Воспоминания об Александре Грине

«… я поехала к нему с братом. Это было в 1915 году. «Так вот вы какая, - встретил меня Александр Степанович, - а я думал, что придете вот такая». - И он очертил круг рукой. Этим он намекал на круглое лицо брата, представляя, что я похожа на него.

Александр Степанович жил в то время, кажется, на Литейном в номерах *. Номер был длинный, узкий. Направо от входа стояла кровать за шкафом, а налево была вешалка. Впереди было два стола - письменный и обеденный. На одной стене висело зеркало, а на другой - портрет жены, с которой Александр Степанович уже не жил.

* Грин жил в меблированных комнатах Пименова, Пушкинская ул., 1.

PAGE 502

Александр Степанович много говорил, много пил мадеры. Мне он почему-то казался одиноким в этой неуютной обстановке. Он много говорил о людях, о жизни.

Потом Александр Степанович рассказывал всевозможные истории и анекдоты. Ему, по-видимому, нужны были слушатели. Я стойко выслушивала все…

Недаром в этот вечер он подарил мне только что вышедшую книжку журнала «Современный мир», № 1, за 1915 год. В ней был его рассказ «Искатель приключений». Александр Степанович написал: «Екатерине Ивановне Студенцовой вечно благодарный Грин». Он очень ценил внимание и ласку.

Пришел поэт Л. Андрусон. Он был закутан в шубу, шарф. На одну ногу прихрамывал и был несколько похож на медведя.

«А, хромой черт», - встретил его Александр Степанович, но это было сказано так, что чувствовалось, что он его очень любит. Андрусон даже не раздевался, скоро ушел. Александр Степанович сказал, что он болеет, а вообще он с ним проводит все время.

Было уже поздно. Мы собрались домой. Александр Степанович захотел поехать к нам. Приехали на извозчике. Дома все захотели спать. Александра Степановича положили в гостиной на диване. Он долго ходил, пил воду. Потом лежал или спал… Утром горничная сказала, что он ушел еще ночью и ничего не сказал».

Сохранилась еще одна, последняя, «дневниковая» запись в тетради слежки за Грином.

6 июня 1915 года от 9 ч. утра до 8 ч. 30 м. вечера: «В 12 ч. 45 мин. дня вышел из дому сел на извозчика и поехал на Троицкую ул. д. № 15-17 во двор в подъезд № 3 откуда через 10 м. вышел и пошел на Невский пр. где встретился с неизвестным господином как видно журналист с которым поговорив немного расстались неизвестный пошел без наблюдения а Невский зашел в д. 55 во двор откуда скоро вышел и возвратился домой.

В 4 ч. дня вышел вторично на углу Невского и Пушкинской ул. купил Биржевки и Вечернее время и зашел по Пушкинской ул. д. 1 в овощную лавку… (слово неразборчиво. - В. С.) и с покупками возвратился домой.

PAGE 503

В 6 ч. 40 м. вечера вышел в третий раз отправился по Невскому пр. д. 57 в Кинематограф пробыл 1 ч. 30 м. вышел, и возвратился домой. Больше выхода не видели. Лебедев Ф. Соколова».

На Троицкой улице Грин посетил квартиру знаменитого сатирика, редактора «Нового сатирикона» Аркадия Тимофеевича Аверченко, но не застал его дома.

С каким журналистом Грин встретился на Невском и к кому он заходил в доме № 55 - выяснить не удалось.

Несколько лет назад умерший старый журналист И. Хейсин, познакомившийся с Грином в 1915 году, вспоминал:

«Полдень. Редакция журнала «Жизнь и суд». Я сижу за работой. Звонок телефона. Беру трубку. Говорят из редакции журнала «Пробуждение» и любезно предупреждают: «К вам направился писатель Грин». Это из числа серьезных предупреждений. Грин, являясь в редакцию, умел-таки разговаривать с издателями. Отделаться от него и отпустить его без настоятельно требуемого аванса было нельзя. Грин в отношении издателей был поистине неумолим.

Я сказал о тревожном сигнале издателям - двум братьям Залшупиным. Те, не желая платить Грину аванс, быстро схватили свои шляпы, пальто - и были таковы.

Я был оставлен «на съедение», но Александр Степанович служащую в редакции братию не трогал.

Пришел Грин. Человек лет сорока, в обветшалом одеянии, в какой-то немыслимой порыжелой шляпе, плохо выбритый.

- Вот, - сказал он, положив на стол свернутую исписанную бумагу, - рукопись.

Он, не снимая шляпы, уселся против меня в кресло и неторопливо начал закуривать.

- Оставьте, Александр Степанович, - сказал я, - не задержу.

- Оставить можно, - ответил Грин, - но мне сейчас необходим аванс в сто рублей. Прошу.

- Ничего не выйдет. Издателей нет, а без них деньги контора не выплатит.

PAGE 504

- Почему не выйдет? - изумился Грин. - Выйдет, еще как выйдет! Я подожду прихода издателей и сам поговорю с ними. Не люблю я эту людскую разновидность, но разговаривать с ними люблю.

Он снял пальто, повесил его на спинку стула, кряхтя взобрался на диван. Вскоре он повернулся лицом к спинке дивана и легкое всхрапывание послышалось в комнате.

Раздался телефонный звонок. Звонил издатель, я рассказал ему ситуацию.

- Ладно, - сказал недовольный Борис Соломонович Залшупин, - позвоню немного позже.

Позвонил позже. Ничего не изменилось, вопрос не разрешался. Раздраженный издатель предложил мне выдать настойчивому писателю пятьдесят рублей и «сплавить» его.

Я разбудил Грина и сообщил о решении издателя. Увы, Грина это не устраивало. Он, твердо убежденный в своем праве, требовал все сто.

Новый звонок по телефону, печальная информация и рев издателя:

- Дайте ему сто рублей, пусть отвяжется. Получив сто рублей, Грин снисходительно похлопал

меня по плечу и назидательно сказал: «Вот как нужно с ними действовать, иначе эти людишки не понимают. Не забудьте, что мы торгуем своим творчеством, силой мышления, фантазией, своим вдохновением! Пока!»

Если знать образ действия дореволюционных предпринимателей, в частности издателей всех видов и рангов, то судить Грина за его способы получать авансы и гонорары нет оснований. Писатель знал, какая львиная часть его творческого труда достается владельцу издания, знал, что отказы в выдаче денег неосновательны, что других средств получить деньги часто не бывает, и только нужда и крайняя необходимость заставляли его пускать в ход свои экстравагантные «действия».

И. Хейсин поведал нам, как относился Грин к издателям, к прессе.

А как же сама пресса относилась к Грину? Если в самом начале десятых годов возможны были пассажи

PAGE 505

вроде того, что, пиши Грин по-английски, у него было бы такое же большое имя, как у Киплинга, Конан-Дойля и т. п., то теперь Грина снисходительно похлопывали по плечу, дескать «давай, давай», а в сторону в это же время делали замечания: «Талантлив, но не бог весть что!»

Глава эта называется «Глазами друзей и недругов». Поэтому закончим ее еще одним эпизодом из биографии Грина, рассказанным другом писателя.

В том же 1916 году Пензенское землячество в Петербурге устроило вечер в пользу раненых солдат и нуждающихся студентов.

«Когда, - рассказывает Е. Студенцова, - я предложила пригласить Александра Грина, среди студентов послышались такие восклицания и разговоры, из которых можно было понять, как эта молодежь любит писателя.

К участию в концерте были приглашены многие знаменитые земляки - певцы, артисты и режиссеры. Мейерхольд был со своей студией. Решено было пригласить и Грина, который хоть немного, но жил в Пензе. Он согласился читать свой рассказ - просил только взять и Година. Я. Година тоже пригласили. Он должен был читать стихи.

На вечере я была в артистической - встречала приезжающих артистов. Александр Степанович приехал с Годиным. Годину скоро нужно было читать, и я пошла проводить его на сцену; когда я вернулась, Грина не было. Приехал виолончелист Бирнбаум, который сказал, что никого здесь не видел. Ясно было - Грин сбежал. Это исчезновение, по-видимому, объяснялось тем, что Александр Степанович не любил обращать внимание на себя и чувствовал себя хорошо, когда вокруг были только друзья».