочить.

Назавтра в знакомом кабинете меня встретил только следователь. Не ожидая моего вопроса, он сказал:

— Переводчика я не пригласил и не собираюсь его больше приглашать. Вчера я убедился, что вы прекрасно обходитесь и без переводчика. Он нам не нужен. Будем беседовать наедине.

На этот раз он просил рассказать о «службе британскому империализму». Я объяснил следователю, что мы, ученики Жаботинского, боремся против антиеврейской политики Великобритании, за свободную иммиграцию и массовую колонизацию Эрец Исраэль, но он ухватился за последнюю часть моего рассказа:

— Значит, вы признаете, что выступали за колониальный режим в Эрец Исраэль. Не пытайтесь теперь отрицать, что вы и вам подобные были агентами, и даже сознательными, британского империализма:

— Гражданин следователь, мы не выступали за колониальный режим. Мы требовали колонизации, то есть освоения Эрец Исраэль, а это далеко не то же самое.

— Какая разница? Хотите повлиять игрой слов?

— Нет, это не игра слов. Колониальный режим означает порабощение одного народа другим, а мы возвращаемся на свою родину. Колониальный режим не заинтересован в освоении пустынных земель и препятствует развитию промышленности, а первым условием успешной колонизации является проведение аграрной реформы и развитие промышленности, чтобы в стране могли поселиться массы репатриантов. Англичане заинтересованы в сохранении колониального режима, а колонизацию мы можем проводить, только борясь против колониального режима.

— Талмудизм и начетничество! Колониальный режим и колонизация — это одно и то же. Вы просто-напросто хотите согнать арабских крестьян с их земель. Знаете, что это такое? Это захват, это грабеж. Политика Советского Союза была всегда направлена против захвата чужих земель. Сразу после Октябрьской революции мы освободили порабощенные царским режимом народы, и вот теперь, как вы видите, мы вернули литовцам Вильнюс. Сионизм же означает захват чужой земли в полном смысле этого слова.

— Мы не собираемся отнимать земли у арабских крестьян. В Эрец Исраэль имеются большие земельные владения — и их надо поделить между арабскими и еврейскими крестьянами. Восточную часть Эрец Исраэль во времена Римской империи называли Palaestina Salutaris, так как она была житницей Римской империи. Сейчас там проживают триста тысяч бедуинов. В древние времена Эрец Исраэль населяли от семи до восьми миллионов человек. Как сказал Жаботинский англичанам, в Эрец Исраэль достаточно места и для миллионов арабов, и для миллионов евреев, и для мира.

— Все, что вы сказали — это… — он применил выражение, первая часть которого явно связана с «физиологией».

Я поразился. До сих пор он вел себя довольно пристойно. По сравнению с другими следователями он был просто аристократом.

«Пережитки прошлого» заставили меня спросить:

— Почему это…? — я повторил то же выражение.

На мгновение он вышел из себя, схватил (но не поднял) графин с водой и сказал с легкой угрозой в голосе:

— Поспокойнее, а то и графином можно получить.

Я промолчал.

Следователь отодвинул графин и вернулся к прежней теме:

— А я утверждаю, что вы мне здесь чепуху рассказываете. С какой стати вы заговорили о земельных владениях? Мы должны говорить о сегодняшнем дне. Вчера говорили про средние века и ваших лжемессий, а сегодня поминаем Римскую империю. Оставьте историю, говорите по существу. Разве не ясно, что, посылая людей в Эрец Исраэль и требуя арабских земель, вы даете повод британскому империализму под предлогом защиты евреев тиранить арабских тружеников — рабочих и крестьян? Вы не только здесь помогали международной буржуазии; там, в вашей химерической стране вы тоже были агентами британского империализма, настоящими агентами.

Это он говорил уже не один раз. Повторение является одним из прав следователя. А может быть, одной из его обязанностей? Может быть, это такой метод воздействия на подследственного?

На этот раз мой ответ состоял в основном из вопросов:

— Если мы агенты Британии, почему англичане не пускают нас в Эрец Исраэль? Почему они нас преследуют? Почему в последней Белой книге они заявили, что через несколько лет не пустят ни одного еврея в Эрец Исраэль? Если бы мы действительно служили интересам англичан, то по логике вещей они помогали бы нам, а не мешали. Но факт остается фактом: они мешают нам на каждом шагу. Факт остается фактом: перед началом войны нам пришлось прорвать британскую блокаду и, подобно Гарибальди, высадить людей на берег Эрец Исраэль.

— Ну-ну, не сравнивайте себя с Гарибальди. Знаете, кем был Гарибальди? Это настоящий борец за свободу, его движение было прогрессивное, а ваше — насквозь реакционное.

Впервые мне стало известно, что в советских политшколах восхваляют деятельность Гарибальди. Оказывается, Гарибальди был носителем прогресса, а не ставленником международной буржуазии, диверсантом, которому поручили привлечь внимание итальянских рабочих к несуществующей стране — объединенной и независимой Италии. Повезло человеку! Гарибальди жил в 19-м веке и успел умереть до НКВД, иначе…

Неожиданно следователь сменил пластинку:

— Определите точно, настаиваю на точности, какова была ваша роль в организации?

Он уже задавал этот вопрос и получил подробный ответ. Теперь: «Определите мне точно».

На этот раз я воспользовался польским названием своей должности, вставив его в русское предложение:

— Я был комендантом Бейтара в Польше.

— Кем? Комендантом? — сердито и удивленно переспросил следователь. — Ведь вы говорили, что руководили всей деятельностью организации, то есть были кем-то вроде генерального секретаря, а теперь утверждаете, что были комендантом.

Я ничего не понял. Не понял ни его неожиданного недовольства, ни удивления, ни последнего вопроса. Разве это не талмудизм?

— Я, гражданин следователь, не отказываюсь от своих прежних показаний. Я говорил раньше и говорю теперь, что отвечал за деятельность Бейтара в Польше, был комендантом организации, председателем движения во всей стране.

— Так и говорите, — облегченно вздохнул следователь. — Вы были председателем организации, генеральным секретарем, но не комендантом!

Снова я ничего не понял.

Только спустя много дней, лежа на жестких нарах одного из бараков Печорлага на зеленом берегу Печоры, я задумался над словами следователя и понял, в чем было дело. В Советском Союзе комендант — это административно-хозяйственная должность. Следователь, видимо, испугался, что я пытаюсь уйти от ответственности, выдавая себя за ответственного по уборке помещений организации Бейтар.