Гёте. Его жизнь и литературная деятельность

Глава VI. Гёте и Шиллер (1794—1805)

Первые встречи Гёте с Шиллером. – Свидание в Иене и начало сближения. – Шиллер гостит в Веймаре, и дружба его с Гёте окончательно устанавливается. – Ободряющее влияние Шиллера на Гёте и подъем поэтической деятельности последнего. – «Ксении», «Герман и Доротея», продолжение «Фауста». – Новый упадок деятельности Гёте и причины этого упадка. – Смерть Шиллера.

Когда Гёте возвратился из Италии, Шиллер был уже знаменитым поэтом и слава его гремела по всей Германии, следствием чего стало приглашение его в Веймар, куда Шиллер и приехал в 1787 году. По возвращении Гёте из итальянского путешествия ему вскоре пришлось встретиться с Шиллером в одном знакомом доме, но встреча эта не привела к сближению обоих поэтов. Гёте говорил с Шиллером приветливо, но держал себя все-таки настолько холодно, что об установлении более интимных отношений между ними не могло быть и речи. Он показался Шиллеру эгоистом и гордецом, между тем как сдержанность Гёте была лишь результатом его нерасположения к шиллеровским «Разбойникам». Уклоняясь от сближения с Шиллером, Гёте, однако, не упускал случая сделать ему добро и сильно содействовал назначению Шиллера профессором истории в Иенском университете, которое и состоялось в декабре 1788 года.

Прошло целых шесть лет, пока выяснилось, что некоторая натянутость отношений между обоими поэтами основана на недоразумении и что стоит им несколько ближе узнать друг друга, и между ними возникнет тесная дружба на всю жизнь. Толчок к сближению был дан случайной встречей их на одном из заседаний общества естествоиспытателей в Иене, на котором и Гёте, и Шиллер были почетными членами. После этого заседания у них завязался оживленный разговор, и Гёте, провожая Шиллера, зашел к нему в дом, где беседа и спор продолжались. Хотя собеседники и тут не согласились относительно некоторых пунктов (разговор шел о метаморфозе растений), однако ум автора «Разбойников» произвел на Гёте большое впечатление, и Гёте с радостью принял присланное Шиллером в скором времени приглашение принять участие в журнале «Die Horen». Следующие свидания укрепляли возникающую дружбу, а когда Шиллер, приехав в конце сентября 1794 года в Веймар, пробыл там десять дней, постоянно обмениваясь с Гёте мыслями, то «союз германских Диоскуров» окончательно установился. Шиллер уехал из Веймара, чрезвычайно обогащенный новыми идеями, а Гёте совершенно воспрянул духом, найдя наконец человека, который способен был вполне его понять.

Оживление в поэтической деятельности Гёте, которое началось после сближения его с Шиллером, проявилось, однако же, не сразу. Политические обстоятельства были не таковы, чтобы литература могла процветать беспрепятственно. Из Франции надвигалась опасность, начинавшая грозить даже и внутренней Германии. С юга и с запада присылали к Гёте разные драгоценности на сохранение; Якоби должен был бежать из Пемпельфорта и нашел приют в Энкендорфе (в Голштинии). Гёте предлагал своей матери переселиться в Веймар, но она предпочла остаться во Франкфурте.

Мало-помалу настроение умов сделалось, однако, более спокойным, и в течение 1795—1797 годов Гёте напечатал целый ряд произведений, заставивших критику признать, что гений его вовсе не находится на пути к окончательному упадку, как думали многие. В этот период были закончены «Годы учения Вильгельма Мейстера», написаны «Алексис и Дора», «Герман и Доротея», целый ряд превосходных баллад («Коринфская невеста», «Бог и баядерка» и другие) и множество других стихотворений; Гёте приступил к продолжению «Фауста». Наибольший шум вызвали в литературе те из стихотворений этого периода, которые в настоящее время имеют как раз наименьшее значение. Это были так называемые «Ксении»– ряд эпиграмм, написанных Гёте и Шиллером в отместку их литературным врагам, благодаря нападкам которых журнал Шиллера «Die Horen» не имел успеха. Впечатление, произведенное этими едкими и остроумными эпиграммами, было громадно. Множество лиц, принадлежавших к немецкому литературному миру, почувствовали себя глубоко оскорбленными; посыпалась масса резких ответов на «Ксении», большинство писателей и читающей публики осуждало Гёте и Шиллера, – но дело было сделано: едкая сатира разбудила внимание к истинно высоким литературным произведениям и содействовала исправлению эстетического вкуса публики. Огромный успех выпал также на долю превосходного идиллического эпоса «Герман и Доротея». Но всего важнее было возвращение к обработке «Фауста», которое произошло по настойчивой инициативе Шиллера. Уже в ноябре 1794 года Шиллер просил Гёте показать ему ненапечатанные сцены из «Фауста» (а напечатан был в то время лишь отрывок, заключавший в себе около половины первой части), но Гёте не решился раскрыть пакета, в котором лежала рукопись этой дивной драматической поэмы. В начале 1795 года Гёте рассказал Шиллеру план «Фауста». Вильгельм Гумбольдт, которому Шиллер сообщил этот план, изумился его громадности и выразил опасение, что план так и останется одним планом. Однако Шиллер не прекращал своих попыток уговорить Гёте взяться за продолжение «Фауста», и Гёте наконец принялся за дело, написал посвящение, два пролога, набросал некоторые новые сцены и сильно подвинул вперед разработку плана поэмы. Но в 1797 году «Фауст» опять был оставлен в стороне.

В течение описываемого периода Гёте совершил несколько путешествий. Так, он ездил ненадолго в Карлсбад лечиться от ревматизма, был с герцогом в Лейпциге, а в конце лета 1797 года отправился в Швейцарию, чтобы встретить там Мейера, возвращавшегося из Италии. Приехав во Франкфурт, он представил своей матери Христиану и семилетнего Августа, которых вскоре отослал обратно в Веймар. Из Франкфурта Гёте поехал через Гейдельберг, Штутгарт, Тюбинген и Шафгаузен в Цюрих, где встретился с Мейером и совершил с ним богатую впечатлениями поездку по Швейцарии. Возвратившись в ноябре в Веймар, он привез с собою множество научных и литературных заметок и проект драмы «Вильгельм Телль», возникший у него под впечатлением картин природы и жизни Швейцарии, но оставшийся невыполненным. Конец столетия прошел у Гёте в том же тесном общении с Шиллером, который не переставал поощрять своего друга к более напряженной поэтической деятельности. Предубеждение публики против Гёте было в значительной мере рассеяно появлением его «Германа и Доротеи», и от него ждали теперь с большим интересом новых произведений. Но Гёте опять сделался на некоторое время малоплодовитым. Он писал, правда, мелкие стихотворения, начал некоторые крупные вещи, продолжал (очень медленно) обработку «Фауста», редактировал новый журнал «Пропилеи», предпринятый сообща с Мейером, – но в общем деятельность его нельзя было назвать особенно производительной. Тем ревностнее принимал он участие в поэтических трудах Шиллера, который находился в полном расцвете таланта, окончил свою трилогию «Валленштейн» и начал «Марию Стюарт». Гёте чрезвычайно усердно заботился о постановке «Валленштейна» на сцене веймарского театра и радовался успеху трилогии не менее самого Шиллера.

Поэтическая деятельность Гёте оставалась малопродуктивной и в первые годы наступившего девятнадцатого столетия. Причин этому было много. Прежде всего, Гёте трудно было разобраться в громадной массе материала, накопленного им в течение четырех десятилетий неустанного умственного труда. Его интересовало все: не было почти ни одной отрасли наук и искусств, которая более или менее не привлекала бы его к себе, заставляя оставлять недоделанными начатые работы. Дух его неудержимо стремился к всестороннему развитию, как бы инстинктивно стараясь вобрать в себя все впечатления, которые окружали Гёте в его богатой событиями жизни. «Чрезвычайно энергичный в исполнении однажды принятого решения, он очень сомневался, когда ему предстояло решиться на что-нибудь», – замечает о Гёте один из его лучших биографов – англичанин Льюис. К этому можно прибавить, что подобная нерешительность обусловливалась в делах литературных трудностью выбора между несколькими сюжетами, интересовавшими его в одно и то же время. Другая важная причина его медлительности и непроизводительности заключалось в отсутствии душевного спокойствия, столь необходимого для поэтической деятельности: семейные обстоятельства Гёте в рассматриваемое нами время были далеко не утешительны. Христиана стала мало-помалу обнаруживать некоторые не совсем приятные стороны характера: она слишком любила веселиться и танцевать, посещала балы иенских студентов и низших классов общества, а также пила слишком много вина. Унаследовала ли она эту дурную наклонность от своего отца, который был горьким пьяницей, или же привыкла пить вино вследствие того, что высшее общество было для нее закрыто и молодая женщина, естественно ища развлечений, принуждена была посещать общество сомнительного достоинства, – так или иначе, результат вышел одинаково грустный. Легко себе представить, при общем нерасположении веймарцев к Христиане, какая пища дана была злоязычию ее поведением и как все это должно было мучить Гёте, который не мог расстаться с Христианой, потому что продолжал любить ее и считал себя связанным с нею чувством чести и долга.