Анна Леопольдовна

Игорь Курукин

АННА ЛЕОПОЛЬДОВНА

ПРЕДИСЛОВИЕ

Анна Леопольдовна в исторических трудах и учебных пособиях обычно упоминается лишь как мать императора-младенца Иоанна Антоновича, занимавшего трон в промежутке между царствованиями куда более известных дам — мрачной Анны Иоанновны и блестящей Елизаветы Петровны. Но именно она целый год была правительницей империи и при иных обстоятельствах могла бы войти в историю России не менее известной, чем названные фигуры.

Однако ей не повезло. В некоторых отечественных учебниках истории XVIII века она, как и «запрещенная» фигура ее сына-императора, вообще не упоминалась; в других — лишь указывалось, что царствование Иоанна III [1] «недолго продолжалось», или объявлялось, что младенец воцарился «беззаконно», а потому был свергнут, «доброчестно заключен», а в конце концов, ко всеобщему облегчению, лишен «тягостной самому ему и ни к чему не способной жизни».

Лишь в XIX веке фигура Анны Леопольдовны предстала перед читателями в небольшом очерке П. Яковлева «Жизнь принцессы Анны, правительницы России», излагавшем историю ее правления. Но в этой единственной биографии, изданной в 1814 году, героиня изображена властолюбивой особой, собиравшейся присвоить себе императорскую власть, и несимпатичной собственным подданным: «Гордые поступки великой княгини Анны не могли привлечь народа, который и без того недоволен был, видя на русском престоле немецкую принцессу»¹.

Насколько точно было известно мнение «безмолвствующего большинства» — большой вопрос. Однако голоса более просвещенных и близких ко двору современников нашей героини по отношению к ней звучат не слишком одобрительно. Вот какую характеристику дал ей один из самых вдумчивых и серьезных иностранных наблюдателей тех лет — полковник и адъютант фельдмаршала Миниха Христофор Манштейн: «Она была чрезвычайно капризна, вспыльчива, не любила труда, была нерешительна в мелочах, как и в самых важных делах; она очень походила характером на своего отца, герцога Карла Леопольда Мекленбургского, с тою только разницей, что она не была расположена к жестокости. В год своего регентства она правила с большою кротостью… Фаворитка ее пользовалась полным доверием и распоряжалась ее образом жизни по своему усмотрению. Министров своих и умных людей она вовсе не слушала; наконец, она не имела ни одного качества, необходимого для управления столь большой империей в смутное время. У нее был всегда грустный и унылый вид, что могло быть следствием тех огорчений, которые она испытала со стороны герцога Курляндского во время царствования императрицы Анны. Впрочем, она была очень хороша собою, прекрасно сложена и стройна; она свободно говорила на нескольких языках»². Карьера полковника оборвалась с «падением» принцессы — но Манштейн как будто не столько осуждал, сколько сожалел о судьбе молодой женщины, к несчастью, оказавшейся не на своем месте.

Мнение начальника Манштейна, аннинского фельдмаршала Бурхарда Христофора Миниха, однозначно:

«…Она была от природы неряшлива, повязывала голову белым платком, не носила фижм и в таком виде являлась к обедне, в публике, за обедом и после него, когда играла в карты с избранными партнерами, которыми были: принц, ее супруг; граф Линар — посланник короля польского и любимец великой княгини, его доверенный маркиз Ботта — посланник венского двора, оба враги короля прусского; г. Финч, английский посланник, и мой брат. Прочие иностранные министры и придворные сановники никогда не допускались в эту партию, которая собиралась в комнатах фрейлины Юлии Менгден, наперсницы великой княгини и в то же время поверенной графа Линара, которому великая княгиня из своих рук пожаловала орден Св. Андрея, причем наградила его поцелуем, находясь еще в постели, хотя и была совершенно здорова.

Она дурно жила с принцем, своим супругом, и спала отдельно от него; когда же он желал войти к ней поутру, то обыкновенно находил двери запертыми. Она имела частые свидания с графом Линаром в третьем дворцовом саду, куда отправлялась всегда в сопровождении фрейлины Юлии, пользовавшейся там минеральными водами. Когда же принц Брауншвейгский намеревался также проникнуть в этот сад, то для него ворота были всегда заперты и часовым было приказано никого туда не пускать»³.

Знание альковных тайн сделало бы честь разведчику. Но полководец, похоже, изливал обиду за то, что эта «неспособная» особа не оценила его дарования и отправила в бесславную отставку с поста первого министра.

Именно образ ленивой и влюбчивой до самозабвения растрепы стал традиционным для характеристики правительницы, тем более что проигравшие всегда виноваты. Не избежал его и маститый историк С. М. Соловьев. Освещая правление Анны Леопольдовны в своей фундаментальной «История России с древнейших времен», он подробно рассказал о внешней политике страны, широко привлек неизвестные ранее архивные документы, в том числе письма принцессы, и всё же сделал неутешительный вывод: «…не было существа менее способного находиться во главе государственного управления, как добрая Анна Леопольдовна. Сильно доставалось ей в молодости от матери, герцогини Екатерины Ивановны, за дикость; императрица Анна имела полное основание считать племянницу неспособною к правлению. Не одеваясь, не причесываясь, повязав голову платком, сидеть бы ей только целый день во внутренних покоях с неразлучною фавориткою, фрейлиною Менгден!»⁴

В «Курсе русской истории» В. О. Ключевского принцесса уже предстает «совсем дикой, сидевшей по целым дням в своих комнатах неодетой и непричесанной», а ее правление охарактеризовано как «убогое». Столь же категорична оценка еще одного крупнейшего отечественного историка С. Ф. Платонова: «…Анна Леопольдовна была совершенно неспособна не только к управлению, но и к деятельности вообще. Детски близорукая и неразвитая, она была избалована, любила роскошь и тесный кружок веселых людей, желала жить для себя и подальше от дел»⁵.

С легкой руки научных мэтров такой она и вошла в историю. Последующие авторы стали развивать и дополнять непривлекательный образ, опираясь уже на собственную фантазию. Например, в одном из последних дамских сочинений про любовные похождения исторических деятелей Анна Леопольдовна изображена не только ленивой, но и неряшливой и невоспитанной: «…за столом роняла приборы, забывала про салфетку и порой даже чавкала»⁶. В современных же школьных учебниках начала XXI века она выступает персонажем невнятным — то олицетворением «засилья немцев», от которого спасла страну дочь Петра I Елизавета; то арестованной неизвестно за что правительницей страны⁷.

Слава же если не великой, то, по крайней мере, национальной государыни досталась сопернице Анны Леопольдовны, ее «сестрице» (а на самом деле — двоюродной тетке, которая была всего девятью годами старше племянницы) Елизавете Петровне. Это при ней рухнуло «немецкое засилье», русские полки победно вошли в Берлин, при ее дворе творил Ломоносов, в ее правление был основан Московский университет. Так оно и было — но могло быть и иначе, если бы Анна Леопольдовна оказалась сильнее.

У принцесс было немало общего. Они были тезками: та, которую мы называем Анной Леопольдовной, при рождении получила имя Елизавета Екатерина Христина. Казалось, что им от рождения уготовано счастливое будущее, но впереди обеих ждали испытания. Обе они были наполовину русскими, только отцом Елизаветы был государь Петр Великий, а матерью — «лифляндская портомоя», ставшая императрицей Екатериной I, а родителями Анны — царевна Екатерина Иоанновна и мекленбургский герцог Карл Леопольд. Их портреты писали один из первых русских художников Иван Никитин и знаменитый придворный живописец Луи Каравак. В августе 1741 года в оде, посвященной победе над шведами, М. В. Ломоносов воспел добродетели Анны Леопольдовны, а спустя четыре месяца поздравлял восторженным стихом взошедшую на престол Елизавету Петровну.