Мёртвая зыбь

Приехал и владелец швейцарской фирмы “видео и звукозаписи” Пьер Моду, интересуясь в деловом плане работами Званцева.

Беседа началась с того, что медсестра разбинтовала руки Бонджованни. Открытые, изуродованные ладони, обычно вызывали у видящих их впервые шок.

Правда, Званцев, до гостей, подготовил Нелю:

— Вы, конечно, знаете, что такое истерическая или ложная беременность? Самовнушение — великая сила! Бездетная женщина, безумно жаждущая ребенка, склонная к истерии, может сама себе внушить, что вынашивает его, ощущая все присущие этому симптомы. Недаром, студенты-медики, готовясь к экзамену, порой замечают у себя признаки изучаемой болезни. Широко известен случай с балканской принцессой Дагмарой. Она никак не могла подарить стране младенца королевской крови. И было это так необходимо, что она радостно почувствовала, что обязанность ее и мечта выполняются. С очевидностью проходили все желанные этапы. Определялись сроки ее разрешения от бремени, и в ожидаемое время начались у принцессы схватки и врачи благоговейно готовились принять ребенка. Но его… не было. И все оказалось ложным, порождением самовнушения.

Другой недавний случай на той же почве произошел во Франции с монашенкой из числа “невест Христовых”. Была она столь истово верующей, так сопереживала страдания Спасителя на кресте, воображая себя распятой рядом, что у самой у нее появились, как у Иисуса Христа, сквозные кровавые раны на руках и ногах, так называемые стигмы. Случалось это и прежде с людьми, исступленно верующими, готовыми страдать, как Спаситель. Один из них даже был Римским Папой. Недавно в испанском журнале появись фотографии во всю полосу некой Лауры из Германии. Страдая за человечество, она не только обрела стигмы, но даже плакала кровавыми слезами. Химический анализ показал даже их группу крови…

Но одно дело слышать, и другое увидеть самим такое на живом человеке, сидящем перед тобой. И Неля с дочерью, да и Званцев были потрясены, видя сочащиеся, незасыхающие раны, словно от только что выдернутых из ладоней рельсовых костылей.

А стигматик спокойно говорил:

— Я заинтригован, узнав, что вы видите во мне героя своего романа, написанного раньше встречи со мной.

— Это не надо понимать в буквальном смысле, но вы, как и мой иноземлянин Альсино, носители идей Чистого Разума, бездумно забытых нашей полудикой цивилизацией, где нравственность человека и заповеди совместной жизни людей заслонены техническими удобствами.

— Я рад, что наши цели совпадают. И стремился к вам, как ученому, показавшему, что наша история говорит о былой помощи людям высших небесных или космических сил. А то, что было прежде, возможно и сейчас. И даже более необходимо для продолжения жизни на Земле. Вы, как никто другой, поймете меня.

— И вы считаете себя, как мой Альсино, посланцем высших гуманных сил?

— Именно так, высокочтимый мной сеньор. И я расскажу вам о своей космической встрече и… — он указал глазами на медсестру вновь бинтующей ему руки, — об этих святых знаках, доказывающих от чьего имени я говорю, стараясь побывать всюду, где меня услышат.

— Как же произошла ваша встреча с Космосом? — не выдержав, спросила Неля. — Надеюсь, вы не оттуда?

— Конечно! Я такой же, как и вы, сеньора! У меня родители живы в Италии, и брат Филиппо. В следующий раз мы придем вместе. Но я не писатель, владеющий убеждающим словом. Когда я говорю с людьми, убеждать должны… — и он снова взглянул на бинты. — И это знали на небесах, в Космосе.

— И вам сделали операцию в летающей тарелке? — через свою переводчицу спросила Неля.

— О нет, синьорита! Передайте синьоре, что космический корабль я и не рассмотрел. Я видел только сияние, возникшее передо мной, когда я возвращался с переданной мне отцом фабрики…

Это была версия, возможно, подготовленная Бонджованни, как более приемлемая для писателя-материалиста, убежденного, что космические цивилизации есть и контакты с ними возможны.

— И что было за сиянием? — не терпелось Неле.

— Из сиянья вышла прекрасная женщина, словно сошедшая с картины Рафаэля. Не передать ее небесной красоты! Извините меня, синьорита, синьора и синьоры, вы приняли бы ее за чудесную звездонавтку, но я — католик. Для меня она была Пресвятою Девой Марией, и проникновенный голос ее музыкою прозвучал во мне: "Иди к людям и неси им мою заботу о них, чтобы в бездумьи своем, забыв заповеди Бытия, не сорвались бы они в Бездну Зла, откуда нет пути к свету. Пусть этим светом будет моя Забота о них. Неся ее, страдать ты будешь, как Христос, и наделяю тебя ранами его", — и он поднял забинтованные руки.

— Я преклоняюсь перед вашей самоотверженностью, Джорджио, и присоединяю свой писательский голос к вашему.

— Тем и ценен ваш роман, друг Александро. Надеюсь, вы дадите мне его рукописи, чтобы пока роман ваш выйдет в свет, мы перевели б его на итальянский язык.

— А если бы у вас был сценарий, я готов стать продюсером фильма, — заявил владелец швейцарского телеателье.

Неля обрадовалась. Обладая “скорострельностью” заядлой машинистки, она успела напечатать их совместный со Званцевым киновариант его романа. Она тотчас передала экземпляр Пьеру Маду.

— Вообще-то я в Москве, вернее в Звездном городке, стараюсь попасть в международный космический экипаж на вашей орбитальной станции. Думаю, там больше шансов встретиться с небесными силами. Прошел все проверки. Дело за моим денежным взносом. Но я рассчитываю получить банковский кредит и для себя, и на ваш фильм. Покажем встречу вашего посланца Космоса, с подлинным, со стигмами. А роман мы издадим в Париже.

Он говорил по-французски, и Лена, как обещала Неля, оказалась весьма кстати, зная, кроме итальянского и французский язык.

Так, обменявшись книгами, рукописями и обещаниями, сфотографировавшись вместе, новые соратники “святого Дела спасения человечества”, расстались в расчете увидеться вновь, когда роман выйдет в свет и начнутся съемки фильма.

Казалось, ни один замысел Званцева не имел такого международного резонанса и не поднимался на столь высокую идейную высоту. Но…

— Это будет прелестная камерная кинокартина, — убеждала до расставания Неля Пьера Маду. — Чудесно задумано. Наша действительность. Прекрасные образы. Номенклатурный деятель на подмосковной даче, жена — радушная домашняя хозяйка. Бабушка, бывшая летчица времен войны, влиятельная в партийных кругах, две непохожих дочери, пылкая романтичная мечтательница Оля и Лена, ледяная старшая прагматичная сестра… И вдруг в тихую заводь современного быта вторгается пришелец, такой же как все они, но несущий из параллельного мира высшие гуманные идеи… И чудесная межкосмическая любовь. Этого никогда еще не было!

После отъезда итальянцев, Неля отнесла сценарий в Главкино. Один из его руководителей пригласил Нелю Алексеевну к себе.

— Мы ознакомились с вашей оригинальной работой, и нам показалась она интересной. Главкино выделяет сейчас на постановку фильмов средства через Союз кинематографистов, куда вам и надлежит обратиться. Начинайте пока готовиться, подыскивайте актеров, набирайте киногруппу…

Обрадованная Неля Алексеевна привела к автору рослого малого с волосами до плеч. Он сбреет модную шевелюру и превратится в романтического безволосого пришельца из параллельного мира Альсино.

Она вытащила Званцева в театр под руководством Табакова, посмотреть в подвальчике Марию Миронову в главной роли. Она прочла сценарий и согласилась сыграть бабушку-летчицу, при условии, что съемки будут на ее даче.

И еще раз непростительно ошибся Званцев, нарушив свой зарок не связываться с кино. Чего-то не хватало ему, чтобы встать там в ряд с признанными авторами, хотя предложений сотрудничать от именитых режиссеров было достаточно.

Так, популярный киевский режиссер Шерстобитов предложил ему поставить “Пылающий остров” на киевской студии имени Довженко, и, посетив студию, Званцев столкнулся со Штепселем и Тарапунькой. Видел съемки новых фильмов и уже снятый Шерстобитовым фильм “Мальчиш-Кибальчиш” по повести Аркадия Гайдара, но когда дело дошло до его видения фильма режиссером, и тот захотел ввести в него эсэсовцев в черных мундирах, из этого ничего не вышло. А еще раньше, сам знаменитый Довженко, имя которого носила студия, вместе с женой Солнцевой, незабываемой Аэлитой в былом фильме, мечтал поставить со Званцевым картину о полете на Марс. Но Довженко ушел из жизни, Солнцева, заменив его, к этому замыслу не вернулась.