И жизнь, и слезы, и любовь

Было очень тяжело. Но рядом — человек, который любил меня, жалел, понимал, был готов поддержать в трудную минуту. Я всегда могла ему пожаловаться на любую неприятность, обиду, просто на плохое настроение.

Куда бежать? Кому жаловаться? Взывать к совести бессмысленно. Угрожать бессмысленно.

— Я пожалуюсь на тебя в милицию!

Смеется, как будто только этих слов и ждал.

— Давай звони. Вот телефон. Сейчас приедут менты. Я знаю, ты очень смелая. Сейчас ты напишешь заявление. Что будет дальше? Ты, видимо, в последнее время сильно разбогатела. Или у тебя появился состоятельный покровитель, о котором мне неизвестно?

Ай-ай-ай, моя бедная крошка. Государство в тяжелом положении — ты же знаешь, оно не может достойно платить сотрудникам нашей доблестной милиции за их опасную работу. Тем более тем, кто служит Отечеству вдали от столицы, в поселке Крёкшино. Кто отблагодарит их за суровые будни на страже безопасности простых граждан нашей Родины? Есть такой человек! Это скромный труженик музыкального фронта князь Александр Шуйский!

А что будет с бедной, но очень наглой и неблагодарной девочкой, посмевшей пожаловаться на своего мужа, который вытащил ее из Мухосранска, одел, умыл, накормил? Что будет с ней, когда уедет милиция? Или она наивно надеется, что к ней приставят бесплатного охранника? Когда уедет милиция, она получит по заслугам. Это я точно говорю.

Он приближается ко мне:

— Потому что терпению даже такого сдержанного человека, как я, может настать конец!

Эти слова он уже рычит. Он стучит кулаком по столу. Я отскакиваю. Что делать? Куда бежать? Кому жаловаться?

Наверное, надо смириться с тем, что это моя жизнь и другой у меня нет и не будет.

Чтобы не опоздать на экзамен, я вставала в пять утра. До электрички двадцать минут пешком. На дворе зима. Иду, чуть не по пояс увязая в снегу. Потом час на электричке до Москвы. Потом в метро — с несколькими пересадками. Потом несколько остановок троллейбусом до института. Дорога занимала три часа. Так мы промучились месяц.

Ко мне приехала мама. Она у меня страшно брезгливая, безумная аккуратистка. Вошла она в наши апартаменты и пришла в ужас от увиденного:

— Как же вы здесь живете, бедные?

Вечером она сказала, что спать ложиться не будет.

Я спрашиваю:

— Мамуля, но как это не будешь спать? Вот сейчас я тебе чистое постельное белье положу.

— Ну ладно. Только раздеваться я все равно не буду.

— Как хочешь, мамочка.

Это было ужасно. Я так хотела, чтобы мама радовалась за меня! Но пока порадовать ее могло только то, что я училась в Гнесинке. Это было мое единственное завоевание на тот момент.

Дело в том, что летом 1987 года, незадолго до моей свадьбы с Лёней Ярошевским, меня постигла неудача: я проиграла конкурс песни в Юрмале.

Я поехала в Прибалтику, как сейчас понимаю, совершенно неготовой. Нет, не к самому выступлению, а к участию в конкурсе определенного формата.

Я собиралась исполнить песню композитора Наташи Масловой (она Лёнина сводная сестра по матери). Это было абсолютно некоммерческое произведение. Тогда мне было неведомо деление на коммерческие и некоммерческие песни. Мне нравился джаз-рок. Высокое искусство. И все тут.

На конкурс я заявилась в смертельно модных розовеньких бриджах и жилеточке. Туши свет! Алла Николаевна Дмитриева, которая занималась отбором певцов (она и сейчас работает на телевидении), только руками всплеснула:

— Боже, какой цыпленок!

Алла Николаевна видела меня на отборочном туре, который проходил в Екатеринбурге. Там на мне было пышное черное платье с подплечиками. Я смотрелась настоящей дамой в телеэкране — эдакой фам фаталь. А тут девчонка юная явилась.

Алла Николаевна, хороший человек, еще пыталась мне помочь. В ее обязанности входило «ведение» каждого конкурсанта. С ней все согласовывали репертуар. Мы не раз созванивались по телефону, обсуждали песни. Как-то она предложила:

— Я знаю одного начинающего композитора. Его зовут Дима Маликов. Вот его телефон. У него песня есть хорошая, тебе может подойти.

Позвонила Диме. Он мне сыграл песню. Это была какая-то композиция про футболиста Марадону, между прочим очень даже коммерческая. Но мне с моими тогдашними представлениями она не понравилась. Как мне можно такое предлагать — я же джаз-рок исполняю!!! Потом эту песню кто-то другой спел…

Выступила я, с моей точки зрения, совсем не плохо… Но жюри распорядилось иначе. На конкурсе я не дошла даже до второго тура. Получила два приза: Один — как самая обаятельная, второй — как самая молодая участница конкурса. И ценный подарок — магнитофон.

Победила какая-то прибалтийская певица. До сих пор помню припев из песни, которую она исполняла:

В жюри был Лев Валерьянович Лещенко, тоже тогда преподававший в нашем институте. На конкурсе он, к величайшему моему удивлению, меня никак не поддержал.

Это был удар. Как это? Как они все могли? Как они засудили меня? Это несправедливо! Да как они посмели?!!

Я плакала. Мне казалось: жизнь кончена. Бог мой, если б я знала, через что мне еще предстоит пройти!

После конкурса мне передали огромный букет роз от моего учителя — Иосифа Давыдовича Кобзона.

Перед моим отъездом в Юрмалу Кобзон подарил мне открытку с надписью: «Аллочка! Помни, что конкурс — это всего лишь эпизод, а впереди целая жизнь». Я до сих пор храню эту открытку.

Почему «Аллочка», наверняка спросят те, кто еще не знает, что большую часть жизни я прожила под этим, ставшим для шоу-бизнеса звездным, именем? Родители назвали меня Аллой.

Почему я сменила имя Алла на Валерия?

Мой первый альбом, который продюсировал Шуйский, был англоязычный (об этом рассказ впереди). Меня следовало как-то представить европейскому слушателю. Имя Алла для такой цели не подходило: оно звучит для иностранцев как слово «Аллах».

Вот я и стала Валерией. Меня даже домашние зовут Лерой. Это имя стало моим. И не случайно.

Когда я родилась, меня сначала хотели назвать Валерией, но мама потом передумала и сказала:

— Пусть будет Аллой — хочу, чтобы моя дочь была такой же умницей-красавицей, как Аллочка Смурыгина.

Аллочка Смурыгина — моя троюродная сестра. О ней рассказ впереди.

Шуйский придумал мне новую жизнь, новое прошлое, сконструировав его по своему усмотрению из отдельных реальных деталей. По-моему, легенду он создавал не только для зрителей. Его целью было сделать меня своим зомби, оторвать от корней. Я должна была забыть обо всем, что случалось со мной до встречи с ним: и об успехах, и о неудачах.

И я, как разведчик, помимо биографии должна была забыть даже свое собственное имя. И не только я, но и все мои родные. Случайные оговорки мамы и папы, то есть обращение ко мне по имени, что совершенно естественно для родителей, в течение двадцати лет так называвших свое чадо, приводили продюсера в бешенство.

Потом мы с Лёней переехали в московский район Строгино. В комнату в квартире со всеми удобствами! Строгино и сейчас считается достаточно элитным местом — рядом Серебряный Бор и до центра недалеко. Там были и магазины, и универсамы, и рынок, и транспорт удобный. Просто сказка — особенно после Болшева. Нам казалось: мы нашли то, что искали. Но не тут-то было.

К нашей квартирной хозяйке — одинокой молодой женщине с ребенком — постоянно хаживали какие-то мужчины.

Мы целый день отсутствовали. Однажды я вернулась домой с репетиции раньше Лёни. В то время мы работали в знаменитом фольклорном коллективе «Былина». Тыкаю ключом в скважину замка на двери нашей комнаты. Повернуть не могу. Еле-еле отворила дверь. Сразу же забыла об этом эпизоде. Сижу — занимаюсь своими делами. Приходит Лёнька. Озирается вокруг и вдруг спрашивает: