Дневник. Том 2

рите этого моей жене!»

Прежде чем уйти, Грюби, желая выяснить, насколько у

Гейне парализованы мускулы рта, спросил его, может ли он

свистеть. И поэт, подняв пальцами свои неподвижные веки, бро

сил доктору: «Я не могу освистать даже лучшую пьесу Скри-

ба!» < . . . >

Пятница, 9 декабря.

Когда я хочу написать образцовый по стилю отрывок, я

ощущаю необходимость прежде всего вымыть руки, — не могу

писать грязными руками.

Вторник, 20 декабря.

Говорить в театре что-либо возвышенное, без уступок бур

жуазным вкусам, дозволено только русскому либо норвежскому

писателю. Французу же, для того чтобы пьеса имела успех, не

обходимо ввести в нее что-либо низменное, доступное уму и

вкусу какого-нибудь Сарсе.

Четверг, 22 декабря.

На днях Доде спорил со своим слугой, и слуга воскликнул:

«Я же не министр!.. Я не вор!» * А сегодня рабочий речного па

роходика, приставшего у моста Согласия, так объявил место

причала: «Площадь Согласия, Елисейские поля, — и, указав ру

кой на здание палаты депутатов, добавил: — Панама!» Эти мел

кие случаи — симптомы, серьезные симптомы! <...>

Суббота, 24 декабря.

Если в результате разоблачения всех парламентских жуль¬

ничеств не вспыхнет революция, мятеж или, по крайней мере,

уличное волнение, то, значит, Франция — это нация, у которой

нет больше железа в крови, нация анемичная, заслуживающая

смерть от анархии или от иностранного завоевания! <...>

Четверг, 29 декабря.

Сегодня вечером Морис Баррес очень интересно рассказывал

о дуэли Деруледа, очевидцем которой он был, и об участии

Клемансо во всех таинственных аферах, во всей грязи послед

них дней.

549

Ему известна такая любопытная деталь: по всем большим

и важным вопросам Клемансо голосовал против мнения каби

нета, но его друзья в палате — восемьдесят человек — голосо

вали за кабинет. Можно подумать, что между ним и правитель

ством существует какое-то соглашение — ему предоставляют

свободу действий и сохраняют его престиж главы оппозиции, а

взамен он обеспечивает поддержку своих янычар в палате.

Морис Баррес сказал, что если бы Дерулед был убит или ра

нен, Клемансо разорвала бы толпа, ожидавшая исхода дуэли у

ворот парка.

Суббота, 31 декабря.

У Шаппе, антиквара на улице Лафайет, я сталкиваюсь с Ре-

жан, — по-видимому, она вышла перед обедом поглазеть на вит

рины. Беседуем о «Шарле Демайи» — она была на премьере;

наговорив мне много приятного, она сообщает некоторые подроб

ности о влиянии критики на зрителей. «Я только что виделась, —

сказала она, — с одной очень умной женщиной, которая встре

тила меня следующими словами: «Странно, Сарсе разнес пьесу *,

а я провела вчера в Жимназ очень интересный вечер».

Другая женщина, более осторожная в суждениях, спросила

меня при встрече: «Ну, как вы находите «Шарля Демайи»?» —

«Отличная пьеса!» — «Я тоже так считаю, только не решаюсь об

этом сказать».

Затем Режан говорит, о том, что Порель презирает прессу,

всегда бранившую все самое лучшее, что он когда-либо ставил.

«Впрочем, чтобы убедиться в ограниченности журналистов, —

добавляет она, — представьте себе, что едва я сыграла Жермини

Ласерте, как получила вот такую гору писем — и ее руки очер

тили размеры шкатулки, — в которых меня пытались отговорить

от этой роли... А ведь то были друзья, люди, привязанные ко

мне, они действовали в интересах моего будущего... Послушай

я их, так и осталась бы в дураках!»

ГОД 1 8 9 3

Четверг, 5 января.

Антуан пришел сегодня к завтраку, чтобы назначить день

представления «Долой прогресс!».

Он говорил о нищете окружающих его людей, которым часто

не в силах помочь деньгами, но стремится хоть немного облег

чить их жизнь, приглашая к своему столу; он рассказал мне о

Марии Сорви Голова, бывшей любовнице Метенье *, которая, как

полагает Антуан, находится в ужасном безденежье, потому что,

говорит он, у бедной девушки душа прачки, она совсем не такая

продувная, как, например, Но; и он поделился со мной по поводу

этой актрисы недавним своим грустным впечатлением.

Однажды утром, когда он зашел за ней перед репетицией и

собирался повезти ее завтракать, ее сынишка, перенявший

бойкие манеры Метенье, весело сказал: «Мама хорошо позавтра

кает... тем лучше! А то у нас дома едят не каждый день!» И от

этих слов мать залилась слезами. <...>

Вторник, 10 января.

С тех пор как молодые люди стали идеалистами, с тех пор

как они провозгласили, что в мире существует только идея, я

вижу молодежь, у которой, как никогда прежде, мало идей в

любой области, своих собственных идей в книгах, в оригиналь

ном устройстве жизни, в создании себе окружения и т. д. и т. д.

Воскресенье, 22 января.

Сегодня братья Рони долго говорят со мной о злой враждеб

ности, которую питает ко мне публика, — что верно, то верно,

но они уж слишком нажимают на эту ноту.

551

Я не смог удержаться и сказал им с легким раздражением:

«Вы найдете, что это претенциозно, пусть, но я объясняю на

строение публики тем, что в настоящее время во Франции начи

нают стыдиться и в то же время бояться порядочности; она все

больше стесняет значительную часть публики — публики, кото

рой не удалось привить мне — ни в моей личной жизни, ни в

профессии — снисходительность к низости, слабости, отступле

нию от принципов... Ибо я считаю себя честным литератором,

постоянным в своих убеждениях, презирающим деньги... И

осмелюсь утверждать, что в наше время я единственный образо

ванный человек, который, обладая таким авторитетным именем,

как мое, имея возможность еще лет десять писать романы, хо

рошие ли, плохие ли, но отлично оплачиваемые, — не делал

этого, потому что боялся, что они будут слабее написанных ра

нее. И что же, по отношению ко мне — всяческая суровость и,

кажется, я имею право это сказать, всяческая несправедливость!

А по отношению к Золя — всяческие нежности!.. К Золя, кото

рый в данный момент меняет шкуру так цинично, как никто и

никогда, воскуряет фимиам тем людям и явлениям, на которые

прежде плевал, и предается гнусностям, просто ставящим в

тупик, настолько они принижают человеческое существо».

Вечером, на улице Бельшас, Доде с пеной у рта доказывает,

что каждый несет наказание за свои дурные поступки, наказа

ние уже при жизни, и в подтверждение этой мысли упоминает

Эммануэля Арена и других; г-жа Доде, как добрая супруга и

женщина, защищающая христианский брак, подкрепляет мысль

своего мужа примерами всех катастроф, происшедших со знако

мыми ей разведенными женщинами... А я вовсе не убежден, что

на земле установлен такой благоразумный ад!

В какую-то минуту Доде заговорил о задуманной им пьесе

на тему о Страхе: текст, подкрепленный световыми и музыкаль

ными эффектами, никаких примитивных ужасов, а только са

мые простые вещи, как безмолвно-таинственное падение дождя

на деревенскую дорогу ночью.

Понедельник, 23 января.

В глубине души с некоторой иронией, впрочем достаточно

оправданной, я размышляю о том, с высоты какого презрения

театральная критика, всегда готовая расхвалить все, что угодно,

лишь бы не оригинальное, разгромила пьесу * человека, воссе

дающего на сорока томах, опередивших все, что было сделано и

написано до него.

552

Воскресенье, 29 января.

Сегодня я написал Симону, что хочу ответить Бауэру, опуб