Анна Леопольдовна

Что же касается Анны Леопольдовны, то ее мнения никто из сильных мира сего спрашивать не собирался. Тот же Рондо сожалел, что «самая завидная невеста в мире» достанется не английскому принцу. Но племянница императрицы неожиданно проявила характер — отказалась идти замуж за неказистого жениха из Брауншвейга. Возможно, именно это обстоятельство подтолкнуло Бирона к активным действиям. Однако в столь щепетильных делах герцог оказывался неискусным интриганом — действовал излишне прямолинейно и всегда уступал в этом отношении Остерману. Саксонский дипломат Пецольд передавал, что Бирон рекламировал мужские достоинства своего сына словами, «которые неловко повторить»⁶². В очередной раз пообещав принцу поддержку, он допустил промашку: на ближайший бал Петр Бирон явился в костюме из той же ткани, из которой было сшито платье принцессы Анны. Обиженный брауншвейгский посланник утверждал, что его чувства разделяли многие: «Все иностранные министры были удивлены, а русские вельможи — возмущены. Даже лакеи были скандализованы».

Лакеи, как и вельможи, стерпели бы и не такое. Герцог справился бы даже с брауншвейгской фамилией, но на стороне простоватого принца оказались особы более опытные и ловкие: вице-канцлер Андрей Иванович Остерман, кабинет-министр Артемий Петрович Волынский, австрийский посол маркиз Антонио Ботта д'Адорно и даже приятель самого курляндца дипломат Герман Карл Кейзерлинг, по словам брауншвейгского дипломата Гросса, передававший Остерману всю информацию о словах и поступках герцога.

Как позднее показало следствие по делу Волынского, амбиций Бирона не одобряли и другие вельможи. Князь А. М. Черкасский говорил: «Если б принц Петр был женат на принцессе, то б тогда герцог еще не так прибрал нас в руки. Как это супружество не сделалось? Потому что государыня к герцогу и к принцу Петру милостива, да и принцесса к принцу Петру благосклоннее казалась, нежели к принцу Брауншвейгскому; конечно, до этого Остерман не допустил и отсоветовал: он как дальновидный человек и хитрый, может быть, думал, что нам это противно будет, или и ему самому не хотелось. Слава богу, что это не сделалось: принц Петр человек горячий, сердитый и нравный, еще запальчивее, чем родитель его, а принц Брауншвейгский хотя невысокого ума, однако человек легкосердный и милостивый».

На Антона Ульриха работало и время. Чтобы сохранить корону за старшей ветвью династии Романовых, Анна Леопольдовна обязана была в ближайшем будущем обеспечить старевшую императрицу наследником. Бирону-младшему же было всего 15 лет, а ждать, пока он повзрослеет, государыня не могла, тем более что рядом с ее племянницей находилась — в расцвете сил и красоты — дочь Петра Великого.

В условиях цейтнота Бирон пошел ва-банк — или был спровоцирован на опрометчивый шаг. Брауншвейгский историк X. Шмидт-Физельдек в конце XVIII века на основе имевшихся в его распоряжении документов раскрыл сложную интригу, авторами которой, по всей вероятности, стали Кейзерлинг и Остерман. Чтобы подтолкнуть Бирона к действиям, некий «барон О***» сообщил ему: многие европейские дворы уверены в том, что затягивание сватовства принца — следствие происков обер-камергера. После этой беседы Бирон отправился к принцессе, убедился, что Антона она по-прежнему не терпит и даже просила «не ходатайствовать за принца так горячо, как будто он ему родной сын». Бирон пересказал содержание этого разговора «барону О***», и тот заметил, что про «родного сына» принцесса сказала неспроста, давая понять, что к сыну самого Бирона она отнеслась бы более благожелательно. Тогда курляндец послал к ней Петра с предложением руки и сердца. Анна Леопольдовна выгнала претендента, и оскорбленный отец поступил так, как и прогнозировал «барон О***»: объявил императрице, что пора наконец выдать гордую принцессу за Антона Ульриха. Очевидно, для императрицы это оказалось последним аргументом.

Тринадцатого января 1739 года Рондо докладывал в Лондон, что, по его сведениям, курляндский герцог лично явился к принцессе. Для начала он долго объяснял, что у его сына и так есть из кого выбирать невесту — только что австрийский император выразил готовность отдать за него любую из двух дочерей. Бирон по-солдатски прямо спросил Анну о ее чувствах к жениху из Брауншвейга и получил честный ответ: «Принц мне не нравится».

О завершении брачной интриги подробно рассказала в письме супруга британского резидента, многознающая английская леди: «Во всяком случае, когда она (принцесса Анна. — И. К.) выказала столь сильное презрение к принцу Брауншвейгскому, герцог решил, что в отсутствие принца дело будет истолковано в более благоприятном свете и он сможет наверняка склонить ее к другому выбору. В соответствии с этим на прошлой неделе он отправился к ней с визитом и сказал, что приехал сообщить ей от имени ее величества, что она должна выйти замуж с правом выбора между принцем Брауншвейгским и принцем Курляндским. Она сказала, что всегда должна повиноваться приказам ее величества, но в настоящем случае, призналась она, сделает это неохотно, ибо предпочла бы умереть, чем выйти за любого из них. Однако если уж ей надо вступить в брак, то она выбирает принца Брауншвейгского. Вы догадываетесь, что герцог был оскорблен, а принц и его сторонники возликовали»⁶³.

Леди Рондо относила эти события к июню — но вопрос со свадьбой государственного значения явно был решен раньше. Во всяком случае, уже 8 марта принц Антон известил своего брата, герцога Карла, о предстоящей женитьбе. Самому жениху об этом сообщил не кто иной, как Бирон; несколько позже опять же герцог известил резидента Рондо.

Весной положение принцессы изменилось — из царской родственницы она превратилась в государственную фигуру. По указанию императрицы ее свиту укомплектовывали новыми чинами из штата большого двора. Двор наследницы увеличился с двенадцати до восьмидесяти четырех человек. Теперь при Анне Леопольдовне состояли: гофмаршал князь Черкасский, два камергера и два камер-юнкера, гоффурьер, два мундшенка, камердинер, два камер-пажа и четыре пажа; из нижних служителей — два камер-лакея и 12 лакеев, четыре гайдука. У нее появились свои келлермейстер и келлершрейбер [11], своя кухня с пятнадцатью мундкохами [12], поварами, поваренными работниками, «конфектурный» мастер с учеником. Обслуживали этот маленький двор шесть истопников, привлекавшихся и к другим работам. Дамскую часть штата составляли гофмейстерина, четыре фрейлины, француженка-«мамзель», камер-фрау и две камер-юнгферы, кастелянша с шестью прачками. Делопроизводство двора вели секретарь, канцелярист, два подканцеляриста и два копииста⁶⁴.

Не зря кабинет-министр Волынский уламывал Анну-млад-шую на брак с Антоном Ульрихом; барышня откровенно выказала придворному, находившемуся тогда в зените карьеры, свои чувства: «Вы, министры проклятые, на это привели, что теперь за того иду, за кого прежде не думала», — не преминув заметить, что ее жених «весьма тих и в поступках не смел». Опытный царедворец галантно парировал укоры и разъяснил молодой женщине всю пользу такой ситуации, когда муж «будет ей в советах и в прочем послушен»⁶⁵.

Артемий Петрович старался на совесть. Его приятель, секретарь императрицы Иван Эйхлер, даже предостерегал своего «патрона»: «Не очень ты к принцессе близко себя веди, можешь ты за то с другой стороны в суспицию впасть: ведь герцогов нрав ты знаешь, каково ему покажется, что мимо его другою дорогою ищешь». Но предостережения не помогли — Волынский не скрывал радости от провала сватовства сына Бирона к Анне Леопольдовне, поскольку при его удачном исходе «иноземцы… чрез то владычествовали [бы] над рус [с] кими и рус [с] кие б де в покорении у них, иноземцов, были»⁶⁶. Его не смущало то, что брак мекленбургской принцессы и брауншвейгского принца трудно было назвать победой русских. Зато в будущем можно было рассчитывать на роль первого министра при родившемся от этого брака младенце-императоре и его неопытной матери, что было исключено, если бы принцесса породнилась с семейством Бирона.