Дойти до другого берега

Также мы работали над проектом нового хлебозавода. Прошли инвестиционный совет при губернаторе и получили одобрение, собрали соответствующую документацию. Так что я половину рабочего дня крыл крышу, а потом бежал по согласованиям. Собственно, почему рабочего, просто дня. Ведь выходных не было. Но в конце концов холдинг денег на новый завод не дал. Зато про это предстоящее великое для Костромы дело всё время  писалось в газетах.

Там я почувствовал, что без животного белка такой график я не осилю. Когда после долгого перерыва я съел первый, забытый на вкус, кусок мяса, у меня закружилась голова. Ещё бы, ведь Кларка, большой спец в области кулинарии, торжественно приготовила бифштекс с кровью. Чем только она меня не кормила в жизни! Не выезжая из Костромы, я попробовал все кухни мира. Но вернёмся на завод.

Русских работников постоянно увольняли, заменяя их узбеками. Последние работали без выходных, по двенадцать – восемнадцать часов в сутки, получая меньше русских, и это было весьма эффективно. Через какое-то время многие из них представляли жалкое зрелище убитых работой людей. Чтобы поднять обессиленного человека ночью на работу, требуется немалое усилие. Били узбеков все, кто хотел. Когда я впервые зашёл в душное пропахшее помещение, где проживали гастарбайтеры, меня чуть не вырвало. Кругом были тараканы, а стены были чёрные от жира и плевков насвая (вещества, которое они клали под язык).  Грязная одежда, грязные люди и вонь!  Я подумал, что больше никогда туда не зайду.

Но Геннадьевичу пришла мысль, назначить меня начальником над всеми узбеками, он решил, что я им ближе всех, и мне пришлось забыть про спокойные ночи. В цехах работали бабы конкретной комплекции с лужеными глотками. Если какой-то из узбеков сбавлял темп, они звонили мне в любое время суток. Мне сказали, что если узбеки сачкуют, их нужно выгонять на улицу. Без документов, без вещей, вот так, в чём они есть. Так они и сидели частенько за проходной на корточках, ожидая, когда их впустят обратно.

Амиру тоже приходилось не сладко. Иногда русские грузчики сообща уходили в запой, и нам приходилось выводить узбеков на две смены. Те просто валились с ног. Но наши усилия никто не ценил. Работодатель в основном преследует одну цель: выжать из человека всё, что можно и выкинуть его.

У узбеков была только одна радость – русские бабы,  замужние и незамужние, которые жалели их всем своим бабьим сердцем. Поэтому приезжая на завод, граждане Узбекистана попадали не только в производственное, но ещё и в сексуальное рабство к кладовщицам и пекаршам. Конечно, я был шокирован, когда впервые увидел русских девушек на коленях у узбеков. Дальше было круче. Например, как-то одна пекарша, взрослая баба, наметила себе молоденького узбека и сообщила о своём желании Амиру. Но Амир не передал сообщение, потому что человек должен был работать. Она же договорилась с охраной, что заберёт мальчика на сутки к себе и несколько часов ждала его под дождём. Многие занимались сексом прямо на заводе в полной антисанитарии. Однажды один товарищ из ближнего зарубежья пришел в гости к двум сёстрам. Одна, использовав его, пошла в магазин за водкой. В это время с ним переспала вторая сестра. Многие женщины влюблялись в узбеков, и их отношения были достаточно продолжительные. Так они имели одного русского мужа дома и одного узбекского гастарбайтера на работе. Очень удобно.

Мужчины, у  женщин свои представления о любви и морали. Это вам нужно понять и смириться. И даже не пытайтесь возражать. Виноватыми окажетесь всё равно вы.

Иногда мне попадались строптивые узбеки. Даже пару раз кидались на меня с ножами. Но я успешно выбивал предметы оружия у них из рук, потом при помощи пинков и того, что попадалось под руку, разгонял дебош. Прямо как в боевике.

Геннадьевич особенно не любил складское хозяйство, это учитывалось  при распределении рабочей силы. На склады давали максимум трёх человек. Одна из кладовщиц ненавидела за это меня и директора. Она выждала момент, когда я заболел. Нужно было пребывать на работе, хотя из-за огромной температуры я еле стоял на ногах. Она позвала своего сына – огромного злого громилу,  и он кастетом раскроил мне лицо. Кладовщица была очень рада, хотя и не высовывалась несколько дней из своей каптёрки. Нужно было накладывать швы, но я стянул раны пластырем и продолжал ходить на работу. Мне было глубоко плевать. Я поправился, и раны заросли.

Однажды ночью зазвонил телефон. Кто говорит? Он. Геннадьевич собрал на заводе всех, кому доверял. Меня и водителя. «Друзья, - сказал он торжественно - Завтра у нас облава миграционной службы. Нужно вывезти всех «талибов» (так на заводе называли узбеков). Будем вывозить к водителю во двор». Я сказал, что тридцать человек узбеков, сидящих во дворе частного дома, привлекут внимание и позвонил родителям. Они разрешили спрятать несчастных в подвале своего частного дома. Это было похоже на фразу Бонасье из фильма «Три мушкетёра»: «Я спасу Францию!» Решено было возить на легковухе маленькими порциями. Проблема была в том, что мы ехали через Волгу, а на той стороне был главный пост ГИБДД.

Глубокой ночью чёрный форд с тонированными стёклами вырвался за территорию завода. Это был первый рейс, а всего нужно сделать десять. На третьем рейсе гаишники стали подозрительно коситься на нашу машину, снующую туда - сюда по тёмным пустынным улицам города. Когда на пятом рейсе милиционер (тогда ещё милиционер) поднял жезл, я сказал водителю, чтобы он проехал несколько метров вперёд и вышел навстречу гаишнику, чтобы тот не заглядывал в салон. Водитель так и сделал. Узбеки тряслись на заднем сидении, напряжение возрастало... Но всё получилось. Потом узбеки сидели в подвале, родители давали им еду, а я выводил их по очереди в туалет. Подвал долго проветривали и вычищали.

Но уволенные русские бабы пошли в прессу, и к нам зачастили журналисты. Завод становился популярнее с каждой статьёй. Пресса красочно описывала быт узбеков, антисанитарию и прочие мерзости. Например, они публиковали  фотографию лежащей у контейнера с хлебом фуфайки и писали: «О, ужас! Грязная фуфайка прислонена к хлебу!» И на главной странице фото испуганного узбека по имени Санжар. Но фуфайка была чистая, и вообще новая, за день до этого выданная мой. А Санжар потом подписал мне газету: «Началника ат Санжара».

И всё-таки  нас застали врасплох… Милиция и миграционная служба ворвались ночью. Узбеки бежали и прятались кто куда, но людей в форме было слишком много. «Талибов» вытаскивали из всех щелей. Всюду раздавались вопли на узбекском и русском языках. По заводу бегали люди. Это было похоже на Хрустальную ночь. Похватали даже курсантов-монголов из военного училища химической защиты, которые подрабатывали у нас по ночам.

На все свои праздники «талибы» готовили легендарное узбекское блюдо – плов и угощали меня. Это было тяжело, потому что на самом деле настоящий плов есть невозможно. Даже глотать, даже просто держать во рту. Когда плов готовят русские, он получается адаптированный, что ли. Но настоящий плов ужасен, может, из-за неимоверно громадного количества растительного масла ,влитого в блюдо, может, из-за каких-то других особенностей. Сверху они клали немного такой же противной зелени. Потом стояли рядом и, довольные, смотрели, как начальнику «нравится» из знаменитое на весь мир блюдо. А у меня лицо уже сводит гримаса отвращения, но я должен делать вид, что в восторге. Это было тяжело.

Мой напарник, тот который пил и ничего не делал во времена нашего «бизнесменства», тот самый сосед блондинки, которая давала куда угодно, только не туда,  когда я с ней дружил в студенческие времена, как только остался один, сразу взялся за ум. Он помирился с женой, бросил хлестать водку и стал ездить в Москву на заработки. Я даже прикалывался над Кларой, говоря, что Макс стал человеком: «Я  тоже в Москву хочу. Он даже в массовках снимается!» Клара бесилась, а я: «Он в массовке топор подносит. Не веришь?» И делал вид, что звоню Максу… «Что?! Повысили?! Уже осетра подносишь?!» Клара бесилась ещё больше…