В прицеле — танки

По себе знаю: никогда на войне не испытываешь более высокого душевного подъема, как в минуты артподготовки. Даже если сам в это время напряженно работаешь у орудия, все равно чувствуешь и переживаешь величие происходящего.

С началом огня пехота стала выдвигаться на рубеж броска в атаку, который проходил в ста — ста пятидесяти метрах от переднего края противника.

Истекли первые десять минут артподготовки. Большинство орудий и минометов прекратили стрельбу, остальная артиллерия вела методический огонь. Подумалось, сейчас уцелевшие гитлеровцы покидают блиндажи и бегут по полуразрушенным ходам сообщения к своим пушкам, пулеметам, стереотрубам и стрелковым ячейкам, чтобы отразить атаку нашей пехоты.

После того как замолкли орудия, сразу же грозно зарокотали сотни авиамоторов. В сопровождении истребителей поплыли бомбардировщики. Авиация выходила на цель.

Длинные колонны наших танков и самоходных орудий, втиснувшись, словно зубья огромной гребенки, в промежутки между подразделениями стрелковых полков и дивизий, отрывисто пофыркивали моторами, ждали своей очереди.

Пауза методического огня истекла. Артиллерия всех калибров снова обрушила огонь на позиции гитлеровцев. От частых вспышек орудийных зарниц вновь стал виден весь плацдарм. Время от времени я всматривался в даль, поочередно отыскивая свои пушки и наблюдая за их работой. Рядом вел огонь взвод младшего лейтенанта Григория Еременко. С автоматами за спиной, крепко упираясь в землю широко расставленными ногами, солдаты сильными взмахами полусогнутых рук перебрасывали боеприпасы от погребков к орудиям. Сверкая медью гильз в отблесках залпов, снаряды описывали в воздухе кривую линию и исчезали в дымящихся казенниках пушек. Тотчас следовала яркая вспышка, а за ней — резкий гул.

Еременко, выпятив подбородок и посматривая на часы, стоял на бруствере окопа во весь рост и лишь слегка поворачивал голову. Левее стреляли пушки лейтенанта Бориса Шуйкова. Этого непоседу я и в бою то и дело терял из виду. Вот вспышка выстрела осветила его подбористую фигуру у первого орудия. Минуту спустя молодой лейтенант уже на позиции другой пушки.

Слева и сбоку каждой пушки вполоборота к направлению стрельбы стояли командиры орудий Александр Мищенко и его тезка Сивков, Федор Винокуров и Михаил Рудик. Они подавали команды взмахом руки и зорко всматривались вперед, наблюдая за противником и одновременно за продвижением наших пехотинцев.

Особую задачу выполняла батарея Георгия Кандыбина, входившая в штурмовой батальон 594-го стрелкового полка. Как только стрелковые роты ворвутся в первую траншею и пойдут дальше, она должна тоже двинуться вперед. По договоренности с командиром полка А. П. Чекулаевым каждому орудию этой батареи было придано стрелковое отделение. В его задачу входило с началом атаки вместе с артиллеристами катить пушку на руках, громить на коротких остановках ожившие огневые точки врага, обеспечивать беспрепятственное продвижение штурмового батальона.

Георгий Кандыбин находился рядом с командиром батальона. Его коренастая фигура как бы вросла в землю по соседству с высоким и статным капитаном И. Н. Гребенюком. Они сосредоточенно смотрели вперед. Их подразделения совместно с соседями должны протаранить немецкую оборону, проделать в позиции брешь, в которую ринутся весь полк и следующие за ним подразделения дивизии, наступавшей тремя эшелонами.

Левее, метрах в четырехстах от нас, в предутреннюю темень выплескивают ярко-огненные облачка орудия комбата Николая Шевкунова. А где-то на правом фланге, выдвинутом вперед, гремят пушки комбата Глущенко. Их вспышки еле различимы с нашего наблюдательного пункта.

— Молодцы, ребята! Так держать! — кричу я во всю силу легких, но даже сам не слышу своего голоса.

Наконец высоко в небо взмыли зеленые ракеты. Артподготовка окончилась. В сторону противника еще летели последние снаряды, а батальон с криком «ура!» уже бросился к первой траншее врага.

Все пришло в движение. Впереди и левее нас во всю длину плацдарма вспыхнул ослепительно яркий свет десятков прожекторов, установленных за несколько минут до начала артподготовки под самым носом у гитлеровцев.

Я даже вздрогнул от неожиданности, хотя и знал заранее о предстоящих действиях прожектористов на нашем участке. В расчетах тоже реагировали бурно. В наступившей на мгновение тишине слышу голос Федора Винокурова, кричавшего своему соседу Ивану Чистову:

— Пошехония! Сматываем удочки?

— Давай, давай, сибиряк! Я не отстану, двигайся! — отвечал Чистов, уроженец Пошехонского района, Ярославской области.

Мы переглянулись с Пацеем, улыбнулись друг другу: настроение у ребят бодрое. Что ж, это неплохо!

Соединив станины, орудийные расчеты третьей батареи с помощью пехотинцев покатили свои пушки вперед. Орудия двух других батарей прямой наводкой продолжали стрелять из-за флангов батальона, расстреливали ожившие огневые точки врага. Впрочем, их было мало, и вскоре артиллеристы прекратили огонь.

Танки и самоходные орудия, набирая скорость, устремились вперед за плотной стеной разрывов. Темные громады машин то исчезали вдали, то снова появлялись в ореоле вспышек выстрелов. Прожектористы мощными лучами освещали наступавшим дорогу и одновременно ослепляли противника.

Впереди — пыль, дым и огонь. Все это бушует, клубится, поднимается ввысь и исчезает в темном небе.

Движущийся огневой вал. Его организация — весьма сложная работа. Малейшая ошибка, неточность (огонь ведут тысячи орудий и минометов разных калибров) могут привести к поражению своих частей, нарушить взаимодействие на поле боя, задержать их движение вперед. Пришлось учесть многие особенности, возникшие при прорыве обороны противника с крошечного плацдарма на Одере. Важную роль сыграло умение сочетать движение огневого вала с движением пехоты и танков непосредственной ее поддержки. И надо сказать, что артиллеристы корпуса неплохо справились со своей задачей, показали высокое мастерство и умение.

Стрелковые полки второго эшелона дивизии тоже пошли в наступление. Солдаты штурмового батальона, освещенные прожекторами со спины, густыми цепями бежали вперед и постепенно скрывались за серым занавесом пыли. Расплывалось, ширилось, заглушая гул моторов, дружное «ур-а-а!».

Продвинувшись метров на сто, орудие Федора Винокурова неожиданно приостановилось, развернулось чуть влево и, пощупав пространство длинным стволом, выплеснуло сноп оранжевого пламени. Через полминуты — еще раз, другой, и солдаты снова устремились вперед.

К Борису Шуйкову подбежал офицер-пехотинец, что-то прокричал ему на ухо, показывая рукою вправо. В том направлении я увидел мигающие огоньки фашистского пулемета. Шуйков тотчас остановил расчет Михаила Рудика. Солдаты быстро развернули орудие к бою. Прогремел выстрел. Я посмотрел в бинокль и снова увидел пулеметные вспышки: промазал наводчик Петр Голуб. Но вот раздался второй выстрел, и на месте мигающей точки появилась тонкая струйка дыма.

Опережая нас, к пушкам помчались доджи — Кандыбин и Шевкунов решили взять орудия на передки. Ну что ж, правильно. Батальон Гребенюка давно уже перевалил через траншею — надо догонять.

Но тут я получил радиограмму Курашова: собрать дивизион в одно место, выйти из боя и двигаться со вторым эшелоном дивизии. Тотчас отдал соответствующее распоряжение комбатам. Батарея Глущенко уже приближалась к нам. На станинах пушек вместе с артиллеристами ехали пехотинцы. Лица у всех были улыбающиеся, довольные.

— Акулькин! — кричит своему заряжающему Кучин. — Где твоя пилотка?

— Не то пулей, не то осколком сорвало, товарищ старший сержант. Искать некогда.

Вдруг неподалеку разорвался тяжелый немецкий снаряд. Выстрела не слышно: значит, издалека прилетел. Солдаты приумолкли, с любопытством стали посматривать на огромную дымящуюся воронку. Шоферы прибавили газу.

Спустя четверть часа появились первые пленные: сначала отдельными группами, а затем целыми колоннами.