Коренные изменения неизбежны - Дневник 1941 года

Сегодня мы на станции Чехривль (Струмилин прочел объявление) узнали сводку от 18.VII утреннюю. Поразительно бездарно это дело организовано.

И в Перми нет известий позже 18-го утра. Газет нет.

С продуктами на станции скудно. Киоски бедны. Купили «Прикамье» за 20.VII.1941. Медленно растет - но растет - разгромленное живое течение, ‹существовавшее› до диктатуры печальной ГПУ.

Провинция, такая далекая, как Пермь (название «Молотов» туго ‹прививается›, по-видимому), живет совсем в ином темпе в связи с войной, чем Москва и Ленинград. Это понятно. Но такое спокойствие для меня неожиданно.

«Кунгурская Правда», купленная в Кунгуре, дала нам сведения для вечера 18.VII. Газета довольно жалкая. Из статьи А. И. Яковлева, но все-таки два дня назад, мы знаем, что делается на фронте.

Ночевали в поезде. Утро. Дождь.

Вчера уже на станции узнали о бомбардировке Москвы - в ночь с 21 на 22-е, - ‹прошел› месяц войны. Говорят, 200 самолетов немецких прорвались, из них 20 прорвались к Москве - бомбы брошены в окрестностях Москвы, есть жертвы. Впечатление здесь среди нас, москвичей, огромное. Теперь стал вопрос: случайный ‹это› прорыв или начало бомбардировок сериями вроде ‹бомбардировок› Лондона?

Боровое. Государственный санаторий.

Здесь есть радио, и мы больше в курсе событий.

До сих пор (10 часов утра) мы на бивуаке. Спим втроем - Наталья Егоровна, я и Прасковья Кирилловна в одной комнате.

Вчера прилетел из Караганды начальник курортов Казахской республики (центр Алма-Ата) - Сергей Иванович Замятин. Молодой, энергичный, умный человек, русский. Очень осведомленный и, мне кажется, образованный, энергичный. Хорошее впечатление производит и директор курорта Орлова.

Мы до 27 июля останемся на бивуачном положении. Часть багажа осталась на станции Боровое-Курорт.

Зима была здесь холодная, и теперь погода плохая. Сегодня сырость, туман.

Вчера утром образовали Казахскую группу академиков, по инициативе А. А. Борисяка. По моему предложению председателем выбрали Н. Ф. Гамалею, а секретарем С. Г. Струмилина. Последний должен был послать телеграмму Шмидту об утверждении группы.

Нас хотят поместить в отдельном здании, где помещаются сейчас женщины (старухи главным образом?). Их переведут в другое помещение.

Мы, конечно, причинили большие неудобства для местных жителей. Приехало более 750 детей. Местное население голодает - пуд муки ‹стоит› 130 рублей. Хлеба не хватает. Курорт переполнен туберкулезными хрониками.

Я чувствую себя на границе ‹здоровья› и ничего еще не видел.

Но интересные разговоры имел с Л. И. Мандельштамом [126] о Гёте. Он верно указал на значение идеи Гёте в его оптических работах. Я думаю, методологически Мандельштам прав - сложный опыт может исказить явление, и далеко не всегда можно от него перейти к научной реальности. Примером являются Фрауэнгоферовы линии, конечно, в реальном процессе не существующие и к свету как таковому отношения не имеющие. Как раз Фрауэнгоферовы линии занимали и мысль Гёте. Я из его «Zur Farbenlehre» прочел только историческую часть, которая с точки зрения истории науки или истории оптики является самостоятельной исследовательской работой: много внесла нового. Но Гёте ‹был› близорукий и, может быть, даже близорукий ненормально - как, например, я. Его красочные и темные оттенки этим во многом объясняются. К сожалению, я не смог достать специальной литературы о близорукости Гёте.

С Мандельштамом - о Мысовском (он видел у меня его книжку об атомном ядре) [127] . Его отзыв о Мысовском, как всех физиков, явно неверный. Многое он приписывает Курчатову, что в действительности принадлежит Мысовскому, который необычно безразлично относился к защите своих достижений.

Я все-таки думаю, что нейтрон, проходящий материю насквозь, - загадка. Мандельштам считает, что атом позволяет вполне объяснить все. Но может ли двигаться атом, не несущий заряда? Мне кажется, Резерфорд ясно это сознавал.

Но, по существу, мы видим движение нейтрона в результате разрушения ядра (то есть его взрыва) или в космических лучах.

С Л. С. Лейбензоном [128] разговор о внутренности Земли. У него обычные представления, корни которых - в воззрениях XVIII века. Начало Солнечной системы кажется ‹ему› логически неизбежной проблемой.

Сегодня большой разговор с Гамалея и Мандельштамом о правизне и левизне, о Гаузе [129] , моллюсках и тому подобном.

Мандельштам получил срочную телеграмму, что Физический Институт послезавтра едет в Казань.

Сегодня утром мы должны наконец переехать из бивуака в постоянное помещение. С. И. Замятин сдержал свое слово. Он сам, однако, не может попасть в Алма-Ату, так как железнодорожный путь очень круговой; для авиа надо проехать по железной дороге к Балхашу, и не ясно, будет ли самолет. Война остановила ‹ввод в действие› железной дороги, которая предполагалась на 1941 год.

Получена телеграмма о выезде сюда Комарова, Баха, Обручева, Чаплыгина.

Где их поместить - неизвестно.

Это - типическая работа академического аппарата, следствие той централизации, которая требует утверждения каждой мелочи центральной властью. Она порождает фактически власть «секретарей» и аппарата, который так ярко проявляется в Академии - в 1920-1930-х годах ‹проявлялся› еще больше, чем теперь.

Третьего дня начал работать с Аней над V выпуском «Проблем биогеохимии»: «О химическом составе биосферы и о ее химическом окружении».

Сегодня нас разместили в лучшем помещении, очистив отдельный хороший дом от хроников, распределив их в другие места. На наших временных местах поместили новые группы академиков из Ленинграда и Москвы. Кто приехал - не знаю.

Вчера жена Рихтера [130] красочно передала впечатление ‹от› первого налета на Москву 21/22 VII. Основное впечатление - по существу неверное изложение ‹этого› Информационным бюро. Надо в эту почти единственную реальную информацию вносить коренные поправки.

Молчание Информбюро не означает, что налетов ‹на Москву› не было. Во главе ‹информационной службы› стоят бездарные, ограниченные люди - каковы и Ярославский, и Лозовский [131] ; это сказывается и в их статьях, и в их выступлениях.

Мы знаем об окружающем только по таким фальсифицированным данным. Надо вносить поправку - из гущи жизни и ‹своего› жизненного опыта: охвата происходящего, сознательно и глубоко переживаемого с 1873 года (если не раньше) по 1941 год - больше 60-ти лет.

Ноосфера, в которой мы живем, - является основным регулятором моего понимания окружающего.

Если правительство не сделает грубой ошибки - гибель гитлеризма в ближайшее время неизбежна и быстра - ‹займет› немногие месяцы.

Основная линия верна: создание сознательное мощной военной силы, независимой от извне в своем вооружении, - примат в данном моменте этого создания в государственной жизни - правильная линия, взятая Сталиным. Настроение кругом это создает здоровое. Принципы большевизма - здоровые; трутни и полиция - язвы, которые вызывают гниение, - но здоровые основы, мне кажется, несомненно преобладают. Страна при мильонах рабов (лагеря и высылки НКВД) выдержит эту язву, так как моральное окружение противника - еще хуже.