Коренные изменения неизбежны - Дневник 1941 года

Из обсуждения выяснилось, что Химическое Отделение должно выехать в Томск - но в то же время оборонная («секретная»?) работа не должна прерываться. Это все не так легко согласовать, так как вся наша работа экспериментальная тесно связана с рядом других учреждений - наши работы по спектроскопии, радио, масс-спектроскопии, электронографии, рентгенографии и т. п. переплетаются с другими лабораториями и институтами.

Пока такой временный план. Мне (и другим академикам-химикам) ехать куда-нибудь в санаторий в район Поволжья - лаборатории пока не трогать, так как оборонная работа идет и должна продолжаться.

Москва все-таки эвакуируется - особенно дети. Эвакуация идет, в общем, более чем сносно, а в значительном числе случаев хорошо.

Опасаются, что немцы остановились, подготовляя новое нападение на Москву (газы!) и бомбардировку типа лондонской. Думаю, что возможно, что произойдет что-нибудь вроде 1918 года ‹на Украине›, когда рухнули сопротивление и их ‹немцев› сила - сразу и неожиданно для людей, находившихся в нашем положении. Тогда в Киеве я лично был к этому подготовлен, так как в Германии побывал Франкфурт [120] и привез нам мрачный прогноз их силы - неожиданный для всех. Ему даже не все верили.

Сейчас положение немцев еще более безнадежное. Газы и урановая энергия - все эти возможности есть и у нас. И это очень обоюдоострое средство.

Сегодня буду стараться с А. П. ‹Виноградовым› свидеться с Вольфковичем [121] и Шмидтом.

Вчера еще много времени заняло - обращение от ВОКС [122] . Обращение советских ученых к английским связано с подписанием Молотовым и Криппсом военного договора между Англией и Советским Союзом [123] .

Вчера все решительно изменилось, и мы сегодня едем в Боровое Акмолинской области в санаторий. Об этом мелькала у меня ‹в› эти дни мысль как о возможном.

Утром вчера в радиоцентре ‹состоялось› мое обращение к английским ученым в связи с заключением военного договора с Англией. Очень порядочная, культурная публика и симпатичная старая ирландка-диктор. Их сильно сократили транспортом - ‹осталось› две машины.

Оттуда ‹направился› в Академию в Химическое Отделение ‹на встречу с› Вольфковичем. Выяснилась полная неразбериха - такая картина, что о всяком решении, даже в пределах разрешенного, требуется одобрение Совнаркома. Шверник стоит во главе эвакуации ‹во время› войны. Решения основные например, переезд в Томск Химического Отделения - считаются не подлежащими изменению. Жизнь возьмет свое, так как в такой абстрактной форме оно ‹решение› нереально - но масса всяких затруднений. Должна быть нетронута оборонная работа и тому подобное.

Выяснилось, что 16-го идет детский поезд в Боровое - говорят, чудный санаторий, - и прикрепили ‹к поезду› мягкий вагон для академиков - старых и т. п. Решил ехать, так как это ближе ‹Томска› и, может быть, - как я думаю осенью выяснится несколько положение, ‹так› что вернусь в Москву, а не в Томск.

Были Т. Е. Каминская с С. Г. Цейтлин - последняя ‹рассказывала› о бомбардировке Минска и бегстве ‹населения› оттуда. Об этом ничего и нигде не говорится в печати.

Очень большое недовольство осведомлением по радио ‹о ходе› военных действий. По-видимому, армия на высоте: русский солдат теперь и раньше был ‹на высоте›, были и офицеры на высоте. Командование исчезает.

Общее удовольствие, что отошли от Германии, и очень популярен союз с Англией и демократиями.

Идут аресты - по-видимому, в связи с нападением ‹Германии› и фашизмом. Между прочим, ‹арестован› геолог Мирчинк - хороший геолог, но морально не высокий человек.

Вчера выехали [124] . Едем в совершенно исключительных условиях - в купе мягком (Наташа и я внизу, Аня и Прасковья Кирилловна наверху). Катя в среднем отделении в другом вагоне. Поезд для детей академических служащих около 500-600 ‹детей›. О положении на фронте ‹ничего› не знаем.

Всю ночь стояли на разъезде после Шарьи - пропускали ряд военных поездов с людьми и оборудованием, военным. Идут с огромной скоростью на фронт; как критерии неразберихи - отвод техники и т. п. с Урала.

Свеча ‹в› 817 километрах от Москвы и ‹в› 138 - от Вятки (Киров). Ужасно неприятное впечатление у меня от замены исторических названий городов: Горький - Нижний Новгород, Молотов - Пермь, Калинин - Тверь. Из них Пермь наиболее древняя? Связанная с нерусской старой культурой.

Едем в детском поезде. С нами на станции стоят еще два таких поезда один из Ленинграда.

В общем, организовано хорошо.

Из академиков и членов-корреспондентов едут с семьями - Зелинский, Борисяк, Мандельштам, Струмилин, Лейбензон, кажется, дочь Деборина.

Поражает полное отсутствие сведений о войне - с Москвы; даже в городах не знают. Наши последние сведения из газет ‹относятся к› 16.VII. Здесь меняются паровозы - простояли еще несколько часов.

Наконец в Свече достали вчерашнюю «Кировскую Правду» от 17 июля первое ‹известие› после Москвы. Плохая - бездарная - информация; с этим приходится мириться. То же и в Наркомате иностранных дел. Серые люди. ‹Все одно и› то же, что видишь кругом. Партия-диктатор - вследствие внутренних раздоров - умственно ослабела: ниже среднего уровня интеллигенции страны. В ней все растет число перестраховщиков, боящихся взять на себя малейшую ответственность.

Выехавши из разъезда после Свечи, мы обогнали поезд с детьми, ‹вышедший› из Ленинграда 5 июля с направлением на Киров. Очень вероятно, доберутся сегодня.

Обогнали на станции Свеча поезд с детьми - беженцами из окрестностей Витебска: выехали «без всего»; собирали ‹деньги› на покупку еды для них; пищу - провизию - купить было возможно.

Помимо эшелонов войск везут автомобили, которые всюду берутся на войну; по-видимому, ‹везут› танки, аэропланы и т. д. Северная дорога состоит из одного пути; нас объезжают. Множество разъездов. Очевидно, это сделано загодя?

Вчера стало известно - по радио (‹слышал› Струмилин), что не действует московская станция Коминтерн. Это единственное мощное радио в Москве.

Очень интересный разговор с Ник. Фед. Гамалеем [125] . Приятно было видеть чисто украинский благородный тип. Гамалея считает вирусы живыми. Он считает испанку (инфлюэнцу) за вирус.

Чудный солнечный день. Видны отроги Урала. Никогда не думал, что еще раз увижу Россию вне Москвы и ее окрестностей.

Начался эрозионный ландшафт - холмистые увалы.

В 10 часов 10 ‹минут› приехали в Пермь (Молотов). Переправились через Каму. Я был здесь последний раз до революции - мне кажется, но сомневаюсь, в 1916 году; не останавливался. Когда я сделал поездку по Каме до Нижнего выехал из сольвийских заводов? Кама тогда - цвела, липовые леса; я понял впервые ‹тогда›, что Кама - есть Волга. Южнее Саратова я не был.