Анна Леопольдовна

Да и впрямь жених оказался не подарком. Восемнадцатилетний потомок древнего рода Вельфов, племянник супруги императора Священной Римской империи Карла VI, шурин будущего прусского короля Фридриха II и двоюродный брат наследницы австрийского престола Марии Терезии выглядел лет на 14–15: маленького роста, щуплый и застенчивый, он совсем не был похож на красавца-принца на белом коне, о котором мечтают романтические барышни во все времена. Саксонский посланник Лефорт уже в мае 1733 года доложил своему курфюрсту: «…уверяют, что принц Бевернский не нравится принцессе». Английский посол лорд Джордж Форбс в сентябре также сообщил, что жених не нравится принцессе Анне, более того, у него есть враги при дворе, и уже распространен слух, что он страдает «падучей» — эпилепсией, и высказался еще более определенно: «Брака не будет»⁵¹. А тут еще отец невесты Карл Леопольд объявил протест против оскорбительного для его чести брака: вторгшиеся в мекленбургские владения брауншвейгские войска причинили герцогу огорчения и убытки, да и вообще он наметил выдать дочь за одного из французских принцев.

Беглого герцога всерьез никто не принимал. Едва ли кого из государственных людей беспокоили и чувства юной племянницы императрицы. Однако намеченная на лето помолвка так и не состоялась. Остерман был сторонником заключения брачного союза и не раз заявлял брауншвейгцам, что не видит для него препятствий: «Никто другой, кроме вашего принца Антона Ульриха, не получит и не должен получить принцессу Мекленбургскую». А Бирон открыто посмеивался над брауншвейгским посланником Кништедтом; как мы увидим, у него появились собственные виды на принцессу. Британский резидент Рондо получил от своего правительства инструкции препятствовать заключению брака, который мог усилить позиции России в Европе, а потому старался внушать придворным, что принц слаб здоровьем и не годится на роль отца будущего российского императора.

В итоге государственное дело о свадьбе Анны Леопольдовны повисло в воздухе. Впрочем, обошлось без скандала. Уже получивший от отца благословение на брак Антон Ульрих являлся почетным гостем российского двора. Поскольку он формально прибыл для поступления «в службу ее императорского величества», то и продолжал до лучших времен на ней состоять — шефом своего расположенного на далекой Украине полка, без урона чести, который был бы нанесен в случае получения официального отказа на предложение руки императорской племяннице.

Война и любовь

Мы уже никогда не узнаем, какое впечатление произвел на Анну юноша, которого предназначили ей в мужья. Судя по их дальнейшим отношениям, едва ли оно было благоприятным.

Может быть, и у тетки-императрицы дрогнуло сердце, когда она вспомнила, как ее саму почти четверть века назад выдали замуж за такого же юного и слабенького немецкого принца Фридриха Вильгельма из Курляндии. В Петербург ее жених прибыл далеко не в лучшем состоянии, и его министры даже заикнулись было о переносе свадьбы на более поздний срок. Однако ее грозный дядя Петр I торопился в поход на турок и медлить не желал. 31 октября 1710 года свадьба состоялась; сам государь был и распорядителем — «обер-маршалом», и посаженым отцом новобрачной. Торжество прошло с «магнифи-циенцией» в петровском духе: кортеж лодок по Неве доставил невесту в белом роскошном платье, с бриллиантовой короной на голове, в дом, предоставленный жениху, а потом во дворец Меншикова. Далее последовали фейерверки, танцы, роскошный пир. Гостей усердно «трактовали» — по выражению самого царя, «до состояния пьяного немца»; это обстоятельство сыграло роковую роль в судьбе молодоженов. Бедный Фридрих Вильгельм выехал из Петербурга уже совсем больным и скончался 13 января 1711 года на почтовой станции по дороге домой. Для Анны, выбравшейся было из-под опеки не любившей ее матери и сурового дяди, эта смерть означала крушение надежд. С тех пор она так и осталась вдовой — претенденты на ее руку отметались либо Петром, либо окрестными монархами — и прожила 20 лет в захолустной Курляндии.

Едва ли Анна-старшая мечтала о такой доле для племянницы. Но теперь уже она сама была не девицей на выданье, а повелительницей империи и должна была руководствоваться не сантиментами, а государственными интересами. Племянница получила свою резиденцию — бывший дом покойного генерал-прокурора и кабинет-министра П. И. Ягужинского; там же теперь заседал Кабинет министров. Анна-младшая должна была подчиняться дворцовому церемониалу: присутствовать на богослужениях, праздниках и прочих протокольных мероприятиях, переезжать с двором в Летний дворец и Петергоф, сопровождать императрицу в ее выходах. Наблюдатели отмечали присутствие при государыне обеих молодых родственниц — Анны и Елизаветы — и сравнивали их.

«В центре партера стояли три кресла; в среднем сидела ее величество, а по бокам — принцессы в роскошных одеждах. Принцесса Анна была в малиновом бархате, богато расшитом золотом; платье было сшито, как и подобает инфанте. Оно имело длинный шлейф и очень большой корсет. Кудрявую головку Анны красиво покрывали кружева, а ленты были приколоты так, что свисали примерно на четверть ярда. Ее шемизетка [10] была собрана шелком в складки и плотно прилегала к шее. У нее были четыре двойных гофрированных воротника, на голове бриллианты и жемчуг, а на руках браслеты с бриллиантами. Одежды принцессы Елизаветы были расшиты золотом и серебром, а всё остальное не отличалось от одежд принцессы Анны» — такими увидела спутниц государыни на оперном представлении английская гувернантка Элизабет Джастис.

Датский ученый Педер фон Хавен в 1735 году явился свидетелем происшествия на праздновании именин императрицы: «…одна ракета упала в окно дворца, где стояли рядом принцессы Анна и Елизавета, и одна из принцесс пострадала от разбитого стекла». Он же в следующем году писал о их участии в свадьбе дипломата Кейзерлинга с фрейлиной императрицы: «Обе принцессы — Елизавета и Анна — вели невесту. Обряд бракосочетания совершал самый старый немецкий пастор. Когда он произносил слово и когда пели, принцесса Анна была очень тиха, набожна и благоговейна. Принцесса же Елизавета была весела, переменчива и во время венчания более применяла свои глаза, нежели уши. Она, казалось, смеялась над голосом немецкого пастора, о котором его прихожане говорили, что он в юности сорвал голос».

«…Елизавета и Анна выглядели весьма изящными и обе были очень красивыми», — отметил присутствие принцесс на экзерциции гвардейского полка в сентябре 1737 года шотландский врач Джон Кук⁵². А француз Шетарди сообщил, что Анна Леопольдовна «такого же характера, как и ее тетка, и старается подражать ей во всём».

Кажется, юная Анна в глазах зевак успешно выдержала сравнение с признанной красавицей Елизаветой. Но племянница императрицы всё же была первой из двух равных. Шетарди в 1739 году докладывал, что при определении порядка его визитов к принцессам Остерман заявил: официальное положение Анны Леопольдовны и цесаревны Елизаветы Петровны одинаково, однако «принцесса Анна настолько дорога для царицы, что всё, относящееся к ней, затрагивает непосредственным образом ее царское величество, которая смотрит на эту принцессу как на свою дочь».

Что же касается замужества племянницы, то, возможно, царица засомневалась в правильности своего выбора и решила не настаивать — вопрос о браке на некоторое время исчез из посольских реляций. Но государыня не отменила своего выбора — она лишь решила подождать, пока молодые привыкнут друг к другу, а инфантильный принц возмужает и станет для невесты более привлекательным.

Получилось, правда, наоборот. Антон Ульрих вел себя примерно: исправно учил русский язык, читал «нравоучительные книги» и набирался воинского опыта. А вот юная принцесса, постигавшая придворные науки, неожиданно обнаружила женский темперамент, обратив неподобающее внимание на саксонского посланника, графа Морица Динара. Выяснилось, что Анна Леопольдовна проводила время наедине с Динаром, а мадам Адеркас не только не препятствовала этим свиданиям, но и поощряла увлечение воспитанницы, которая теперь стремилась избегать Антона Ульриха и давала понять, что он ей не слишком приятен.