Гитлер и его бог. За кулисами феномена Гитлера

Шри Ауробиндо опасался, что Гитлер разрушит Париж. «Париж был центром человеческой цивилизации на протяжении трех веков. Сейчас он разрушит его. Это знак асура. История повторяется. Греко-римская цивилизация также была разрушена германцами… Маловероятно, что Германия сохранит Париж. Разрушение Парижа означает разрушение современной европейской цивилизации»⁴⁰⁴. Осведомленные люди сообщают нам, что Шри Ауробиндо верно смотрел на вещи.

Шпеер цитирует следующие слова Гитлера: «В прошлом я часто подумывал, не разрушить ли нам Париж». «Хоть я и привык к его импульсивным замечаниям, – пишет Шпеер, – я был, тем не менее, шокирован этим холодным проявлением вандализма. Точно так же он относился к разрушению Варшавы»⁴⁰⁵. Ганфштенгль свидетельствует о том, что разрушение Парижа было у Гитлера чем-то вроде навязчивой идеи. «“Во Франции мы поступим решительно! – кричал он. – Мы превратим Париж в руины! Мы должны разорвать цепи Версаля!” Бог мой, думал я, Париж в руинах, Лувр и все сокровища искусства уничтожены. Каждый раз, когда Гитлер приходил в это состояние, мне просто физически становилось плохо»⁴⁰⁶. А Фест пишет в книге Der Untergang («Крушение»): «Согласно Францу Гальдеру, начальнику генерального штаба, во время кампании против Польши Гитлер настоял на том, что Варшаву нужно бомбить, хотя город уже был готов сдаться. Он с восторгом наблюдал за разрушением в полевой бинокль. Позже он предполагал разрушить Париж, а также Москву и Ленинград…»⁴⁰⁷

В конце концов, после того, как союзники высадились в Нормандии, приказ о разрушении Парижа был отдан. Он приведен со всеми необходимыми ссылками в книге Ларри Коллинза и Доминика Лапьера «Горит ли Париж?» Вот он: «Париж не должен попасть в руки врага, в противном же случае врагу должно достаться лишь поле, покрытое руинами». Авторы пишут, что через день после освобождения культурной столицы мира «каждый парижанин, выгляни он в эту ночь из окна, мог увидеть одно из чудес этой войны: невредимый Париж… Все те бесценные памятники, что сделали из этого города маяк цивилизованного человечества, простояли нетронутыми в течение пяти лет самой разрушительной войны в истории»⁴⁰⁸.

Пятьдесят на пятьдесят

Несмотря на то, что британцы победили в «битве за Англию», Шри Ауробиндо считал, что у Гитлера еще остаются высокие шансы на победу. «Лишь британские военно-морские силы препятствуют Гитлеру овладеть миром… Он практически хозяин Европы. Вторгнись он в Англию сразу же после падения Франции, сейчас он был бы уже в Азии. Теперь ему стала противостоять иная сила. И все же опасность не миновала. У него пятьдесят процентов шансов на успех. Это вопрос баланса сил. Вплоть до падения Франции он был крайне удачлив, так как действовал заодно с асурической силой, стоящей за ним, от которой получал удивительно верные сообщения»⁴⁰⁹.

Не один Шри Ауробиндо считал, что шансы противников были равны. Томас Манн в мае 1941 года думал так же. Джон Лукач пишет, что «в 1940 и 1941 годах Гитлер был близок к тому, чтобы выиграть войну»⁴¹⁰. А Тревор-Ропер в беседе с Роном Розенбаумом сказал: «Он действительно чуть не выиграл войну. Ему не хватило самой малости»⁴¹¹. В послесловии к «Человеческому циклу» Шри Ауробиндо говорит то же самое: «[Немцам] было рукой подать до победы»⁴¹².

Ученик сказал Шри Ауробиндо: «Ганди пишет, что непротивление, которое пытались практиковать некоторые его последователи в Германии, провалилось, так как было недостаточно сильным, чтобы сгенерировать тепло, способное растопить сердце Гитлера». На это Шри Ауробиндо ответил: «Здесь нужна плавильная печь. Единственный способ растопить сердце Гитлера – это разнести его бомбами в клочья»⁴¹³. Это было еще до войны. Тогда Шри Ауробиндо также заметил: «У мира нет шансов, разве что в Германии что-то произойдет или Гитлер со Сталиным поругаются. Но сейчас это очень маловероятно»⁴¹⁴. Пакт о ненападении между Россией и Германией был еще в чести. После капитуляции Франции Шри Ауробиндо выразил свое мнение четко: «Гитлер становится властелином Европы… Сейчас лишь его смерть может спасти ситуацию»⁴¹⁵.

Когда же положение стало критическим, он сказал: «Мировому господству Гитлера противостоит лишь британский флот»⁴¹⁶. И действительно, единственными утешительными вестями в то время были действия британского военно-морского флота, например битва в Атлантике с немецким линкором «Граф Шпее», которая окончилась тем, что эта гордость немецкого флота была затоплена экипажем, а капитан покончил с собой. Когда Франция сдалась, возникла реальная угроза того, что французский флот, второй по величине в мире, попадет в руки Гитлера. День за днем Шри Ауробиндо внимательнейшим образом следил за ситуацией. «Если французский военный флот попадет в руки Гитлера, тот станет колоссально силен… Если Петен сдаст флот и колонии, это будет вершиной позора и полной катастрофой… Если французский флот попадет в руки Гитлера, ситуация станет крайне опасной…»⁴¹⁷ «Согласно параграфу 8 перемирия (между Германией и Францией), французский флот… “должен быть сконцентрирован в особых портах и демобилизован и разоружен под немецким и итальянским контролем”, – пишет Черчилль. – Но кто в здравом уме мог поверить Гитлеру на слово после всего, что уже произошло, и при таком раскладе сил?.. На кон была поставлена жизнь нашего государства и спасение нашего общего дела»⁴¹⁸.

Часть французского флота, включая сверхсовременные линейные крейсеры «Дюнкерк» и «Страсбург», стояла на якоре в Мер-эль-Кебир, военной гавани в Оране. Великобритания выставила адмиралу ультиматум. Он мог: a) присоединиться к британцам и продолжать борьбу против Германии и ее союзников; б) под конвоем перевести корабли в британский порт; в) отвести корабли в какой-нибудь французский порт в Вест-Индии, где они будут демилитаризованы, а команды репатриированы. Если же это предложение будет отвергнуто, через шесть часов его корабли потопят. Адмирал отказался. 3 июля большинство кораблей было пущено ко дну или безнадежно повреждено; погибло 1250 человек.

«Этот мощный удар, практически разом уничтоживший французский флот как военный фактор, произвел глубочайшее впечатление на все страны, – пишет Черчилль. – Эта Великобритания – которую многие уже списали со счетов, которую иностранцы считали балансирующей на краю пропасти, готовой сдаться перед напором военных сил, объединившихся против нее, – наносит безжалостный удар по своим вчерашним ближайшим друзьям, на время обеспечивая себе безусловное господство на море. Стало ясно, что британский военный кабинет ничего не боится и не остановится ни перед чем. Так оно и было»⁴¹⁹.

Но Британия оставалась «в осаде» довольно продолжительное время, и ее руководители действительно не могли предложить своему народу ничего, кроме «крови, труда, слез и пота». Военные катастрофы следовали одна за другой: Северная Африка, Греция, Крит… «К сентябрю 1942 года завоевания Гитлера выглядели на карте ошеломляюще. Средиземное море стало практически внутренним озером стран оси Берлин-Рим. Германия и Италия владели его северным берегом от Испании до Турции и южным – от Туниса почти до самого Нила, не доходя до него шестидесяти километров. Немецкие войска занимали территории, протянувшиеся от норвежского Северного мыса до Египта, от Атлантики в Бресте до нижнего течения Волги» (Вильям Ширер⁴²⁰).

Шри Ауробиндо надеялся, что Великобритании удастся продержаться год или две зимы; она продержалась. Во вторую зиму ход событий решительно изменился. «Операция Факел», англо-американское вторжение в Северную Африку, началась в ночь с 7 на 8 ноября 1942 года, как раз когда Роммелю со своим Африканским корпусом пришлось отступить от Эль-Аламейна. Когда же завершилась Сталинградская битва (31 января), исход войны был практически предрешен – к тому времени Красная Армия уже развернулась в полную силу своей боевой мощи, а Соединенные Штаты, шокированные японским нападением на Перл-Харбор, вступили в войну на стороне антигитлеровской коалиции. Сегодня мы знаем, что именно те события предрешили исход войны. Но тогда сражения по-прежнему шли по всему миру, неся страдания, разрушения и смерть, которым, казалось, не будет конца.