Мы все были солдатами

На левом фланге с большим напряжением трудится третий взвод. Работы почти закончены. У стоящего в козлах оружия — аккуратно сложенные шинели. Командир взвода и младшие командиры показывают бойцам, как устранить недостатки в маскировке.

Ближе к опушке леса на поваленном дереве сидят и курят три молоденьких командира. Здесь белесый с нежным девичьим лицом и голубыми глазами старший лейтенант — командир роты и два лейтенанта — командиры взводов.

— Не понимаю я командира третьего взвода! — рассуждает ротный. — Ну чего все время торчать с людьми? Поставил задачу, проинструктировал младших командиров и занимайся своим делом…

У командира первого взвода из-под шапки выглядывают рыжие-рыжие волосы.

— Мы с командиром второго взвода так и поступили, — говорит он, затягиваясь дымом папиросы.

— А перед концом занятий, — продолжает командир второго взвода, — проверим, что сделано и, как говорит наш политрук, «отметим лучших, обратим внимание на отстающих». Важно, чтоб люди поняли, как придется работать на фронте…

Приложив руку к глазам, он смотрит на скачущих вдоль опушки леса двух всадников.

— Кажется, к нам комполка…

Командиры поднимаются. На полном галопе, резко остановив коня, легко соскакивает на землю майор Кривомлин и бросает повод ординарцу.

…По неровно отрытой траншее, на ряде участков укрывающей только до пояса, идут командир полка, ротный и взводные. Вот они уперлись в неотрытый участок и пошли поверху, потом опять спускаются в траншею. Майор Кривомлин подходит к станковому пулемету. Повернул ствол направо — перед ним бугор, повернул налево — насыпанный бруствер. Ниши отрыты не всюду, учебные боеприпасы лежат на дне траншеи внаброс. На фоне местности резко выделяются участки незамаскированного бруствера. Люди ходят в рост, не маскируясь. Резко, указывая рукой на недостатки, в гневе говорит о них командир полка.

Они подходят к позиции третьего взвода и сразу скрываются в глубокой, ровно отрытой траншее. Здесь порядок. Боеприпасы в нишах. Майор Кривомлин проверяет обзор и обстрел у станкового и ручных пулеметов, чему-то весело смеется вместе с расчетами…

Рота построена в две шеренги. Перед строем командир полка.

— Личному составу третьего взвода объявляю благодарность!

— Служим Советскому Союзу! — громко разносится над полем.

— Первому и второму взводам учение повторить!

…Полдень. С опушки рощи несутся звуки лезгинки. В центре широкого круга гвардейцев, сняв шинель и шапку, лихо пляшет стройный лейтенант-грузин. Вместе с Бобровым, комиссаром 53-го артполка старшим политруком Г. Х. Шаповаловым стоим и мы среди зрителей…

— Приступить к занятиям! — раздается команда дежурного. Все усаживаются в полевом «классе». Начинается политзанятие.

— Скажите, товарищи, — задает вопрос Бобров, — какими вы представляете себе фашистов?

— Разрешите? — поднимает руку и представляется средних лет боец.

— На северо-западе, когда мы освободили село Маврино, — товарищ комиссар Бобров знают, — хозяйка избы, где мы остановились на ночь, рассказала:

— Зимой это было, под рождество. Днем заходят ко мне в хату три здоровенных гитлеровца в форме СС. У одного в руках лукошко с яйцами и салом. Еще с порога он кричит: — «Матка! Жарить сало, яйка», — и сует мне в руки лукошко. Сели они, не раздеваясь за стол, достали шнапс и хлеб.

— Матка! — кричит другой СС. — Стакан, тарелка.

Нарезали они горой хлеб, разлили шнапс, подала я им яичницу, сидят, едят и пьют и все время гогочут…

А тут, слышу, скрипит дверь. Оглянулась — в горницу входит Леночка, дочка моя, четыре годика ей… Посмотрела я на нее, и в глазах у меня слезы. В старом платьице, в моих продырявленных валенках, худенькая, бледная, в чем только душа держится. Услышала Леночка, наверное, запах жареного — голодная ведь — и пришла. Увидела она хлеб и сразу к столу — ручонками тянется и просит — хлеба! — Фашист, что сунул мне в руки лукошко, со всей силы ударил ее складным ножом по ручке. Упала Леночка на пол, кричит, бьется в конвульсиях, а СС едят и гогочут. Закричала и я не своим голосом, схватила Леночку на руки и скорее из горницы…

— Раздробил фашист пальчики дочке, — плача продолжает хозяйка. — В больнице в ту же ночь фельдшер отрезал ей кисть ручки. А она, как пришла в себя, все спрашивает, а где моя ручка, мама?..

…Ротный район обороны с траншеями, ходами сообщения, землянками для отдыха, дзотами, выносными площадками для станковых пулеметов, огневыми позициями орудий прямой наводки, участками минирования, проволочными заграждениями. Передний край проходит по скатам небольших высот. Мы с командиром 73-го полка майором А. С. Беловым стоим на НП командира роты. Местность впереди просматривается на большом расстоянии. И в памяти возникли первые месяцы войны. Тогда, очень часто, приходилось видеть тактическую целесообразность вражеских позиций и приближенные к ним в невыгодных условиях рубежи нашей обороны. Нам были дороги каждое село, роща, каждый клочок родной земли. Хотелось прикрыть их собой, не дать врагу издеваться над нашими людьми. Но не всегда такое расположение наших подразделений было оправдано и часто приводило к неудачам в бою.

Начинается тактико-строевое занятие «Рота в обороне». По сигналу боевой тревоги гвардейцы выбегают из землянок и занимают свои места в готовности отразить «врага». Командир полка смотрит на часы и докладывает:

— Три минуты!

— Неплохо! Вот такую оборону не так-то просто прорвать и с танками и с авиацией. Это не одиночные ячейки и окопы…

— Да! — подтверждает Белов, — об этом уже и фронтовики говорят…

…Вместе с командиром 78-го полка подполковником К. В. Билютиным мы находимся у опушки рощи. По дороге из леса в походной колонне вытягивается подразделение.

— Восьмая стрелковая рота старшего лейтенанта Ленского — лучшая в полку, — представляет ее Билютин.

— Посмотрим…

Мы наблюдаем, как, не останавливаясь, рота расчленяется на взводы и отделения, развертывается в «цепь». Слышны залпы из винтовок. Гвардейцы выдвигаются к проволочному заграждению. Под прикрытием огня двух станковых пулеметов рота свертывается во взводные колонны и устремляется в проходы. Мгновение — и они уже позади. Развернувшись в «цепь» и одновременно бросив боевые гранаты, бойцы с громким «Ура!» атакуют «врага».

— Хорошо! За 5 минут — 500 метров и уже в траншеях «врага». Это не наступление с перебежками и переползанием, где теряется время и гибнут люди.

— Это точно, — поддерживает командир полка.

…С занятий мы едем в моей машине вместе с Бобровым.

— Не жалеет пота наш народ! — говорит Евгений Васильевич. — Многое делают наши моряки и фронтовики. Они и рассказывают, и показывают, и пример подают…

— Правильно решили в Москве, — заметил я, — формировать дивизию на базе 2-й гвардейской бригады. Хоть и мало морячков от нее осталось, но зато все с гвардейскими традициями и боевым опытом.

Машина въезжает в село. Заходящее солнце освещает уже только крыши хат и верхушки деревьев.

— Разрешите остановиться — воды долить, — обращается водитель.

Мы подъезжаем к колодцу и выходим из машины. Еще не старая, плохо одетая, истощенная женщина набирает в два больших ведра воду. На земле лежит коромысло. Увидев нас, она вначале застеснялась, а потом, решившись, говорит:

— А что, товарищи командиры! Немец сюда не придет?

С надеждой во взгляде она ждет ответа.

— Надо думать, — несколько замявшись, говорит Бобров, — что фашистов сюда не пустят… Ведь с каждым днем растут наши силы, а под Москвой гитлеровцев разбили еще в начале зимы.

— Дай-то бог! — вздыхая, говорит женщина. Она берет ведра на коромысло и, с трудом поднимая их на плечо, медленно идет к себе.

…Воскресенье. Солнечный майский день. Тепло. В 78-й полк приехал недавно организованный самодеятельный ансамбль. «Артисты» готовятся к выступлению. Для них подготовлена грузовая машина с откинутыми бортами.