Петр и Феврония: Совершенные супруги

Итак, Ростислав Ярославич схож с Петром Муромским еще и тем, что оба они оказались лишены княжения, оба же вернули себе престол. Вот только обстоятельства их «реставрации» имеют мало общего. Ростислав возвратил себе власть отнюдь не мирным путем. Рязань ему добыли половецкие сабли. С Юрием Долгоруким он вынужденно помирился, даже оказывал ему какое-то время военную помощь, но вскоре вновь выступил против него; опять потерял Рязань и снова добыл ее, пользуясь половецкой силой. И уж после того вскоре скончался (1155 год).

Вернув себе Рязань — старое свое княжение, Ростислав Ярославич возвратить Муром не сумел. В отличие от князя Петра из «Повести…» Ростислав умер не в Муроме, а в Рязани.

Как личность, склонная к междоусобиям, Ростислав совсем не схож с мирным благочестивцем Петром. Д. И. Иловайский справедливо заметил: «Ростислав замечателен для нас особенно в типическом отношении, потому что он вместе с дядей Олегом начинает целый ряд рязанских князей, отмеченных общей печатью жесткого, беспокойного характера».

Действительно, Рязанский княжеский дом даже на фоне кровавых междоусобных войн, сотрясавших всю Русь на протяжении трех веков, отличался особенным буйством, дерзостью и свирепым обычаем. Кроткий Петр — светлый образ в обрамлении личностей совсем иного склада. Рязань резва оказалась на пролитие крови, тут в почете были лихость, удальство, бесстрашная задиристость, а вот миролюбие и милосердие сникли. Ростислав, кажется, отлично соответствовал подобному «идеалу». Конечно, он оказался в положении обиженной стороны. Но какими средствами добивался справедливости!

Трудно поставить в один ряд Петра Муромского и Ростислава Ярославича, еще труднее отождествить их. Более того, к моменту смерти старшего брата Святослава князь имел уже взрослого сына Глеба, следовательно, жениться в годы его краткого правления никак не мог. Женился Ростислав раньше, а это противоречит сюжету «Повести…».

Резюмируем: черт сходства между Петром Муромским и Ростиславом Ярославичем примерно столько же, сколько и черт различия. А судьба последнего напоминает житие святого молитвенника еще меньше, чем судьба Давыда Юрьевича…

Остается подвести итоги.

Невозможно с твердой уверенностью сказать, кто из исторических правителей Мурома является прообразом князя Петра. Можно лишь расположить версии в порядке убывания степени их правдоподобности [60].

Наиболее вероятная гипотеза, думается, — та, что связывает Петра Муромского с князем Давыдом Юрьевичем. Как минимум черты этого правителя, чья деятельность отражает великие повороты в судьбе Северо-Восточной Руси, поступки его, какая-то память о столь значительной фигуре в самом Муроме могли повлиять на образ, нарисованный книжником XVI века. Муром знал в своей истории только двух по-настоящему значительных персон: святого Глеба Муромского и Давыда Юрьевича. Даже если Петр Муромский правил в иное время, на историю его жизни могли наложиться факты, взятые из судьбы Давыда Юрьевича, — просто из-за политической значительности последнего ^[61].

На втором месте — версия, указывающая на последний период существования независимого Муромского княжества, то есть XIV век, особенно же на середину — вторую половину столетия. В этом случае Петр Муромский ассоциируется с братом князя Василия из родословия Овцыных. У этой версии есть дополнительное достоинство. Сразу после того, как Муром оказался присоединен к владениям великого князя Московского, сама Москва, с ее развитой книжной культурой, легче могла воспринять в качестве муромского духовного наследия историю, которая случилась относительно недавно и еще свежа в умах. А восприняв ее при Василии I, присоединившем славный град Муром, московские книжники на протяжении полутора веков без тени сомнения передавали сюжет о Петре и Февронии. Вплоть до времен, когда на его основе возникла «Повесть…».

Наконец, третьей по степени обоснованности следует признать гипотезу, связывающую Петра Муромского с князем Ростиславом Ярославичем. И в данном случае приходится сделать ту же оговорку: если Ростислав Ярославич и не является князем Петром, то какие-то мотивы из его биографии 400 лет спустя могли быть привязаны московским книжником к житию святого.

Но помимо перечисленных трех вариантов надо учитывать еще одну гипотезу: у князя Петра нет одного, твердо определенного прототипа. Автор «Повести…» пусть и хорошо знал историю Муромского княжества, но, видимо, не смог со всей твердостью разобраться, когда и при каких обстоятельствах правил Муромом князь-змееборец. Весьма вероятно, что под пером его слились воедино народные воспоминания, летописные известия и церковные легенды о нескольких выдающихся личностях Муромского княжеского дома. Житие того самого Петра, чьи мощи покоятся ныне в Муроме, могло обрасти эпизодами из судеб иных князей, правивших до или после него.

У кого-то может возникнуть вопрос: а не почитаем ли мы литературных героев, под историей которых вообще нет никакой фактической почвы? Это, безусловно, не так.

Прежде всего, у мощей святых Петра и Февронии древняя история. Муром на протяжении веков хранил их задолго до того, как церковный книжник написал «Повесть» о святой чете. Невозможно представить, чтобы наше духовенство времен Святой Руси с таким усердием берегло память каких-нибудь случайных людей. Напротив, лишь истинная святость могла породить столь прочное, столь верное поклонение муромчан. У гробницы святых Петра и Февронии не раз случались чудеса, а российские государи, время от времени приезжавшие в Муром, горячо молились у гроба чудотворцев.

Церковь с полным знанием дела одобрила акт канонизации.

Иными словами, тут нет места для сомнений и разночтений: святые Петр и Феврония — исторические личности. Их жизнь — факт.

Другое дело, что мы, к сожалению, имеем слишком мало сведений о них, а потому не можем точно сказать, когда именно они жили.

И в связи с этим хотелось бы призвать к одной древней христианской добродетели: трезвению. Хотелось бы знать о Петре и Февронии больше, чем мы сейчас знаем. Но неправильно, обсуждая судьбы святых, с категоричностью выдавать за твердое знание то, в чем должной твердости пока нет, выдавать мнение за истину. Тут нужна большая осторожность.

С течением времени, возможно, новые источники дадут ответ на вопрос, когда именно жила святая чета. А пока надо набраться терпения и смирения.

Глава 4

СВЯТОЙ ПЕТР — «ПРАВЕДНЫЙ ВОИН»

Представления о святости претерпевали значительную эволюцию в Древней Руси. В домонгольский период особо почитались благоверные князья: Борис и Глеб, Владимир и Ольга. В XIV — первой половине XVI столетия происходит радикальная перемена в обществе: люди во множестве уходят в леса на аскетический подвиг. Особо почитаются в это время преподобные (святые монахи) Сергий Радонежский, Сергий и Герман Валаамские, Зосима и Савватий Соловецкие, Нил Сорский… В середине XVI–XVII веке происходит новая перемена: особой популярностью пользуются юродивые — пожалуй, самый сложный для понимания и малоизученный вид святости ^[62].

Если в свете этой эволюции взглянуть на «Повесть…», то станет заметным соединение образов святости, относящихся к разным периодам.

Петр и Феврония — князья, в конце жизни принявшие постриг и почитавшиеся как преподобные. Кроме того, в народной легенде села Ласкова, где родилась Феврония, остались воспоминания о ней как о Божьей «дурочке», то есть блаженной ^[63]. Такие наложения не случайны; со времени жизни святых до момента создания «Повести…» прошли века. На воспоминания о святых своего рода «культурными слоями» наложилось отношение к ним народа и ученых «книжников».