Царственный паяц

публицистика.

Амфитеатров отзывается о Надсоне в форме лирической, в которой он оказывается

не менее силен, чем в юмористической:

Необычайная красота светло страдающего рыцаря духа отразилась в каждом

стихотворении Надсона с такой яркостью и цельностью, что юноша, совсем не щедро

313

одаренный вдохновением, сложился не только в поэта, но в поэта глубокого и

оригинального.

Еще больше разошлись эти два почтенных критика по поводу Лохвицкой. По Вл.

Шмидту, ее искусство несомненно «второсортное», как бы выкроенное по масштабу

среднего интеллигента. По Амфитеатрову,

мы имеем дело с поэтессой, «иногда возвышавшейся почти до гениальности».

«Гениальность» и «искусство второсортное» - расхождение, наводящее на слишком

грустные размышления, чтобы можно было назвать его курьезным. Великолепный

анекдот о российской критике!

Особенно много копий сломано в вопросе о словотворчестве Игоря Северянина.

Выражение «драприть», например, понравилось из критиков только одному Вал.

Брюсову. Вл. Гиппиус решительно не доволен этим словом:

Через два обыкновенных слова на третье — он прибегает к таким выражениям, как

«драприть стволы» и т. д.

А Иванов-Разумник даже возмущен:

Насилование русского языка, которое Северянин возводит в систему: «драприть

стволы» и др. — к чему все эти «эксцессы в вирелэ»? Надо пожалеть русский язык и

избавить его от таких обогащений.

Но профессор Р. Ф. Брандт, именно с точки зрения правильности образования

слова, не совсем разделяет мнение Иванова-Разумника о «насиловании русского

языка»:

Не могу не сочувствовать различным способам укорочки, встречающимся у

Северянина, таковы: туман... тебя задраприт, вм. задрапирует, с его немецким

суффиксом 1г.

Что касается выражения «популярить изыски», которым также возмущены и Вл.

Гйппиус, и Иванов-Разумник, то профессор Бранд высказывается еще более

определенно:

Двукратное укороченье представляет выражение «популярить изыски» вм. по-пу-

ля-ри-зи-ро-вать и-зы-ска-ни-я. Последнее Игорем чуть ли не сказано в шутку, но я

рекомендовал бы это всерьез.

Но в самое комичное положение попал, благодаря своему авторитетному тону,

Валерий Брюсов:

Есть (у Северянина) просто исковерканные слова, большею частью, ради рифмы

или размера, как «глазы» вместо «глаза» и др. Громадное большинство этих новшеств

показывает, что И. С. лишен чутья языка и не имеет понятия о законах

словообразований.

Вся комичность этой сентенции о «чутье языка» становится очевидной, когда

прочтешь приведенную по этому поводу пр. Брандом народную поговорку: «Свиные

глазы не боятся грязи». Очевидно, и народ придется отнести к разряду «лишенных

чутья языка и не имеющих понятия о законах словообразования».

Что стал бы делать Игорь Северянин, если бы захотел хоть отчасти послушать

советов гг. критиков насчет своего дальнейшего пути!

Валерий Брюсов советует ему стремиться стать «учителем человечества»:

Игорю Северянину недостает вкуса, недостает знаний. То и другое можно

приобрести, — первое труднее, второе легче. Внимательное изучение великих

созданий искусства прошлого облагораживает вкус. Широкое и вдумчивое

ознакомление с завоеваниями современной мысли раскрывает необъятные

перспективы. То и другое делает поэта истинным учителем человечества.

А. Измайлов мирится с меньшим:

Признание и любовь придут к нему (Северянину) в ту минуту, когда он оставит в

314

детской все эти ранние игрушки, весь этот ажур парикмахерски прифранченных слов и

найдет спокойный и честный язык для выражения нежных, наивных, прелестно

грустных переживаний, какие знает его душа.

Иванов-Разумник зовет к природе:

Было бы грустно, если бы он век остался кричать на площади, или разносить свое

«мороженное из сирени» по петроградским дачам. Он подлинный лирически поэт, и

широкий путь его лежит от «дачи» к «природе», от «площади» — в леса, в поля...

Г-н А. Б. из «Голоса Москвы» никуда не зовет, он советует, по-видимому, остаться

самим собой:

Раскрашивать цветочки, рисовать губки бантиком, писать мадригалы нездешним

принцессам, — вот его поэтический круг. И пока нет в нем умысла, пока пенятся эти

идиллические песенки молодостью и живой любовью к миру, до тех пор такая поэзия

может привлекать и очаровывать.

Андрей Полянин ничего не советует, потому что смотрит на И. С. совершенно

безнадежно:

...Мы более чем сомневаемся (!), чтобы из «гения Игоря Северянина» выработался

хороший поэт.

А Амфитеатров «вылил свои думы» в стихах, пародирующих, между прочим, одно

из стихотворений Северянина:

Читаю вас: вы нежный и простой,

И вы — кривляка пошлый по приметам.

За ваш сонет хлестну и вас сонетом:

Ведь, вы - талант, а не балбес пустой!

Довольно петь кларетный вам отстой,

Коверкая родной язык при этом.

Хотите быть не фатом, а поэтом?

Очиститесь страданья красотой!

Французя, как комми на рандеву,

Венка вам не дождаться на главу:

Жалка притворного юродства драма,

И взрослым быть детинушке пора...

Как жаль, что вас, дитей, не секла мама За шалости небрежного пера!

Каким проворным Фигаро нужно быть, чтобы хоть приблизительно следовать всем

этим зовам и советам.

О, очная ставка господ критиков оказалась необычайно удачной и яркой. Игорь

Северянин со своими необычными успехами, взлетами и падениями явился блестящей,

совершенно исключительной мишенью для этих близоруких охотников. Это состязание

с удивительной ясностью доказало, что только любовь или ненависть должны

руководить пером критика. Сухая объективность, серое беспристрастие оказались для

критика путеводителями совершенно непригодными.

Конечно, и говорить нечего, что личные счеты, погоня за вкусами толпы,

собственное безвкусие, неумение разбираться в явлениях искусства и отсутствие

чуткости ставят человека, берущегося за перо критика, в исключительно смешное

положение.

Пусть эта маленькая книжонка станет настольной для всякого, кто хоть минуту

сомневался в истинном значении нашей беззубой, равнодушной, творчески

несостоятельной, нечуткой и «авторитетной» критики.

Михаил Ефимов НОВЫЙ ПОСТАВЩИК УЛИЦЫ

Игорь Северянин и А. Масаинов «Мимозы льна»

С тех пор как Игорь Северянин отошел от эгофутуристов, он всецело отдался

315

служению улице и хорошо для этого приспособился. Снял хризантему из петлицы, из

большой и шумливой толпы «соратников» оставил одного только верного Алексея

Масаинова, сделал свой язык понятнее и, открыв новую лавочку поэзо-парфюмерии,

спокойно дожидается успехов и лавров. А успехи, нужно признать, довольно крупные.

Правда, Северяниным все меньше интересуется критика, но улица, к которой направил

он теперь свои поэзы, принимает его сочувственно. Нужды нет, что, уйдя от

футуристов, он не примкнул к «бальмонтис- там» или акмеистам, или другим; язык его

для широкой массы понятен и даже ощутительно нужен: как в крестьянстве до наших

дней живет смутная тоска по «Милорду глупому», «Францылю Венециану» и другим

чудесным заморским героям, так и в среде мелкой буржуазии есть всегда тяготение к

экзотичному, «бонтонному», великосветскому. Лимузины и ананасы, не считаясь с их

происхождением, она принимает за чистую монету, и звонкий, текучий стих

Северянина ей как нельзя более по вкусу. И «гением Игорем» уже упиваются юнкера,

провинциальные барышни, даже телеграфисты начинают мурлыкать его под гитару.

Как и все пишущие для улицы, Игорь Северянин не двигается в своем творчестве

вперед. Чтобы идти с улицей в ногу, нужно плестись черепашьим шагом: толпе чужды