Григорий Шелихов

- Куда ты уйдешь, беспрописная душа? - почти закричал Григорий

Иванович, взволнованный благородством и мужеством молодого грузина.

- Россия велика, из нее много дорог ведет на Кавказ, и на них я

встречу немало добрых людей - я знаю русских, которые помогут мне

вернуться на родину...

- Не заблудишься и пособят ли, это бабушка через решето видела.

На тех границах, через которые твоя дорога лежит, война с турками идет

не переставая и с Персией. - Шелихову припомнилось мечтательно-хищное

лицо Зубова, высказавшего ему открытое предпочтение гадательной и

безвыгодной войне с Персией перед почти бескровным закреплением за

Россией богатой, идущей в русские руки страны в Новом Свете. - С

персами вот-вот вражда загорится... По этой дорожке пойдешь - на ней

тебе и голову сложить!

Шелихов тяжело вздохнул. Да, он не добился в Петербурге указа о

присоединении открытых им островов и северо-запада американского

материка к скипетру российской державы. И вот теперь, чтобы не

расхолодить пайщиков своих компаний и удержать их от изъятия из дела

средств и прибылей, он вынужден выставлять Зубова доброжелательным

протектором и покровителем русских интересов в Новом Свете.

- Так на дочке моей жениться отказываешься?.. Сбил девку с пути и

отказываешься? Неладно выходит. А я хлопочу, жизнь свою перевернуть

намерился, чтобы...

Шелихов хотел показать себя оскорбленным в лучших чувствах, но не

хватило духу кривить душой. Отказ бесправного ссыльного от женитьбы

обжег самолюбие и неприятно озадачил Григория Ивановича. С потерей

Ираклия-жениха Шелихов не без угрызений совести в глубинах души готов

был мириться. Житейская мудрость услужливо подсказывала: "Была бы

честь предложена - от убытка бог избавил", - но с потерей для

Славороссии зодчего он не мог и не хотел примириться.

- Станешь ли ты мне в зятево место - не будем загадывать, и,

правду сказать, много до того воды утечет, - после некоторого раздумья

примирительно сказал Григорий Иванович. - Но... с этим делом кончать

надобно. Того, что случилось, в городе не скроешь. Ты в чалдоны

уйдешь, а меня... мне ворота дегтем мазать зачнут. Врагов и

завистников у меня хватает, - захотят ударить по коню, а попадет по

оглобле - так через моих друзей и ты пропадешь! Пока они догадаются,

чем меня огорчить, и пока о тебе еще не вспомнили, отправляйся, мой

совет, в наступающем девяносто четвертом за океан, под начало к

Александру Андреевичу, к Баранову. Этот не выдаст, и там пока моя

сила!

- Навсегда отказаться? - взволнованно перебил его Ираклий.

- Чего ради отказаться? - продолжал Григорий Иванович, увлеченный

нечаянно найденным, наилучшим, как ему казалось, выходом из трудного

положения. - Ты от дочери моей отказался, я от тебя не отказываюсь и

все тебе предоставляю... Съедешь в Америку - фьють! - в Гижигу не

попадешь. Воздвигнешь Славороссийск и порт при нем, нам и себе домы

отстроишь, а там, гляди, и невеста через океан переберется, и прощение

тебе исхлопочу, как Николаю Петровичу сделал... Не захочешь и тогда

жениться? - Шелихов улыбнулся и, будто отпуская кого-то на волю,

развел руками: - Неволить не буду - наш товар не залежится! Домой, на

Кавказ, кругом света отправлю - к тому времени компанейские корабли

кругом света пущу! - и денег дам... десять тысяч денег дам, слово мое

твердо! Токмо за это... за спасение свое, пять лет ты в Новом Свете

отработать должен и отстроить и украсить грады его, и в том клятву с

тебя беру... По рукам, сынок, что ли?

Григорий Иванович, как обычно, когда речь касалась Америки,

загорался бодростью, говорил с важной искренностью и уверенностью в

своих силах. Не упускающий своей пользы, он, купец и расчетливый

хозяин, с широким размахом и всегда сопутствующей ему удачей вел

огромное хозяйство трех сколоченных им торговых компаний. Компании эти

разбросаны по многочисленным поселениям, факториям и складам в

Охотске, Кяхте, на Камчатке, Алеутских и Курильских островах и на

материке Америки.

Волнение молодого грузина не укрылось от зорких глаз Шелихова.

Григорий Иванович заметил, как пылкая душа зодчего с живостью

откликнулась на то, что открывалось вдохновенному труду в неведомой

стране. "Ай да и молодец же ты, Гриша!" - похвалил себя Шелихов за

предусмотрительное распоряжение, посланное с Кусковым Баранову, -

заготовить зимой побольше кондового строительного леса, "чтобы целый

город из него поднять удалось".

- По сырости климата там из кирпича строить не дюже способно, но

сосна тамошняя - цугой зовется - нашего кедра стоит... Башню и шпиль

адмиралтейский не забудь только повыше вытянуть, - деловито говорил

Григорий Иванович, как будто Ираклий уже дал ему согласие стать

архитектором Славороссийска, - и золотого маку глав церковных -

страсть красиво! - не жалей подсыпать, побольше разбросай... С моря

глядеть, чтобы сердце дрожало!

Эта "дрожь" передалась и Ираклию. Он заражался шелиховской верой

в мечту, в возможность наполнить жизнь творчеством, трудом и красотой,

хотя прекрасно знал из рассказов Натальи Алексеевны, что представляет

собою Славороссия в действительности. Живые и теплые глаза Катеньки

заклинали его: "Если откажешься искать меня, уйдешь - я в монастыре

себя похороню". Ираклию было только двадцать семь лет - пора

наибольшей силы, надежд и дерзаний. В Катеньке молодой грузин видел

все качества идеальной подруги жизни: следуя его указаниям, она

раскрашивала проекты, рисовала цветы, научилась понимать красоту. В

Наталье Алексеевне и самом Григории Ивановиче, так родственно и

по-русски просто принявших в свой дом безвестного ссыльного, он нашел

мать и отца, которых утратил в раннем детстве во время одного из

кровавых налетов турецких диких орд на Грузию. Чем же он отплатит

шелиховскому дому, бежав из-под его крова?

Глаза Ираклия горели. Только родной язык и высокие слова могли

выразить победившие в нем чувства:

Мепета шиган сиухве, вит едемс алва ргулиа;

Ухвса морчилобс ковели, игица, вин оргулиа.

Сма-чама-дидад шесарго, деба ра саваргулиа.

Расаца гасцем шениа, рац ара-дикаргулиа.*

(* 19-е четверостишие 1-й песни поэмы "Витязь в барсовой шкуре"

Шота Руставели:

Щедрость царская подобно древу райскому цветет;

Даже подлый покорится воздаятелю щедрот.

Снедь полезна, а хранимый бесполезным станет плод.

Что отдашь - твоим пребудет, что оставишь - пропадет.

(Перевод Петренко).)

Твердые звуки гортанной грузинской речи произвели на Шелихова

ошеломляющее впечатление. Не понимая и не поинтересовавшись смыслом

сказанного, он загрохотал в восторге, как будто с корабельной мачты

увидел цветущую неведомую землю.

- Ираклий, архитект преславный, чего ж ты до сей поры хоронился?

Не сказывал, что ты по-американскому знаешь и говорить умеешь... Да

тебе цены нет за океаном! Ты учеников там наберешь и краснокожих

архитектов понаделаешь... За каждого из них, на самосильного строителя

обученного, пятьсот... нет, тысячу рублей тебе плачу, за десятника -

сто... Ну и ну, в бродяги сойти хотел, чудотворец этакий!

Несмотря на всю торжественность минуты, Ираклий неудержимо

рассмеялся, когда понял, что вообразил себе мореход, услышавший

прекрасную строфу.

- Нет, Григорий Иваныч, хоть ты много видел и слышал, походив по

белому свету, в этот раз ты ошибся, - с грустью и уже без улыбки

проговорил Ираклий. - Откуда мне знать язык американских жителей?