Прошлое с нами (Книга вторая)

Да, пожалуй... может... но с тем, однако, условием, что враги явились на телефонную линию. Воин подразделений обеспечения не обязан выйти навстречу противнику, навязать ему силой оружия свою волю либо стоять лицом к лицу в обороне изо дня в день, как пехотинец.

Связист вправе, конечно, стрелять, а может и воздержаться, имеет все основания, сославшись на свои прямые обязанности, ибо его первоочередная задача — поддержание в исправности линии связи. Если же все-таки он вступал в бой вместе с дежурной сменой либо в одиночку, то уже не в своем амплуа, а в роли пехоты, средствами и методами, которые применяются ею.

Основное вооружение связиста — телефонный аппарат, карабин — вспомогательное. Подобно всякому военнослужащему подразделений обеспечения и снабжения связист становился бойцом и даже героем — есть, кажется, один или два примера — при случайном стечении обстоятельств. Пехотинец же неизменно обращен лицом к противнику и уже только по одной этой причине рядом с воинами тыловых служб обеспечения почитался во все времена героем.

Предназначение подразделений связи разных инстанций — обеспечить деятельность командиров и штабов, содержать в рабочем режиме основные звенья системы управления войсками.

Выражение «обеспечить» до некоторой степени отвлеченное и воспринимается в широких кругах гражданских и поенных людей весьма расплывчато. Наиболее распространенное уставное толкование означает «никаких рассуждений, делать, что приказано». В полевой обстановке, с участием действующих лиц это иногда выглядит так. Позади, за спиной тщедушного командира-пехотинца, тянет кабель гвардейской мерки начальник связи. Со стороны людям неловко, поменяться бы им знаками различия, а заодно и местами.

И снова возникает недоумение. Какая причина заставила воина, физически крепкого, избрать службу обеспечения, т. е. работу по указанию, вместо творческой деятельности? Несовершенство методов предварительной ориентации молодежи? Голос ущербной совести, толкающий иногда людей всякого возраста на легкие хлеба? Лишь бы мне легко, а остальные пусть, как знают, до этого мне дела нет. Но, предположим, причина установлена. Любознательность, увлечение почтовыми марками, голубями или азбукой Морзе нередко заводят молодых людей довольно далеко в деле выбора профессии.

И это называется призвание... Но с призванием тоже ведь случаются всякие казусы. Может быть тень, отбрасываемая фигурой командира, в зародыше заглушала склонности вполне самостоятельной натуры, сковала мысль и, смирившись, человек плетется вслед кому-то, обученный второстепенной роли.

Чем вызываются подобные явления? Недоработкой отдельных лиц или общественными процессами, которые 70 лет спустя взволновали вдруг все слои нашего общества? Нельзя ли внести какие-то корректуры? Свобода выбора воинских профессий, как, впрочем, и свобода вообще, сама должна создавать для себя ограничительные барьеры. Вне барьеров это уже не свобода, а нечто другое. Это произвол.

Военному человеку наряду с честолюбием присуще иногда также тщеславие. Первое направлено в пользу общим интересам, второе — им во вред. В дни Великой Отечественной войны фронтовик, если бы повстречал интенданта или артснабженца с петлицами в золотистой окантовке, пришел бы в изумление. Ему становится совестно, не по себе. Специалист тыла возвел себя в ранг командира!

Служебный статус должностных лиц — того и другого — не сопоставим. Командир управляет всеми силами и средствами войск, охватывает мысленно общую ситуацию, в которой они действовали. Специалист тыла занимался сугубо узкой работой — обеспечением и снабжением, следуя во всем строго и неукоснительно указанию командира, связанный его решением.

Недоумение фронтовика вполне закономерно. Зачем сотруднику технических или интендантских служб несовместимые с их деятельностью знаки отличия? Доставить повод к самовозвеличиванию? Подогревать амбиции специалистов тыла способом, который не совместим с понятием дисциплины и запрещается воинскими уставами? Или здесь налицо чье-то скрытое стремление внушить командирам: пехотинцу, артиллеристу, танкисту гибельную надежду, будто на поле боя его ношу разделяет еще кто-то — техники, врачи, снабженцы — так же охотно, как они разделяют на людной улице сегодня честь носить командирские отличительные знаки?

Фронтовику известно: цвета петлиц и околышей не украшение, выданное произвольно, — это символическое обозначение данных воинского интеллекта, свойственное одной части должностных лиц и не свойственное другой, знаки, предусмотренные законом, как обязательная принадлежность форменной одежде командира — должностного лица, осуществляющего принцип единоначалия в войсках.

Чем характерен этот интеллект? Перечень нравственных качеств командира отнюдь не начинается требовательностью. И образовательный ценз — наука принятия решений сообразно с обстановкой — не стоит на первом месте.

Командир, сверх образования и требовательности, зорких глаз и прочего, должен владеть свойством генерировать волю, возбуждать дух военнослужащих. Другие слова вряд ли выражают относительную роль лица, в обязанности которого воинские уставы вменяют функции собственным поведением сообщать движущую силу десяткам, сотням, тысячам воинов на поле боя.

На огневых позициях и наблюдательном пункте командир собственным примером демонстрировал непреложную сущность моральных норм, которые обязался под присягой блюсти воин. Командир лаконичен. Зачем прибегать к многословию, вдаваться в объяснение понятий, доступных всякому первокласснику? Изо дня в день командир придерживался неизменно своих правил на глазах подчиненных — людей, предпочитавших лучше раз увидеть, чем десять — услышать.

Всякий, кого тяготит подчинение, должен сознаться: в натуре начальника проявлялись склонности, не внушающие доверия — непорядочность в отношении к службе, неряшество, слабоволие, то, что отталкивает приверженного к дисциплине подчиненного, подавляет его энтузиазм. Вполне обоснованные требования начальников этого разряда звучат как вымогательство. Зачем он, начальник, взывающий к сознанию, сам пренебрегает нормами поведения, обязательными для военнослужащего, нечистоплотен, слаб физически, не в состоянии противиться житейским искушениям и в своем пристрастии к пороку выдает правду за ложь и наоборот — ложь за правду. Перед лицом нормальных здравомыслящих людей называет черное белым и в погоне за личной выгодой приносит в жертву интересы службы, готов отказаться от честного слова и обещаний, данных прилюдно.

Тот, кто наделен нравом требовать, должен стоять выше человеческих слабостей. Службу не стимулируют ни материальная, и никакая другая заинтересованность. Воин отдает свои способности безвозмездно, от чистого сердца, во имя Родины.

Рядовой повинуется командиру, этот — последний — старшему начальнику. Командир обязан соблюдать общепринятые нормы поведения, осуществляя на деле принципы равенства военнослужащих перед законом дисциплины. Воинская служба — не игра в солдатики. Это тяжкий труд, совершаемый командиром и подчиненными навстречу, с двух концов, на ниве совершенствования духовных и физических качеств личности, и, как всякий труд, служба поглощает силы воина, возмещая добросовестный труд сознанием удовлетворенности.

Администраторские решения, предпринятые по инициативе отдельной личности и коллегиально, не заменяют отсутствие у военного человека служебного опыта и деятельной воли — нравственной основы командирского авторитета. С назначением на должность изменяется служебное положение начальника, право воинского авторитета остается прежним.

Кто он — командир? Уровень его физической подготовки, личная дисциплина, представление о службе? Внешний вид? Черты характера и лица? Образование? Умеет ли пользоваться оружием? Его привязанность? Отношение к престижу военного человека и своему собственному?

.Иной читатель спросит, почему автор говорит преимущественно о профессиональной стороне службы? Создается впечатление превосходства военного человека над другими. Он обособлен и со стороны представляется фигурой умозрительной, слабо связанной с жизнью сегодняшнего дня.