Гёте. Его жизнь и литературная деятельность

Вскоре Гёте поручено было герцогом заведование всеми учеными и художественными учреждениями в стране – должность, в которой Гёте чувствовал себя гораздо более на месте, чем в роли президента палаты.

В конце декабря 1789 года Христиана подарила поэту сына, которого назвала Августом. Герцог, не разделявший предрассудков веймарского общества, был крестным отцом этого ребенка.

Весною 1790 года поэт уехал в Венецию навстречу герцогине Амалии, возвращавшейся из своего итальянского путешествия. Ему было очень трудно расстаться с семьей, с которой он уже тесно свыкся. Венеция в этот приезд не так понравилась ему, как в прошлое посещение. «Я теперь несколько более нетерпим к свинской жизни этой нации, чем в первый раз», – писал он Гердеру. Герцогиню ждать пришлось довольно долго, и Гёте имел досуг заняться изучением картин и сочинением своих «Венецианских эпиграмм». Счастливый случай натолкнул его также на замечательное научное открытие.

Когда поэт гулял по еврейскому кладбищу Венеции, сопровождавший его слуга поднял валявшийся на земле овечий череп и подал Гёте с шутливым замечанием, что это череп еврея. Череп, на счастье, оказался рассевшимся по швам так удачно, что сходство его с позвоночником сделалось весьма наглядным. Это подало Гёте мысль о позвоночной теории черепа, о которой мы будем еще говорить ниже.

Наконец герцогиня приехала и после осмотра художественных достопримечательностей Венеции и других городов Северной Италии возвратилась вместе с Гёте в Веймар, откуда поэту вскоре пришлось опять уехать в Силезию, сопровождая герцога по политическим делам. Лишь в октябре вернулся поэт к своему любимому семейному очагу. Душевное спокойствие, которого он ожидал здесь достигнуть, не могло, однако, установиться по многим причинам. Во-первых, его огорчало равнодушие публики к его новым произведениям («Ифигения», «Эгмонт», «Tacco»), которые стоили ему столько труда и которые он сам высоко ценил. Во-вторых, раздражало поэта и скептическое отношение цеховых ученых к его научным трудам. Но более всего нарушалось душевное равновесие Гёте политическими событиями. В 1789 году начала разыгрываться великая драма Французской революции; пожар войны грозил охватить всю Европу. От природы враг всякого беспорядка, Гёте, при своем нерасположении к политике вообще, был сторонником идеи постепенного, медленного и верного прогресса, а потому не мог сочувствовать революции. Как в геологии он был ярым врагом вулканизма, допускавшего бесчисленные грозные перевороты в развитии земной коры, так и в политике он с ужасом отворачивался от войны, мятежа и всяких внезапных, насильственных перемен. И вот ему, искавшему лишь мира и долгого терпеливого труда над собранными им богатыми материалами в области искусства и науки, ему, только что взявшему на себя управление театром и отдавшемуся всей душой этому делу, которое он считал чрезвычайно важным для развития в обществе настоящего художественного вкуса, – ему приходилось оторваться от своих любимых занятий и даже участвовать в военных походах!

1791 год прошел сравнительно спокойно; Гёте занимался в течение его преимущественно научными исследованиями в области оптики, стараясь заменить несимпатичную ему световую теорию Ньютона собственной теорией цветов. В этом же году было основано в Веймаре художественно-научное общество, которое собиралось по пятницам сперва у герцогини Амалии, затем у Гёте. Последний нередко делал в этом обществе рефераты по оптике, другой его темой стала родословная Калиостро; Гердер читал доклад «О бессмертии», Гуфеланд – по макробиотике, и так далее. Такая же мирная деятельность продолжалась и в первой половине 1792 года, несмотря на грозные тучи, все более и более омрачавшие политический горизонт.

Но летом началась война Пруссии и Австрии против революционной Франции с целью восстановления королевской власти; в этой войне приняло участие и герцогство Веймарское. Карл-Август в качестве командира полка присоединился к войскам герцога Брауншвейгского, вторгнувшегося во Францию. Гёте последовал за своим герцогом, отчасти из привязанности к своему венценосному другу, отчасти желая испытать новые ощущения, изведать незнакомую ему сторону жизни. Через Франкфурт, где он повидался со старушкой матерью, через Майнц и Трир проехал он к Лонгви, где стояли войска союзников. Армия двинулась к Вердену, который сдался после непродолжительной бомбардировки. Но военное счастье скоро изменило немцам. Воспользовавшись медлительностью герцога Брауншвейгского, не решившегося вести войска к Парижу, французский генерал Дюмурье успел занять важные стратегические пункты, собрал подкрепления и, сразившись с союзниками при Вальми, принудил их к отступлению за Рейн. Во время сражения Гёте держался некоторое время в районе действия неприятельской артиллерии, чтобы испытать на себе, что чувствует человек при свисте летающих вокруг ядер. К счастью, это любопытство обошлось для него благополучно.

В течение всего похода Гёте держался вполне мужественно, стараясь ободрить и развеселить герцога и его общество в тяжелые дни неудач, когда все пали духом. Сам он даже на полях сражений интересовался отвлеченными занятиями гораздо более, чем политикой. Так, он сделал близ Вердена наблюдения над игрой света в воде ручья и привез с собою на родину целый ряд заметок, относившихся к его цветовой теории.

На обратном пути Гёте остановился в Трире. Здесь он получил письмо от матери с вопросом, не будет ли он согласен занять во Франкфурте место председателя городского совета, освободившееся за смертью его дяди Текстора. Он отказался от этой чести, не желая покидать Веймар и герцога, с которыми уже совершенно сроднился. Далее Гёте продолжал свой путь в Кобленц, в лодке по Мозелю, а оттуда спустя некоторое время направился через Дюссельдорф в Пемпельфорт, где прожил более месяца у своих старых друзей Якоби. Из Пемпельфорта он поехал в Мюнстер. Там его дружески приняла остроумная княгиня Голицына (урожденная графиня Шметтау). Наконец в декабре он был дома, в Веймаре.

1793 год начался для Гёте мирно и счастливо. Семья его была весела и здорова; занятия оптикой шли вперед тем успешнее, что Гёте встретил помощь и сочувствие со стороны своего римского друга, художника Мейера, который старался найти его идеям практическое применение. Но политические беспокойства давали себя знать, и в мае Гёте вновь должен был отправиться, по приглашению герцога, на театр военных действий. Пруссаки осаждали Майнц, занятый французским корпусом, и взяли его в конце июля, после долгого бомбардирования. Во время осады Гёте ревностно продолжал свои занятия по оптике, а после сдачи города возвратился через Гейдельберг и Франкфурт в Веймар.

В течение всего периода 1791—1793 годов поэтическая деятельность Гёте, как и следовало ожидать, была незначительна. Если он мог заставлять себя заниматься наукой и в этих занятиях находить забвение среди окружавших его тягостных впечатлений войны и неурядицы, то для вдохновения при этих условиях почти вовсе не могло быть места. И действительно, за это время, если не считать нескольких мелких стихотворений, Гёте написал всего лишь сатирическую поэму «Рейнеке Лис» и две довольно слабые комедии: «Великий Кофта», в основу которой легла история Калиостро, и «Гражданский генерал», в которой осмеивались некоторые стороны революции. Но этот упадок поэтической деятельности был только временным затишьем перед новым могучим ее подъемом, который начался после сближения Гёте с Шиллером в 1794 году.