Рельсы жизни моей. Книга 1. Предуралье и Урал, 1932-1969

Так безоблачно продолжалась наша любовь с Катей до самой весны. Я уже снял шинель и ходил в плаще. И тут мы с ней «дали маху». В шесть утра уже было довольно светло. После очередной ночёвки в детском садике Катя предложила мне выйти из садика не через двор, где меня могли увидеть жители соседнего дома, а через другой выход, который вёл прямо на улицу. Прохожих на улице было ещё мало. Я смело, не таясь, вышел. Но буквально в десятке метров увидел дворничиху, которая подметала тротуар у самого садика. Она подозрительно посмотрела на меня. Я понял, что она видела, откуда я вышел.

Из ближайшего телефона-автомата я позвонил Кате, чтобы сообщить о том, что мы с ней разо­блачены, и что ей, вероятно, нужно придумать, как вести себя, если заведующая обрушится на неё с обвинениями и оскорблениями. Вечером мне позвонила Катя и сообщила, что дворничиха не умолчала о подозрительном субъекте, вышедшем из садика в шесть утра, и рассказала всё заведующей. Та вызвала к себе Катю и взяла с неё слово, что впредь в садик посторонних она впускать не будет, иначе её с позором уволят. Так что мне было велено там не появляться.

Но впереди лето, гулять можно и на улице. Не будет только такого интимного и удобного места для встреч. Мы продолжали изредка бывать в театрах, гуляли в парке. А когда наступило жаркое лето, ездили купаться и загорать на загородный пляж на реке Исеть. Обычно туда ездили с однокурсниками большой компанией, некоторые ребята тоже были со спутницами. Катя непременно была со мной. Часто на пляже, раздевшись до купальника, Катя занималась гимнастикой, выделывая разные упражнения. У нас Лопатин всегда ходил с фотоаппаратом, он сделал несколько снимков Кати. Один из них, где она делала «мостик», он передал мне. К сожалению, эта фотография со временем затерялась.

Когда закончилась летняя сессия в пединституте, Катя уехала в дом отдыха. Вернувшись, она рассказывала мне, как и с кем проводила время. Во мне шевельнулось чувство ревности, но виду я не показал и на словах ничего не высказал.

Нас распределили на поездную практику по всем электровозным депо нашей электрифицированной части железной дороги (около 300 километров). Вместе с ребятами из нашей группы я попал в Нижний Тагил, и тут понял, что в следующем учебном году в Свердловске мне бывать не придётся. Чтобы не давать девушке несбыточных надежд, я решил расстаться с Катей по-доброму. За всю нашу более чем полугодовую дружбу я ничего на будущее ей не обещал, нам просто было хорошо вместе.

Я назначил Кате свидание в городе, недалеко от трамвайной остановки у детского садика. Сейчас она жила и работала в детском садике, и днём была постоянно занята: помогала на кухне, при необходимости замещала нянечек и даже воспитательниц. И поэтому домой на каникулы ехать не собиралась. Обо всём этом она мне рассказала ещё по телефону.

Встретились мы как обычно, с объятьями и поцелуями. Но в её голосе и взгляде сквозила какая-то напряжённость, словно она чувствовала, что предстоит серьёзный разговор. Я помолчал, собираясь с мыслями, и начал:

– У нас скоро выпускные экзамены по теории, которую мы проходили два года. Нужно серьёзно готовиться, чтобы сдать. После экзаменов я поеду в Москву, к армейским друзьям, потом, возможно, ещё и в Ленинград. А весь следующий учебный год я буду на поездной практике в Нижнем Тагиле. Жить тоже буду там. Боюсь, что мы с тобой расстаёмся надолго, а может, навсегда.

Она молча выслушала мой монолог, мужественно сдерживаясь. Но когда мы обнялись последний раз, она не выдержала, у неё из глаз выкатились две крупные слезинки и покатились по щекам.

– До свиданья, Витя! – Она резко повернулась и пошла в неизвестность. Я крикнул вдогонку:

– Катя, я всегда тебя буду помнить!

Я стоял, смотрел ей вслед и чувствовал, как у самого глаза становятся влажными.

Глава 98. 1957 ГОД. МОИ ГОСТИ

В апреле появился у меня в общежитии гость – Геннадий Ворончихин, приехавший из деревни Квака. С Геной мы в детстве жили по соседству, вместе играли. Не могу сказать, что гость неожиданный, потому что в прошлом году, будучи в Кваке, я дал ему свой адрес.

– Я к тебе приеду, – пообещал он.

– Приезжай, я буду рад, – ответил я. Тогда он даже не намекнул, зачем ему надо будет побывать в Свердловске. И вот появился. Как выяснилось, он приехал не просто в гости, а по делу.

– Витя, мне нужно продать костюм.

– Хорошо, подумаем, где и как это лучше сделать. А что за костюм-то?

– Я в армии отслужил три года в Германии. Нам платили немецкими марками, и перед демобилизацией я купил два костюма. Сейчас вот решил один продать. Но у нас в Удмуртии никто не купит такой костюм по его стоимости.

– Сегодня же пойдём в комиссионный магазин, – решил я.

Мы с Геной не знали цену костюму. В магазине нас провели к оценщику, мужчине в годах, приветливо нас встретившему. Он кропотливо и всесторонне осмотрел костюм, даже выдернул несколько ниток из мест, где это было возможно. Затем достал коробок со спичками, зажёг одну и поднёс нитки к пламени.

– Если нить шерстяная, то она обугливается и сгибается, – не поленился он объяснить свои действия. – Хлопчатобумажная сгорает почти без остатка, а синтетическая нить расплавляется.

Надо сказать, что синтетика тогда только-только начала использоваться в производстве одежды. Наконец, оценщик выдал свой вердикт:

– Ваш костюм пошит из дорогого и добротного материала. Я его оцениваю в семьсот рублей. Вы готовы его продать за такую цену?

Гена несколько секунд помолчал, переваривая услышанное. Я ему кивнул, мол, соглашайся. Наконец, он решился и сказал:

– Продаю.

Костюм тут же при нас вывесили в магазине. Нам лишь осталось ждать, когда его продадут.

Когда вернулись в общежитие, я зашёл к коменданту и попросил у неё разрешения заночевать в нашей комнате моему земляку. Она тут же пошла в кладовую, которая находилась на нашем этаже, напротив нашей комнаты, и выдала нам койку для Гены, матрас и постельное бельё. Спросила только:

– На сколько дней он здесь задержится?

– Не больше двух, – ответил я, хотя и не мог знать, когда продадут костюм.

Утром я пошёл на занятия, а Генке сказал:

– В магазин поедем после моих занятий. Может, к тому времени уже продадут. А пока до двух часов ты свободен.

– Ладно, я посмотрю город. В таком большом я никогда не бывал, – ответил он.

Когда я вернулся с занятий, Гена меня уже ждал. Не раздеваясь, я сразу двинулся к выходу, он пошёл за мной. В магазине мы не увидели в продаже его костюм. Показали продавцам документы, и они направили нас в бухгалтерию, где Гене тут же выдали 630 рублей (10% составила комиссия магазина). Мой друг был доволен, что всё получилось так быстро и хорошо.

Мы вернулись в общежитие, передали коменданту постельные принадлежности и поблагодарили её за чуткость словами и шоколадкой. Затем пошли на вокзал, где Гена купил билет на ближайший поезд. Я проводил его до вагона, получив благодарность и чувство удовлетворения тем, что помог хорошему человеку.

Не прошло и месяца, как от меня уехал Гена Ворончихин, как вдруг возле общежития увидел его двоюродного брата Ивана. Мы только что закончили играть в волейбол и были в спортивной форме. Собирались идти на ужин в нашу столовую. Я подошёл к Ивану, поздоровался. Тут меня окликнули ребята:

– Пошли ужинать!

Я сказал Ивану:

– Ты меня здесь подожди, я скоро приду.

Но когда я вернулся на место встречи, Ивана на скамейке не оказалось. Я сел и решил подождать. Прошло минут десять, но он так и не появился, и я поднялся к себе наверх. Осталось лишь гадать, зачем он приезжал и почему сбежал? Вообще, надо сказать, мы с ним никогда не были дружны. Один раз даже подрались по дороге из школы. Можно лишь считать, что мы были «друзьями по несчастью», когда в 1947 году голодали. Если помните, после того, как посадили помогавшего нам председателя колхоза, основной нашей пищей стала лебеда. А Ивана с младшими братьями бросили родители, после чего он стал бездомным и жил на подаяние. Правда, однажды он спас меня от неприятностей на рынке в Талице.