В прицеле — танки

В прицеле — танки

Между боями — о боях

Середина марта 1945 года. Восточная Померания. Впереди — Одер, до него не более сорока километров. Позади — многодневный напряженный марш с берегов Балтики. Ранним вечером 420-й истребительно-противотанковый артиллерийский дивизион 207-й Краснознаменной стрелковой дивизии, свернув с дороги, сосредоточился в густом сосновом бору западнее немецкой деревни Геллен. Лесная тишина тотчас наполнилась голосами, тихим журчанием моторов: батареи выбирали места на ночлег. В гуще деревьев царил полумрак, тянуло прохладой. Терпко пахло смолой, перепревшими листьями. Умудренные боевым опытом, артиллеристы умело и расчетливо устанавливали автомашины и пушки, чтобы в случае тревоги быстро, без особых хлопот выбраться на дорогу. Задымили походные кухни: повара во главе со своим шефом ефрейтором Ф. Доновым начали готовить ужин.

Я и начальник штаба дивизиона капитан В. Ф. Братчиков, только что возвратившийся из дивизии, разложили карту и принялись наносить районы расположения штаба соединения, артиллерийского и стрелковых полков, дивизионных тылов. Вся карта этого района была залита зелеными пятнами лесных массивов, по западному краю которых с севера на юг пролегала асфальтированная дорога. Тут и там пестрели синие кляксы больших и малых озер. На запад от шоссе до самой голубой ленты Одера тридцатикилометровой полосой раскинулись поля, темнели редкие многоугольники небольших населенных пунктов. Только в одном месте, неподалеку от реки, паутиной распластался город Кенигсберг-на-Одере.

Орудуя карандашом, Братчиков докладывал, что в штабе артиллерии дивизии, расположенном в Геллене, приказали устраиваться основательно, так как стоять на подступах к Одеру будем долго. Через два дня начало боевой учебы. Приказ об этом получим сегодня. Основное содержание его заключается в том, что части соединения после пополнения должны форсировать Одер, а затем наступать на запад, быть может, даже на Берлин...

— Ну что ж, — заметил я, — задача пока не очень определенная, но нас и это устраивает: после нелегкого напряженного марша люди порядком устали и отдохнуть им не лишне.

Покончив с делами, поужинали. Капитан Братчиков снова подошел ко мне:

— Товарищ майор, у дороги, в четырехстах метрах отсюда, стоит совершенно пустая усадьба дорожного мастера. Разрешите разместить там штаб? Надо готовить документы, оформлять наградные листы. Здесь, в лесу, делать это не сподручно, да и людей у меня будет занято многовато.

Начальника штаба нередко тянуло расположиться в комфортабельных условиях, но я лишь иногда разрешал ему размещаться вне лагеря. На этот раз пришлось уважить его просьбу: работы у Василия Федоровича было действительно много. После обхода батарей я и мои заместители по политической и строевой части майор Н. Ф. Пацей и старший лейтенант А. А. Голобородько остались ночевать в лесу, в штабной машине.

Утро следующего дня выдалось солнечным и безоблачным. Настроение было превосходное: впервые после двухмесячных непрерывных боев удалось выспаться вволю. В полдень посыльный вручил пакет — боевое распоряжение командующего артиллерией дивизии. Оно слово в слово повторяло указания, полученные накануне капитаном Братчиковым. Новым было лишь строжайшее предписание соблюдать тщательную маскировку: противник не должен заметить сосредоточения наших войск.

До вечера никто не беспокоил. Весь день я провел в дивизионе — следил за оборудованием жилых помещений, автомобильного и орудийного парков. В лесу без умолку стучали топоры, визжали пилы. Повсюду спорилась работа. К вечеру между толстыми стволами сосен ровными рядами встали бревенчатые полуземлянки, вдоль них протянулись аккуратно расчищенные дорожки. Орудия и машины разместили в парках в строгом порядке, побатарейно. Вокруг лагеря под вековыми деревьями оборудовали для часовых посты с дощатыми навесами.

Поздним вечером капитан Братчиков принес ворох бумаг, и для меня, Н. Ф. Пацея и парторга дивизиона старшого лейтенанта Г. С. Шленскового наступили напряженные часы. Командиры и парторги подразделений накануне горячо обсуждали прошедшие бои и решили, кого и за что следует представить к правительственным наградам, подготовили донесения о боевых подвигах красноармейцев, младших командиров и офицеров. Теперь надо было во всем этом основательно разобраться.

Работали допоздна, а разобрали не более половины бумаг. Усталые, легли спать. Но сон долго не приходил. В растревоженной памяти всплывали картины недавно отгремевших боев. Невольно вспомнились мартовские бои нашей 3-й ударной армии, освобождение Варшавы, разгром большой померанской группировки немецко-фашистских войск, угрожавших правому флангу 1-го Белорусского фронта. Позади, в развалинах сгоревших городов и селений, осталась растерзанная фашистами Польша. Разбитые и преследуемые, гитлеровские части разбегались по лесам. Наши войска гнали их на север — к побережью Балтийского моря.

Здесь уже была Германия, разбойно утвердившаяся на отнятых у поляков землях. Повсюду по соседству с ветхими, покосившимися от времени и нищеты жилищами польских крестьян — добротные из жженого кирпича постройки бюргеров и сельских бауэров, особняки прусских юнкеров. Гаражи и легковые автомобили почти в каждом дворе, даже в деревнях. В домах роскошь, богатая мебель из красного дерева. В шкафах полным-полно одежды, белья, в сервантах и горках — фарфоровые и хрустальные сервизы, золотые и серебряные столовые приборы французских, бельгийских, русских, польских мастеров... Все это краденое добро второпях бросили сбежавшие жители. На улицах и в придорожных канавах — чемоданы, книги, среди которых множество экземпляров «Майн кампф» Гитлера, брошюры Геббельса...

Погода не благоприятствовала наступлению. С Балтики подул теплый северо-западный ветер. Снег растаял, дороги размокли, стали вязкими. Сырость пронизывала насквозь, особенно по ночам. И все-таки наступление наших войск было успешным.

Правда, пришлось пережить и горькие минуты. С особой остротой и болью вспоминалась гибель двух орудийных расчетов при отражении танковой атаки врага. Случилось это западнее Дейч-Кроне; на участке соседнего 12-го стрелкового корпуса. Там шел тяжелый бой с немецкими «тиграми», не хватало противотанковой артиллерии. Мне приказали снять дивизион с позиций и отправиться на помощь одной из дивизий корпуса. Увести с переднего края удалось лишь батарею старшего лейтенанта П. К. Глущенко. Остальные из-под носа у противника должен был снять с наступлением темноты старший лейтенант Голобородько.

Совершив сорокакилометровый бросок, мы прибыли на западную окраину небольшого населенного пункта и по указанию командующего артиллерией поддерживаемой дивизии заняли позиции в поле, на двух курганах. Слева и позади нас, на огородах, расположился противотанковый дивизион этого соединения. Вокруг стояла чуткая тишина. Только где-то у самого горизонта надрывно завывали моторами «юнкерсы» — они бомбили передний край.

Вместе с замполитом Пацеем я поднялся на башню кирхи, где располагался КП командующего артиллерией дивизии. Офицеры группы поддержки пехоты передавали команды на огневые позиции; командир дивизиона «катюш», молодой белокурый капитан, вымаливал у своего «семьдесят седьмого» еще несколько залпов; какой-то майор зло отчитывал своего начальника штаба за медлительность. Лицо его показалось мне знакомым. Я не удержался и заметил:

— Друг, не круто ли? Говорил бы поспокойнее. И твой начштаба поймет, и нам заодно больше пользы будет.

Майор умолк, недовольно посмотрел на меня и вдруг с волнением воскликнул:

— Саша! Бессараб! Ты ли это?! — И бросился на шею. Это был мой однокашник по артучилищу Андрей Яковец. Мы не виделись почти восемь лет.

— Чем командуешь? — спросил я.

— Дивизионом 152-миллиметровых пушек-гаубиц РГК. Сейчас увидишь нашу работу.