Мертвый сезон. Конец легенды

Во время интервью я спросил Рудольфа Ивановича:

— О вас слывет молва, что вы совмещаете в себе мастерство художника с прекрасными знаниями математики и криптографии. Существует ли связь между искусством и точными науками?

Он немного задержался с ответом, на какую-то долю секунды прикрыл глаза и четко ответил:

— Если угодно — да, существует. В криптографии, в математике, в живописи можно обнаружить общее явление: процесс кодирования. Шифровать — значит кодировать. Математическая формула есть код, то есть предельная сжатость информации. А возьмите древних художников, которые создавали наскальные росписи где-нибудь в Китае или на Цейлоне. Линии контуров людей, животных, начертанные древними живописцами на стенах примитивных храмов, жилищ, переданы в спрессованной форме, в форме видения того или иного предмета. Иными словами — кодирование. Вообще контур, мне думается, и в современной живописи, рисунке — это как бы выделение, выпячивание основного элемента сюжета на холсте или картоне. Техника оконтуривания помогает зрителю ухватить главное. К ней прибегали художники эпохи классицизма, ее не чураются и деятели современного искусства. А что такое шифр, код? Передача информации в сжатом виде. Код облегчает читающему быстро «выуживать» существо вопроса. Хотя, разумеется, шифровальщик существует еще и для того, чтобы посланное им донесение смог прочитать лишь тот, кто знает ключ для его расшифровки. Шифровальщик работает с секретными документами…

— Рудольф Иванович, извините за отнюдь не деликатный вопрос: за свою деятельность разведчика-нелегала вы не совершили ни одной оплошности?

— Живет в нашем народе глубокая, даже философская мудрость: «Не покраснев ни разу — лица не износишь». Оплошности совершал. Мне надо было, например, более тщательно присматриваться и проверять свое окружение. Взять хотя бы того же Рейно Хейханнена, который меня предал… В этом печальном эпизоде я виню только самого себя. И второе. Я хранил письма жены и дочери в микропленках, естественно, в своей квартире. Их довольно легко обнаружили агенты ФБР во время обыска после моего ареста. Сначала эти послания приняли даже за шифровки и радости американским сыщикам они доставили немало. Но все равно письма близких были неопровержимым доказательством моей принадлежности к нелегальной работе в США. Эта сентиментальность, если хотите, была самой непростительной ошибкой для профессионального разведчика…

— А какова была дальнейшая судьба предателя Хейханнена?

— После суда он запил. А потом… Потом я прочитал в газете «Нью-Йорк джорнел америкен», что главный свидетель по делу советского шпиона полковника Абеля погиб в таинственной автомобильной катастрофе… Это случилось, по-моему, где-то в середине февраля 1964 года.

А вот на мой последний вопрос — о совместной работе с Кононом Молодым — Абель, улыбаясь, ответил:

— Посмотрите, мой дорогой, еще раз фильм «Мертвый сезон». Там все рассказано, что можно рассказать. А что нельзя, то когда-нибудь доскажет мой друг Конон. Во всяком случае, от меня он уплыл в Англию для прохождения уже самостоятельного курса своих «университетов»…

ЛОНДОНСКИЕ «УНИВЕРСИТЕТЫ».

Конон Молодый

«В Москве погода ясная, а в Лондоне туман…» Люди моего поколения помнят эту фразу из какой-то политической частушки, которую исполняли разные сатирики особенно после «поджигательской» речи в городе Фултоне главного империалиста Уинстона Черчилля. Но если без политики, то Англия, как и ее столица, всегда ассоциировалась у меня лично с туманом…

Вот и тогда у берегов Англии стоял утренний туман. Издавая протяжные гудки, «Америка» медленно вошла в порт и пришвартовалась. Всех пассажиров попросили явиться в гостинный зал для прохождения паспортного контроля.

И тут меня ждал приятный сюрприз. Пассажиров разделили на две группы: британских подданных и иностранцев. Последние должны были заполнить какие-то анкеты, после чего их паспорта и визы тщательно проверялись иммиграционными чиновниками. Британские же подданные, к коим уже относился и я, грешный, ничего не заполняли, их паспорта проверили быстро, и через несколько минут мы уже были в таможенном зале.

Специальный поезд, который ожидал пассажиров «Америки» прямо в порту, доставил нас на лондонский вокзал Ватерлоо к вечеру. Было темно, моросил мелкий дождь. Я решил остановиться на ночь в гостинице у вокзала. Кстати, около вокзала Ватерлоо расположена всего одна гостиница, да и та, по-видимому, построена лет сто или больше тому назад… Поскольку она не имела центрального отопления, в номере было холодно и сыро. Оглядевшись, я заметил, что в камине установлена газовая печка. Рядом находился газовый счетчик, в который нужно было опустить монету в один шиллинг, чтобы печку можно было включить на пару часов. Задействовав печку и греясь у огня, я углубился в изучение карты Лондона, купленной на вокзале. Оказалось, что я остановился на берегу Темзы и стоит только перейти мост Ватерлоо, широко известный по одноименному фильму, как окажешься в центре города.

По странному совпадению я начал свою карьеру в Лондоне буквально в ста метрах от того места, где ей суждено было закончиться несколько лет спустя. Но это так, к слову, несколько опережая события…

На следующее утро после прибытия в Лондон я отправился в штаб-квартиру лиги. Располагается она в «клубляндии», то есть в центральной части города, где сосредоточено большинство фешенебельных клубов.

В приемной меня попросили показать членский билет. Затем предложили зарегистрироваться в «Книге заморских посетителей» и пройти в секретариат, где меня встретили буквально с распростертыми объятиями, словно я был блудным сыном, вернувшимся, наконец, в отчий дом.

Специально выделенная для встречи «заморских» посетителей сотрудница мисс Элизабет Пауэлл усадила меня на диванчик и, поздравив с прибытием в метрополию, спросила, чем может быть полезной. Вообще-то она мне во многом оказалась полезной. Девушка она была симпатичная, хотя и суховатая, как все англичанки. Через некоторое время мы с ней переспали и весьма понравились друг другу. Некоторые читатели, особенно имеющие склонность к ханжеству, возможно, наморщат нос. Но я не ханжа, а нормальный человек. Нужно быть или фанатичным монахом, или импотентом, чтобы уверовать в то, что одинокий разведчик-нелегал может обойтись без женщины. Сие противоестественно. У меня были женщины и в России, и в Америке, и в Англии. Некоторые связи были продолжительными, другие скоротечными. А когда было совсем невмоготу, то не брезговал я и представительницами первой древнейшей. Западные проститутки были более качественны, чем отечественные, и тогда не так широко были распространены разные страшные болезни, которые свирепствуют ныне. Впрочем, я не Мопассан и не собираюсь задерживать внимание на своих половых проблемах или сексуальных особенностях американок, канадок, англичанок, француженок или даже негритянок. Иногда приходилось тащить в постель представительниц прекрасного пола, так сказать, по служебной необходимости. Но это особая статья. А сейчас вернемся к моему первому разговору с мисс Пауэлл. Я объяснил ей, что собираюсь заниматься в университете и в настоящее время подыскиваю подходящее жилье. Посетовав на сложность сей проблемы, мисс предложила на первых порах остановиться в гостинице для членов лиги, расположенной во флигеле этого же здания. Управляющий гостиницей предложил на выбор несколько номеров. Поскольку я числился студентом, пришлось предпочесть более дешевый номер для двоих и уплатить за две недели вперед. Моим соседом оказался австралиец. Я съездил в камеру хранения на вокзал и привез свои вещи. Не успел расположиться в довольно удобном номере, как зазвонил телефон. На всякий случай поднял трубку и был удивлен, когда услышал, что спрашивают меня. Приятный женский голос любезно сообщил, что генеральный директор лиги приглашает к себе через полчаса. Быстро привел себя в порядок, надел белую сорочку с «консервативным», то есть неярким, галстуком, заменил цветной платок в кармане пиджака белым и ровно через тридцать минут был в кабинете господина Филиппа Кроушоу, кавалера Ордена Британской империи. Любезно приняв меня, Кроушоу сказал несколько избитых фраз о любви англичан к канадцам и пригласил в бар, где познакомил с некоторыми руководящими деятелями лиги. В баре Кроушоу предложил выпить канадского виски, и я в дань уважения к «моей стране», стараясь не морщиться, выпил рюмку «канадского клуба». Обменявшись любезностями и поблагодарив за виски, я собрался было откланяться, но не тут-то было. Как только г-н Кроушоу понял мое намерение удалиться, он тут же взял меня за руку и подвел к огромному окну бара. За окном виднелся яркий зеленый газон Грин-парка и раскинувшийся за ним Букингемский дворец.