Великий Сталин

11 декабря 1952 года Хрущёв в записке Сталину признавал справедливость ряда положений письма Холодова, но утверждал, что Холодов-де пишет «только о плохих колхозах» и «не знает, как работают передовые хозяйства», хотя сам Холодов, адресуясь к Сталину, заявлял: «Может быть, Вы скажете, что не надо смотреть на отстающих, а надо равняться по передовым – это я понимаю. Но я не понимаю того, что из года в год эти отстающие, а их у нас большинство, не растут в экономическом отношении, а деградируют…»

Положительно письмо подмосковного веттехника выходило секретарю ЦК и первому секретарю Московского обкома Хрущёву боком. Это письмо, если вдуматься, было способно высветить Сталину всю сложившуюся после войны систему тонкого вредительства (другое слово подобрать сложно) в планировании экономики и взорвать ее. Причём один из конкретных «крайних» был очевиден – Хрущёв, который однозначно обнаруживал управленческую некомпетентность.

Однако Сталин – вопреки злостным мифам о нём – держался за работника до последнего и карал его лишь тогда, когда убеждался в его полной неадекватности – деловой или политической. Держался он, увы, и за Хрущёва, к которому благоволил. Поэтому когда 11-го же декабря Бюро Президиума ЦК приняло постановление «О составе комиссии для выработки коренных мер по обеспечению дальнейшего развития животноводства», возглавить эту комиссию поручалось всё же Хрущёву.

В комиссию были включены также Бенедиктов, секретарь ЦК и одновременно министр заготовок СССР Пономаренко, заместитель Председателя Совмина СССР Микоян, министр совхозов СССР Скворцов и другие.

К 26 декабря 1952 года проект постановления Совета Министров СССР и ЦК КПСС «О мерах по дальнейшему развитию животноводства в колхозах и совхозах» был готов, но он Сталина не удовлетворил, что было неудивительным.

Во-первых, из письма Холодова можно было понять, что корень зла – в неумном и безответственном «руководстве», а проект постановления, изобилуя не очень-то обязательными таблицами и цифрами, этот скользкий момент обходил.

Во-вторых, хотя второй раздел проекта постановления и был озаглавлен «О повышении материальной заинтересованности колхозников в развитии общественного животноводства», меры предлагались или формальные, или сомнительные. Так, Холодов предлагал выдавать дояркам за каждые 100 литров надоя 2 литра молока ежедневно, свинаркам – по одному поросенку в случае сохранения не менее 8 поросят от матки, работникам овцеводческих ферм – по одному двухмесячному ягненку от 10 объягнившихся маток и т. д. В хрущёвском проекте ничего этого не было – животноводов предполагалось «стимулировать» увеличенным количеством трудодней, то есть не литрами и килограммами, а всё теми же «палочками». Казалось бы, в сельском хозяйстве сдельная оплата «натурой» была наиболее естественной – тем более по тем временам – формой оплаты труда в животноводстве. Это на заводе при плане выпуска в тысячу двигателей нет нужды в трёх тысячах коленных валов. А на ферме чем больше доярка надоит литров от одной коровы – тем лучше. Однако натуральную «сдельщину» комиссия Хрущёва и Микояна почему-то не предлагала.

Зато закупочные цены на мясо в проекте постановления предлагалось повысить сразу почти в четыре раза! Например, цену на мясоразрубочных свиней комиссия Хрущёва предлагала повысить с 72 копеек за килограмм до 3 рублей! Конкретные цифры исходили, конечно, от экспертов, и уж не знаю – было ли это с их стороны глупостью или тонкой провокацией. Лично я, с учётом дальнейшего развития событий в стране, склонен предполагать второе. Ведь такое «благодеяние» – не решая проблему кардинально, потому что не обеспечивало той заинтересованности колхозников, о которой писал Холодов и говорил Бенедиктову Сталин, – или подняло бы розничные государственные цены в городах, или потребовало бы от государства больших дополнительных расходов, что, собственно, в проекте постановления и предусматривалось.

Холодов же предлагал иное… Если бы были приняты его предложения, то продуктивность животноводства можно было быстро повысить вдвое, а то и втрое, и даже при повышении закупочных цен всего в полтора-два раза (на чём настаивал Сталин) достаток колхозников весомо увеличился бы в считаные год-два!

Но Хрущёв и Микоян настаивали на «своём» (а фактически – на том, что им подсовывали референты), и «вопрос», что называется, завис… Коровы тем временем даже под Москвой утопали в навозе и под прохудившимися крышами ферм заболевали. И это положения Хрущёва не упрочивало. Вероятность его исключения из высшей руководящей «пятёрки» возрастала, и он – надо полагать – всё более боялся из неё выпасть.

И боялся Хрущёв не зря… В недрах сталинского мозга уже зарождалась идея особой и таинственной структуры власти, места в которой для Хрущёва не предусматривалось.

А что это был за орган, я сейчас скажу…

Глава двенадцатая

Быль о «Тройке»

Сталин старел… Многими авторами приводились со ссылками на знаменитый уже «Журнал посещений И.В. Сталина в его кремлёвском кабинете» данные о том, что к 1952 году Сталин резко сократил приём посетителей в Кремле. Действительно, если в 1940 году в журнале было зафиксировано более двух тысяч посещений, то в 1950-м их было около семисот, а в 1951-м и 1952-м – менее пятисот, причём последний длительный перерыв составил более полугода – с 9 августа 1951 года по 12 февраля 1952 года.

Но ещё более показательным и доказательным в этом смысле оказывается Постановление Бюро Президиума ЦК КПСС о работе Бюро Президиума ЦК КПСС и Бюро Президиума Совета Министров СССР от 10 ноября 1952 года.

Поскольку все его положения для дальнейшего повествования важны, мне придётся его (и ещё один, примыкающий к нему документ) привести полностью.

Итак:

17 же ноября 1952 года было принято ещё и Постановление Бюро Президиума ЦК КПСС о работе Секретариата ЦК КПСС: