Спорт королев

Но как бы то ни было, к лету 1946 года я еще не нашел способа осуществить на практике свое единственное желание – участвовать в скачках. Кроме того, я хорошо помнил предвоенную неудачу, когда я так и не встретил тренера, готового взять меня.

И снова я написал всем тренерам, которых знал сам или знали мои родители или даже едва знакомым, и получил в ответ вежливые отказы: ни у кого не было подходящей вакансии для совершенно неопытного жокея-любителя. Вряд ли можно кого-нибудь упрекнуть в моей неудаче.

Мать и отец тоже не одобряли мое решение, но по разным причинам. Мама откровенно говорила, что она всегда будет беспокоиться за меня, и что я не представляю, как жесток мир скачек, и что ее единственное желание – видеть меня преуспевающим в бизнесе отца.

Отец же считал, что жокей – очень ненадежная профессия, в которой мало шансов прилично зарабатывать, и что гораздо лучше, если бы я продолжил семейное предприятие. Это были правильные советы, но я не мог ими воспользоваться, хотя меня тоже тревожили трудности, и не только связанные с моей неопытностью.

Мне было двадцать шесть лет, поздновато для профессии, в которой отставка в сорок неизбежна, потому что тело уже не способно с легкостью переносить постоянные ушибы и переломы. И кроме того, я не мог бы прожить без регулярной зарплаты, хотя бы и небольшой, это бы позволило мой скромный капитал использовать на расходы, связанные со скачками, и первое время оставаться жокеем-любителем.

Положение любителя давало начинающему так много преимуществ, что я даже и не помышлял взять лицензию и стать профессионалом. Хотя профессионал и может получить постоянную работу, но у него очень мало шансов часто участвовать в скачках и работать с лучшими лошадьми, потому что слишком много преуспевающих жокеев, которых тренеры и владельцы всегда предпочтут для фаворита. Одни жокеи начинают свою карьеру еще подростками как ученики на гладких скачках и, когда они становятся слишком тяжелыми для гладких, переходят на скачки с барьерами и стипль-чезы, другие же начинают как любители. Вот этим вторым путем я и надеялся прийти в профессионалы.

Месяц за месяцем проходил в постоянной смене надежды и разочарования, и наконец Дуглас, который старался помочь мне, сообщил, что Джордж Оуэн готов взять меня секретарем. Джордж Оуэн первоклассный жокей, выигравший в 1939 году Золотой кубок в Челтенхеме, сейчас занимался фермерством и тренировал лошадей, и у него не оставалось времени для необходимой работы с почтой и счетами.

– Пусть Дик приедет, – сказал он Дугласу, показывая на горы счетов, нераспечатанных писем, календарей скачек и расписок, – и делает с этим, что захочет.

Дик пришел в неописуемый восторг от открывшейся возможности.

Как-то раз до войны Джордж между двумя соревнованиями ночевал у нас, и я часто видел его на скачках, всегда восхищаясь его мастерством. Но, естественно, он меня не помнил и взял только по совету Дугласа, поэтому я страшно боялся разочаровать его в качестве секретаря или жокея, если вдруг он позволит мне принять участие в скачках на его лошади.

Джордж согласился платить несколько фунтов в неделю, и мне предстояло жить в его доме как одному из членов семьи. Когда в конце концов все устроилось, я попрощался с по-прежнему не одобрявшими мой отъезд родителями и ясным октябрьским полднем с чувством маленького мальчика, отправленного в новую школу, сел в поезд, увозивший меня в Чешир к неизвестному будущему.

Теплое гостеприимство Джорджа и его жены Маргот быстро растопило мою скованность, и я скоро чувствовал себя как дома в дружной атмосфере семьи, где, кроме взрослых, были и маленькие девочки. В то время у Джорджа была молочная ферма в нескольких милях от Честера, и вечная суматоха на кухне и хлебосольство живо напоминали мне детство на ферме у деда.

Родители, братья и сестры Джорджа жили совсем недалеко, немногим дальше жила и большая семья Маргот, все они и их друзья постоянно ездили друг к другу в гости или чтобы поиграть в карты. Эти люди, казалось, приняли как должное, что я стал членом семьи Джорджа, и приглашали меня к себе. Не прошло и нескольких недель, как я стал частью социального ландшафта и завел друзей на всю жизнь. На мой взгляд, Чешир одно из самых дружелюбных графств Британии: хотя я прожил там всего три года, но до сих пор в Чешире у меня больше знакомых, чем в любом другом месте, и когда теперь приезжаю туда на соревнования, то чувствую себя как дома.

Джордж ни капельки не преувеличивал, когда говорил, что все документы у него в беспорядке. Разобрав завалы бумаг на его письменном столе, я обнаружил, что он почти полгода не посылал владельцам счета за тренировку лошадей. Сам он платил по счетам страховой компании, торговцев фуражом, кузнецов, шорников, но не вел никакого учета, и когда я рассортировал их, выяснилось, что многие счета утеряны.

Я уселся за работу, чтобы навести порядок в этой страшной неразберихе. Сначала изучил отчеты о скачках, чтобы узнать, чью лошадь возили на ипподром, куда и когда нанимали для этого транспорт, какому владельцу послать соответствующий счет. Потом я принялся за счета кузнецов, из которых вообще было непонятно, какую лошадь и сколько раз пришлось подковывать. Поэтому я объединил все счета кузнецов и разложил сумму на число лошадей в конюшне, чтобы каждый владелец заплатил свою долю. Рассчитать тренерский гонорар не составило бы труда, если бы Джордж отмечал, когда поступила новая лошадь и какую забрали. Но, судя по тому, что ни один владелец не пожаловался на чрезмерную сумму, видимо, они тоже не затрудняли свою память учетом.

Только через несколько недель, когда я завел для каждого владельца отдельную папку и вписал туда все расходы, связанные с его лошадью, мне вдруг открылось, что нет счетов от ветеринара. Нельзя же поверить, что лошади Джорджа такие исключительно сильные и здоровые, что за полгода ни одна не натерла себя волдырь, не поцарапалась и ни разу не кашлянула. Я спросил, не хранит ли Джордж счета от ветеринара отдельно, надеясь получить маленькую аккуратную папочку.

– Счета? – искренне удивился Джордж. – Бобби О'Нейл, насколько я знаю, ни разу в жизни не посылал счета. – И вправду, за те три года, что я работал у Джорджа, не пришел ни один счет.