Воспоминания об Александре Грине

PAGE 482

Теперь муж мой отбыл более двух третей наложенного на него наказания. Здоровье его плохо. Доктор пи-нежской больницы определил у него порок сердца; медицинское свидетельство переслано вместе с прошением о переводе из г. Пинеги в Архангельский уезд г-ну архангельскому губернатору. Следствием этого прошения был перевод мужа в село Кегостров Архангельского уезда. Врачи г. Архангельска подтвердили болезнь сердца, требующую серьезного лечения; последнее же в условиях ссылки невозможно.

Муж мой уже давно всецело посвятил себя беллетристической работе; но оторванность от литературных центров крайне затрудняет устройство произведений в журналах и издательствах, следствием чего является наше затрудненное материальное положение. Я же решаюсь затруднить Ваше высокопревосходительство еще потому, что мне приходится делать постоянные переезды с места ссылки в Петербург, где у меня отец. Я единственная дочь, а здоровье отца внушает серьезные опасения. Переезды же эти крайне тягостны как морально, так и материально.

Ввиду всего вышеизложенного имею честь покорнейше просить Ваше высокопревосходительство сократить срок ссылки мужа моего на те несколько месяцев, которые остались до конца назначенного срока (15 мая 1912 года). В. П. Гриневская. 21 ноября 1911 г., село Кег-остров, Архангельского уезда, Архангельской губернии».

Подчеркивания в тексте сделаны в министерстве внутренних дел. На полях, в том месте, где говорится о сокращении срока ссылки, замечено: «Чего же больше», но потом зачеркнуто и ниже написано: «Затребовать из Ар-ханг. губерн. сведения о поведении Гриневского».

В декабре просьбу Веры Павловны поддержал и Степан Евсеевич Гриневский.

Департамент полиции запросил о поведении Гриневского архангельского губернатора, тот - архангельского исправника, исправник дал благоприятный отзыв, но все же министр оставил ходатайства Веры Павловны и Степана Евсеевича без последствий.

В то время как шла официальная переписка, Грин писал один из самых обаятельных своих рассказов «Жизнь Гнора». Вера Павловна переписала его начисто, и он был отправлен В. Брюсову в «Русскую мысль».

PAGE 483

Месяца через полтора Грин запретил редакцию:

«Покорнейше прошу уважаемую редакцию «Русской мысли» сообщить мне письменно, принята ли к напеча-танию рукопись моя «Жизнь Гнора», а также возможно ли рассчитывать на печатание «Трагедии плоскогорья Суан» в течение 4 ближайших месяцев. С совершенным почтением А. С. Грин» (28 января 1912 года).

В феврале Грин вновь пишет в Москву: «Уважаемый Валерий Николаевич! *

Я получил Ваше любезное письмо и рукопись «Жизнь Гнора». Вы не можете себе представить, как приятно было мне узнать, что «Тр «агедия» пл «оскогорья» С «уан» будет напечатана в этом году. Количество месяцев для меня теперь уже не так страшно, когда я главным образом боялся того, что рассказу этому не удастся пройти совсем. С совершенным уважением А. С. Грин» (14 февраля 1912 года).

Интересно, что еще в конце 1908 года «Русская мысль» поместила большой, более двух печатных листов, рассказ молодого, тогда мало кому известного писателя А. С. Грина «Телеграфист». Правда, оговоримся сразу, рассказ был из русской жизни. Но он не может идти ни в какое сравнение с такими первоклассными новеллами, как «Трагедия плоскогорья Суан», «Синий каскад Теллури», «Жизнь Гнора».

Две последние новеллы были напечатаны в «Новом журнале для всех».

В марте Грин обратился к губернатору со «словесной просьбой» (бланк):

«Покорнейше прошу Ваше высокопревосходительство разрешить мне отбыть оставшиеся два месяца надзора в Архангельске, вместо Кегострова, в силу болезненности моей и жены, проживающей со мной, не позволяющей мне ходить пешком с Кегострова в город. 13 марта

1912 г.».

Вероятно, губернатор дал согласие, так как через два дня он написал исправнику, что «назначив поднадзорно-

* Описка: Яковлевич.

PAGE 484

му Александру Степанову Гриневскому дальнейшим водворением гор. Архангельск, предлагаю Вашему высокоблагородию отправить его по назначению, препроводить всю переписку о нем архангельскому полицмейстеру и об исполнении донести».

Донесение об исполнении губернатор получил от полицмейстера. В рапорте сообщалось, что «21 сего марта прибыл из Архангельского уезда гласно-поднадзорный Александр Степанов Гриневский и временно остановился на место жительства в 1-й части, в Троицкой гостинице. Гласный надзор полиции за ним учрежден».

В Архангельске Грин продолжал интенсивно писать. Скоро, теперь уже совсем скоро, оканчивался срок ссылки, и ему следовало позаботиться о хлебе насущном, там, в Петербурге, где он будет лишен материальной поддержки отца Веры Павловны и где не будет и такой дешевизны, как здесь, на Севере.

В конце апреля Вера Павловна уехала в Петербург. Она хотела нанять и подготовить к приезду Александра Степановича новую квартиру. Вера Павловна надеялась, что устраивает новое гнездо, но через год с небольшим они с Грином расстались, оставшись, впрочем, на всю жизнь добрыми друзьями.

Объяснение разрыва, которое дает Вера Павловна в своих воспоминаниях, вряд ли справедливо. «Простенькая интеллигентка» забыла, что в один из трудных в материальном отношении моментов (а таковые у Грина бывали постоянно!) она ему сказала:

- Что тебе стоит, напиши бытовой роман, его напечатают где угодно, будут деньги, не надо будет вечно одалживать!

Вера Павловна по-своему была, конечно, права. Напиши Грин бытовой роман, его действительно с великим удовольствием напечатала бы «Русская мысль», или «Русское богатство», или даже сам «Вестник Европы». Но это было бы изменой самому себе, чего Вера Павловна не понимала.

Недаром приблизительно в это же время Грин писал Виктору Сергеевичу Миролюбову:

«…Простите и извините. Мне трудно. Нехотя, против воли, признают меня российские журналы и критики; чужд я им, странен и непривычен. От этого, т. е. от

PAGE 485

постоянной борьбы и усталости, бывает, что я пью и пью зверски.

Но так как для меня перед лицом искусства нет ничего большего (в литературе), чем оно, то я и не думаю уступать требованиям тенденциозным, жестким более, чем средневековая инквизиция. Иначе нет смысла заниматься любимым делом. К Вам же захожу я и ради денег, но и совместно с тем, чтобы подышать воздухом без строчек и кружковщины…»

«Иначе нет смысла» - этого, к сожалению, Вера Павловна не могла понять до конца своих дней.

Грин всегда был необычайно чуток к ласке, теплу, участию. Они вызывали у этого сумрачного человека слезы. Все, кто знал Грина, единогласно утверждают: даже самое незначительное проявление участия вызывало в нем такой прилив благодарности, что сразу было понятно, как ему недостает простого человеческого тепла.

При всей несомненной отзывчивости, самоотверженности, доброте было в Вере Павловне немало такого, с чем Грин никогда не мог примириться.

По образованию и воспитанию она была типичной буржуазкой, не способной, в силу целого ряда причин, до конца понять столь сложное, сотканное из противоречий явление, как Грин, окончивший университеты российских дорог.

Исход их отношений был предрешен: непонимания выбранного пути Грин простить не мог.

Отягощенный каким грузом возвращался Грин из ссылки?

Вера Павловна вспоминает: Грин не однажды говорил ей, что время, проведенное им в Архангельской губернии, было лучшим в его жизни. «Заботы о деньгах не было; отец высылал достаточно. Поэтому Александр Степанович мог писать только тогда, когда хотел, мук творчества не испытывал…» Оказывается, вся проблема заключена в деньгах!